Коридоры кончаются стенкой

— Встретитесь, — пообещал Беликов. — Обязательно встретитесь.

Не встретился. Проснулся в чистой горнице в белоснежной постели. Огляделся. У изголовья на стуле аккуратно сложенная одежда — его одежда. Сунул руку под подушку — наган, как и положено. Старая, но полезная привычка быть всегда начеку. Значит, сам удосужился раздеться, значит, был в норме. Но как попал сюда, в этот домашний уют — вспомнить не смог. Заспал. За стеной послышались голоса. Мужской — Беликова. Женский — его жены? Значит, он в их хате? Странно. От вчерашнего помнит лишь жаркий костер на заснеженной поляне, бурлящий шулюм в закопченном ведре на рубиновых углях и… все?

Коротко пискнула дверь. В горницу вошел Беликов.

— Иван Павлович, — тронул его за плечо, — вы велели разбудить в семь.

— Спасибо, уже не сплю, — ответил и соскочил с кровати. «Слава богу, — размышлял, одеваясь. — Велел разбудить — значит, был в полном здравии».

В горотдел пошли пешком. Приятно было размяться по скрипучему снегу. Дежурный доложил, что дважды звонил Зеленков.

— Интересовался, товарищ майор, прибыли вы или нет. Я ответил — нет.

— Правильно ответил, — одобрил Малкин. — Позвонит снова — скажешь, что я у Беликова.

— Ясно.

Только вошли в кабинет — звонок. Беликов поднял трубку.

— Здравствуйте, здравствуйте. Да, у меня. Заходите, — сказал недружелюбно и положил трубку.

— «Вожди», черт бы их побрал. Как они осточертели, Иван Павлович, со своей опекой. Я ж понимаю: хотят быть поближе, так легче контролировать. Суются куда надо и куда не надо. А потом строчат жалобы в крайком, в ЦК. После того, как Зеленкова провалили на партконференции — он вообще озверел. «Незаконно арестовываем, «дезорганизуем работу хозяйства», «хватаем всех подряд». Если бы я хватал всех подряд, то уж их бы наверняка схватил первыми. А тут еще Лапин — новый прокурор. Не успел освоиться, а уже строчит доносы своему генеральному… Наверняка захочет встретиться с вами.

— Какие у него претензии?

— Да все те же. Вот-де, мол, дружил я со старым партийным руководством, репрессированным, как известно, получал от него подачки за избиение партийных кадров; что довел до самоубийства подчиненного — это того, что повесился на почве заболевания сифилисом; что в бытность работы в Майкопе был изгнан из органов за перегибы, но восстановлен чьей-то мохнатой рукой, и так далее. Что интересно — он меня в глаза не видел. Когда приступил к прокурорству — я ушел в отпуск.

— А с Северовым?

— С Северовым ладит. Я уж, грешным делом, думаю, не подсиживает ли меня мой дорогой заместитель? Я…

В кабинет без стука вошли Зеленков с председателем райисполкома и прокурором.

— Здравствуйте, Иван Павлович! — потянулся Зеленков к Малкину. — Рады приветствовать на апшеронской земле. А мы вас ждали вчера и, признаться, сожалеем, что не дождались.

— Масса дел, — испытующе глядя в глаза секретарю райкома, ответил Малкин. — Приехал поздно, не хотел беспокоить…

— Да какое ж тут беспокойство, — мягко возразил Зеленков, — мы работаем в вашем режиме, до трех ноль-ноль как минимум. Надо было, конечно, согласовать кое-какие детали проведения встречи…

— А что согласовывать? Я инициатор встречи, поэтому делай, как я.

— Так-то оно так, Иван Павлович, да народ у нас сложный, дикий, способный на каверзы, поэтому мы всегда заранее определяем, кто и какой задаст вопрос, чтобы не было неожиданностей, кто и о чем выступит…

— Это все мелочи. Сориентируемся на месте. Сколько там на ваших? Пора уже, наверное, идти?

Возле клуба — столпотворение. У входа на небольшом столике, покрытом куском красной материи, хрипит патефон. Юный активист с красной повязкой на рукаве время от времени накручивает пружину и переставляет пластинки. Несколько молодух в цветастых шалях и глубоких резиновых галошах кружатся в вальсе, неуклюже и не в такт двигая натруженными ногами. Другие, обступив танцующих, грызут семечки, перебрасываясь короткими фразами и притопывая ногами о стылую землю. Мужики стоят, «кучкуются», поодаль, дымят цигарками и смачно сплевывают на утрамбованный снег желтую слюну с крошками табака, зубоскалят, отпуская колкости в адрес чужих жен и разведенок.

На соседней улочке с тыльной стороны клуба с десяток саней, подобных тем, что мчали вчера Малкина с Беликовым в белое безмолвие.

— Это нефтегорские и самурские, — пояснил Беликов, поймав недоуменный взгляд Малкина.

— Из такой дали? Зачем?

— Привезли ударниц, да с десяток бригадиров разных мастей. Актив, так сказать, — вмешался в разговор Зеленков, внимательно следивший за поведением. Беликова. — Это по инициативе райкома, Иван Павлович. В кои-то веки в этом медвежьем углу появился депутат Верховного Совета страны — пусть послушают.

Узнав в подошедшей группе начальство, люди притихли, расступились, образовав проход, и с любопытством уставились на Малкина. Рослая, крепко сбитая фигура его, мужественное лицо и сановная походка внушали уважение.

В зале было холодно, Малкин это почувствовал сразу.

— У вас дров не нашлось протопить? — с издевкой обратился он к председателю райисполкома.

— Через пять минут здесь нечем будет дышать.

— Это в зале. А нам, за столом президиума, в тулупах прикажете сидеть?

— Уверяю вас, Иван Павлович, что атмосфера в зале будет настолько Дружественной, что холода вы просто не ощутите.

— Ну, смотрите. Сорвете встречу — отправлю к белым медведям.

Сели за стол, обитый красной плакатной бязью. Зеленков подал Малкину список фамилий.

— Что это? — спросил Малкин.

— Передовики, ударники, руководящий состав среднего звена. Кандидаты в президиум.

— Какой президиум? У нас что здесь — конференция, собрание? Пусть все сидят в зале. Лицом ко мне. За столом я, Беликов и ты с предрика. Все.

— Прокурор… не выпроваживать же его из-за стола.

— А следовало бы, чтобы не лез без спросу. Пусть сидит, хрен с ним. Встречу откроет Беликов.

— Иван Павлович! Неудобно, честное слово. Это ведь прерогатива эрка.

— Была. А теперь это прерогатива НКВД.

— Вам видней, — проглотил обиду секретарь.

— Товарищи! — распоряжался тем временем Беликов. — Прошу рассаживаться! В чем там дело, товарищи? Почему сгрудились у входа? Нет мест? Где завклубом? Петрович! Ты что ж это подводишь, дорогой? Ну-ка быстренько стулья в проход. Пару рядов поставь впереди.

Петрович — моложавый дедок — резво рванул с помощниками за кулисы и в считанные минуты стулья были расставлены.

— Ну, вот, — продолжал командовать Беликов, — а теперь расселись и успокоились.

Говор стих. Стало слышно, как похрустывают на зубах семечки. В зале запахло пережаренным, подсолнечными маслом.

— Не клуб, а маслобойка, — шепнул Беликов Малкину.

— Ничего. Начинай.

— Товарищи! — Беликов обвел взглядом зал. — Сегодня исторический день в жизни нашего района. Сегодня у нас в гостях депутат Верховного Совета СССР, начальник УНКВД по Краснодарскому краю майор государственной безопасности Малкин Иван Павлович!

Грянули аплодисменты. Малкин поднялся, закивал, широко улыбаясь, хлопнул несколько раз ладонями и, выждав несколько секунд, сел. Зал смолк.

— В этот сложный исторический момент, когда скрытые и явные враги советской власти, наголову разбитые нашей советской разведкой, активизировали, как и предсказывал великий Сталин, свою вражескую деятельность, товарищ Малкин не смог прибыть к нам сразу после Второй сессии Верховного Совета, чтобы рассказать о тех важнейших документах, которые она приняла, но верный своему депутатскому долгу, своим предвыборным обещаниям жить с народом и для народа, выкроил время и сегодня он перед вами. Прошу любить и жаловать… Я предоставляю слово товарищу Малкину! Пожалуйста, Иван Павлович!

Пока гремели аплодисменты, Малкин прошел к трибуне и, взобравшись на нее, произнес бодро и торжественно:

— Товарищи! Дорогие мои избиратели! Прежде всего я рад возможности лично поблагодарить вас за то, что вы оказали мне высокое доверие, отдав свои голоса за избрание меня депутатом Верховного Совета СССР! Несколько минут назад, войдя вместе с районным начальством в этот зал, я ощутил холод и отчуждение. Здесь было пусто и холодно, и я упрекнул председателя райисполкома в том, что он так некстати занялся экономией дров и не удосужился протопить клуб. Теперь я понял, что был неправ! Теплом своих сердец, своим радушием вы настолько согрели здешнюю атмосферу, что теперь, пожалуй, можно и раздеться! — он отвернулся, быстро снял пальто, положил его на свободный стул возле трибуны и, когда картинно выпрямился, и молодцевато одернул гимнастерку, все увидели на его груди ордена Красного Знамени и Красной Звезды и знак Почетного чекиста.