На пороге трона

   — Разве здесь заключённым предписывается, когда и сколько они должны есть? — насмешливо спросил Сен-Жермен.

   — Нет, — ответил офицер, — здесь заключённые совершенно свободны следовать своим привычкам; меня удивляет одно, что после возбуждения, которое вы несомненно испытали и ещё испытываете, вы не нуждаетесь ни в малейшем подкреплении сил, так как, насколько я вижу, вы не дотронулись ни до чего.

   — Прекрасно! — ответил Сен-Жермен. — Так как каждый заключённый в вопросе питания пользуется свободой следовать своим привычкам, то я позволю себе заметить вам, что привык есть только раз в год. Ввиду же того, что я совсем недавно совершил этот важный акт, необходимый для поддержания равновесия между душой и телом, то пройдёт ещё почти год, прежде чем я буду в состоянии воспользоваться гостеприимством господина коменданта.

При этих словах, произнесённых совершенно серьёзно, офицер сначала посмотрел на графа с большим удивлением, но затем его лицо приняло недовольное выражение и он заговорил почти угрожающим тоном:

   — Я не думаю, чтобы положение, в котором вы находитесь, могло особенно располагать к шуткам; во всяком случае я должен убедительно просить вас не делать меня предметом подобных шуток, так как я здесь исполняю свои служебные обязанности по повелению её императорского величества.

   — Я далёк от мысли шутить с вами, — ответил Сен-Жермен, высокомерно подняв голову, — так как не имею чести достаточно знать вас для этого; вы мне предложили вопрос, и я ответил вам, сказав совершенную правду... Будьте добры поблагодарить от моего имени коменданта за его любезное гостеприимство, но при этом сообщите ему то, что я сказал вам, и, кроме того, передайте, что я теперь не могу воспользоваться его добротой.

Офицер ещё мрачнее сдвинул брови, но не выказал никакой склонности продолжать разговор.

Солдаты, ничего не понявшие из разговора, происходившего на французском языке, с изумлением смотрели на необыкновенного человека, не дотронувшегося до столь драгоценных яств, при виде которых у них текли слюнки, и позволившего унести их.

Сен-Жермен всю ночь оставался один и, улёгшись в большую постель, занавески которой, быть может, знали много тревожных вздохов, спал так отлично, что дежурный офицер должен был разбудить его, когда на следующее утро два солдата внесли завтрак, состоявший из нескольких блюд и бутылки белого бордо. Сцена вчерашнего вечера повторилась; на этот раз заключённому было предоставлено больше времени для совершения туалета и завтрака.

Когда офицер снова вошёл, Сен-Жермен казался таким свежим, словно ему надо было ехать ко двору императрицы, а завтрак стоял на столе нетронутым, как и вчерашний обед.

   — Вы опять не ели? — спросил офицер с ещё большим удивлением, чем вчера, так как ему казалось невозможным, чтобы человек, даже такой закалённый и привыкший к лишениям, мог так долго оставаться без питания.

   — Я уже вчера имел честь сказать вам, — вежливо, но с лёгким оттенком иронии ответил граф, — что я привык есть только один раз в год и что поэтому господин комендант напрасно расточает свою любезность по отношению ко мне.

На этот раз в недовольстве офицера по поводу слов графа было более изумления и недоумения, чем накануне.

   — Вы понимаете, — сказал он, — что я обязан доложить коменданту о столь необычайном явлении; во всем, что касается вас, на мне лежит тяжёлая ответственность, тем более что я получил приказ состоять здесь в бессменном дежурстве; вследствие этого я не могу позволить, чтобы вы таким неестественным постом вредили своему здоровью.

   — Не беспокойтесь, пожалуйста, — возразил граф Сен-Жермен, — я уже заметил вам, что то, что вы находите неестественным, совершенно соответствует моей натуре.

Вместо ответа офицер сделал знак солдатам убрать кушанья со стола и затем, не сказав ни слова графу, удалился из каземата.

Оставшись один, Сен-Жермен проговорил:

   — Если я имею дело с дикими варварами, то во всяком случае предосторожность нигде не мешает: всё же им может прийти мысль наверстать упущенное, а потому недурно будет понадёжнее припрятать мой провиант и мои маленькие вспомогательные средства.

С этими словами граф вытащил из-за обшлага маленький футляр с изящными инструментами из ярко отполированной стали; пытливо осмотревшись вокруг, он нагнулся над огромной, тяжёлой кроватью и тонкой, как волосок, острой пилкой начал выпиливать дыру в одной из ножек кровати, приходившейся возле самой стены; хотя он поминутно и оборачивался на дверь, благодаря удивительной ловкости и твёрдости руки, так быстро производил работу, что спустя короткое время уже вытащил широкий кусок ножки, так искусно выпиленный, что его можно было вставить снова, и в тёмном углу, где стояла кровать, никто и не заметил бы этого, если бы, конечно, не стал особенно внимательно осматривать её. Затем он стал работать другим инструментом, специально изготовленным с той целью, чтобы производить значительные углубления в дырах сверху вниз; покончив и с этим, он спрятал вырезанные из отверстия щепы под золу, ещё остававшуюся после последней топки в большом камине.

После того как в полдень при поданном обеде повторилась та же самая сцена, как и утром, и накануне вечером, в комнате арестованного появился комендант в сопровождении караульного офицера.

   — Вы не едите, сударь? — строгим тоном произнёс он.

   — Мне очень жаль, что я не могу сделать это, господин комендант, — с привычною учтивостью ловкого светского человека ответил граф, — так как ваша кухня, разумеется, достойна того, чтобы ей оказали честь; но этот господин, конечно, сообщил вам, что за причина моей воздержности.

   — Я не шутить пришёл сюда, — возразил комендант. — Немало есть примеров, что арестованные из страха перед наказанием за свои преступления воздерживаются от всякой пищи, чтобы, благодаря смерти, избегнуть земного правосудия.

   — Во мне нельзя заподозрить подобное намерение, — прервал его граф, — так как я не совершал преступления; недоразумение, приведшее меня сюда, разъяснится, как только государыня императрица снова выздоровеет; её императорское величество была так милостива ко мне, — прибавил он, с насмешливой миной поклонившись коменданту, — что, конечно, милостиво оценит заботливость, которую вы, господин комендант, проявляли по отношению к моему питанию, хотя эта заботливость и осталась безрезультатной.

   — Довольно... довольно! — воскликнул комендант, по-видимому немного обеспокоенный той уверенностью, с которой граф произнёс последние слова. — Если вы не намерены решиться тотчас же приняться за пищу, то я буду вынужден доложить высшей инстанции об этом из ряда вон выходящем случае... Невозможно, чтобы вы могли вести себя далее таким же образом, ведь я ответствен за вашу жизнь.

   — Поступайте так, как от вас требует того долг вашей службы! — холодно возразил граф.

Видя, что все дальнейшие слова здесь напрасны, комендант удалился.

   — Теперь, — довольно весело воскликнул граф, — благодаря своей беспомощности этот человек напомнит обо мне в высших инстанциях. Это очень хорошо, так как господа Шувалов и Разумовский, пожалуй, могли и забыть обо мне... Во всяком случае будет весьма интересно снова позаняться с ними.

Граф съел ещё кусок одной из своих плиток шоколада и принял несколько капель своего эликсира, воспользовавшись для этого стаканом, приготовленным ему для туалета.

Его предположения не обманули его. Спустя несколько часов дверь каземата снова открылась и появился почтительно введённый комендантом начальник полиции и тайной канцелярии граф Александр Шувалов, двоюродный брат обер-камергера Ивана Ивановича Шувалова и брат фельдцейхмейстера Петра Ивановича Шувалова.

«Великий инквизитор» (так называли графа Александра Шувалова) был человеком лет сорока, хотя ни по его согбенному и всё же юношески гибкому стану, ни по его в высшей степени безобразному лицу с зоркими, блестящими глазами нельзя было узнать его возраст; неприятное и несимпатичное впечатление, производимое им, ещё более увеличивалось благодаря поминутно повторявшемуся и при каждом аффекте усиливавшемуся нервному вздрагиванию, которое, подобно дрожи, вызванной действием электрического тока, поводило всю правую часть его головы и по временам распространялось и на плечо с рукою.