Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

А сама подумала, глядя на лицо мальчика, его опущенные глаза… уж не догадался ли он, подобно отцу, о том, кто Феодора царице? И не зовет ли он ее госпожой как любимицу Феофано?

“Они совсем другие, еще больше, чем греки… и их никогда не разберешь! – подумала Феодора. – И как верить этому мальчику, хотя он и искренен?”

Христианство выкопало колодцы христианских душ … а колодцы древних восточных душ выкопаны давным-давно, и они еще глубже!

Феодора погладила Дария по волосам, и он улыбнулся; легко и ловко встал и, еще раз поклонившись, отступил, давая дорогу Дионисию. Московитка на миг испугалась, вспомнив о нем. А тот так же, как племянник, поклонился ей с серьезным и скорбным видом.

Дионисий сумрачно улыбнулся. Ущипнул аккуратную жесткую бородку.

- Я так же, как мой племянник, всем сердцем желаю возместить вам то, что вы потеряли, - сказал он. – И до некоторой степени могу это сделать. Я уже говорил с Феофано.

Феодора метнула взгляд на мужа; ее раздирали сомнения – оставить ли его на суд Дионисия? Кто мог знать, когда Фома сорвется и выдаст их всех?..

- Мой муж… расскажет вам, каково наше положение, кентарх, - сказала она Аммонию, невольно называя его так же, как брата. Подумала, что забыла его настоящее звание: в армии Феофано упростили запутанные византийские обозначения для лучшего понимания, но теперь Феодора забыла половину того, что царица ей рассказывала.

Феодора оглянулась на мужа напоследок – и быстро, чтобы не передумать, пошла в дом: к детям и госпоже.

Феофано вышла ей навстречу – и была она в доспехе и при мече, как нередко появлялась после бегства. Взглянув подруге в глаза и улыбнувшись, хозяйка сжала ее в железных объятиях: слишком крепких, но Феодора не издала ни звука.

Они расцеловались.

- Счастлива видеть тебя живой, - сказала царица. – А где муж? С Дионисием?

Феодора кивнула.

Феофано проверила, хорошо ли ходит меч в ножнах. А потом вдруг выхватила его так стремительно, что московитка отшатнулась.

- Скоро мы возвращаемся в лагерь. С обоими Аммониями, дядей и племянником… И с твоим мужем!

Феофано сделала выпад, другой; она гортанно вскрикнула оба раза, но когда продолжила говорить, дыхание ее ничуть не сбилось.

- И ты с детьми поедешь с нами.

Феофано улыбнулась и положила подруге руку на плечо; она поглядела ей в глаза близко и серьезно.

- Как же мне бросить тебя в доме Льва Аммония – и без большой охраны! Той горстке, что привез нам в помощь Дионисий, я доверю только челядь; а тебя, наше сокровище, нельзя!

- Не надо так шутить! – воскликнула Феодора, которой опять стало страшно от своего теперешнего значения.

- Я нисколько не шучу, - ответила Феофано.

========== Глава 70 ==========

Перед тем, как им выступать, Феофано пришла в спальню подруги. Патрикий последние ночи проводил один – он отдалился от жены как от жены, и теперь ему одному было даже легче, чем спать рядом с чужой себе женщиной.

Впрочем, Феофано, гораздо более опытная в житейских делах, сказала подруге, что так живут многие супруги, особенно те, кто уже завел детей: главное – блюсти приличия и помнить о своем долге по отношению к другим. А то, что они лгут детям…

- Это неизбежно, - сказала Феофано, улыбаясь и гладя Феодору по щекам. – Так же неизбежно, как священнику лгать пастве, а царю – народу… Вот увидишь: если ты увидишь еще когда-нибудь свою Русь, ты поймешь, сколько лжи окружает тебя, особенно в боярских палатах!

Феодора крепко обняла ее.

- Я уехала из другой Руси, чем та, в которую могу когда-нибудь вернуться, - пробормотала она. – Вместе с тем, как меняемся мы, меняется и то, что вокруг нас!

- Конечно, - ответила царица. – Мы все творим наш мир; но простолюдины – беспорядочно, а благородные люди – осознанно. Так же, как благородные люди лучше всего сознают себя и свои стремления, и направляют стремления тех, кем руководят.

Они посмотрели друг другу в глаза, а потом одновременно стали расстегивать платье на плечах друг у друга. Они давно уже воздерживались – и накопившееся чувство требовало излияния: чем дальше, тем сильнее! Особенно теперь, когда каждый день грозил им смертью!

В войну все чувства необыкновенно обострялись. И это было какое-то безумие – Эрос творил с ними обеими такое, что овладевало только менадами на празднествах Диониса: женщины словно покинули свои тела, сливаясь как чистое пламя или вино, расходясь и опять бросаясь друг на друга в танце любви и смерти. Вот битва, в которой узнаешь себя до конца! Феодора не уступала своей госпоже жадностью поцелуев и ласк, жаждою борения, и когда они наконец уняли свою страсть, обе были обессилены, точно скакали без отдыха всю ночь.

Феодора ощутила, как рука царицы притянула ее к горячему нагому телу, и почувствовала, что у нее болят все мышцы. Феофано поцеловала ее в висок и растрепала ее влажные волосы свободной рукой.

- Вот так… неистовствовали дочери моей земли в дни священных празднеств, - тяжело дыша, пробормотала царица. – Вот так они упражняли свою гордость, свою страстность и силу! Я горжусь тобой, славянка, - ты мне не уступала сегодня!

Феодора приподнялась, что далось ей нелегко: все же она была далеко не так вынослива, как ее госпожа.

- Это лишь сегодня, царица, - сказала она, встретившись с подругой глазами. – И ты это знаешь! Страстность и силу нужно куда-то девать, моя госпожа; но ты неизбежно причинишь великими деяниями зло, порушишь чьи-то жизни! Вот поэтому мужчины, воины и разрушители, гораздо более страстные, чем женщины; вот почему мы, северяне, холоднее южан! Потому что мы прежде всего бережем друг друга!

Уголки губ Феофано тронула улыбка.

- Ты права, славянка. Но я южанка - и правительница, и ко мне твои слова не относятся.

Чтобы смягчить свою резкость, она еще раз поцеловала возлюбленную и прижала ее к себе.

- Спи, - прошептала она. – Позволь себе забыть на сегодня, что ты христианка, мать и жена: сегодня ты моя свободная подруга, только со мной ты свободна до конца… Только со мной ты настоящая… как я с тобой…

Феодора уснула, все еще прижимаясь к своей филэ, - и ей приснилось, что они обе, нагие, скачут вместе верхом на прекрасных конях через бескрайнее поле, зеленое и цветущее. Солнце палит их тела, ветер резко обдувает, развевает волосы, но они счастливо смеются, ощущая, что царствуют над этой природой - и безраздельно ей принадлежат. Между их бедер под бархатистой кожей лошадей сокращаются могучие мышцы, как работают их собственные мышцы. Кожаные пояса стягивают талии - на бедре у каждой из подруг меч; кожаные перевязи охватывают грудь - за спиной у каждой лук. Они наги, но не как жертвы на мужском ложе, а как самые свободные из женщин: они быстры, как вихрь, глаз у них орлиный, а рука бьет без промаха! Они отразят любого врага, который посмеет на них покуситься!

Амазонки встречаются ликующими взглядами и, восторгаясь красотой и силой друг друга, ощущают, что способны на все.

Утром они проснулись поздно. Никто не будил их… хотя кто к ним заглядывал, женщины сказать не могли: они не запирались.

Феофано увидела в глазах подруги отражение собственных чувств – и, улыбнувшись, поцеловала ее.

- Успокойся! Никто ничего не скажет. Все взрослые в этом доме давно знают; а твои дети еще слишком малы.

Она первая накинула одежду – памятный московитке длинный спартанский пеплос с несшитыми боками, обнажавший бедра при каждом шаге, – и, выглянув в коридор, никого там не нашла. Тогда гречанка велела Феодоре идти мыться, сказав, что присоединится к ней позже.

На прощанье еще раз поцеловала подругу и шепнула:

- Помни, что сейчас для всех нас главное – продержаться, устоять в нынешней войне! Судить будут только проигравших, а на слабости вождей люди закроют глаза, как всегда было!

Феодора кивнула: царица была не только совершенно права – а еще и имела силу отстаивать свои слова. Ей бы такую силу!