Правитель Аляски

Переводя взгляд на офицеров своих кораблей, Гагемейстер видел, что они относятся ко всему этому балагану как-то иначе, с весёлым изумлением в глазах, словно уверяясь, что рассказы о легендарных барановских пирушках не выдумка. Молодые же были поглощены лишь собой, сидели тихие, внутренне просветлённые и, по-видимому, мало внимания обращали на всю эту кутерьму.

В назначенный час вышел на подмостки небольшой оркестр, задудела дуда, запиликали скрипки, появились и песельники и дружно заголосили никогда не слышанные капитаном Гагемейстером старинные обрядовые песни. А раскрасневшийся от выпитого вина Баранов сиял. Ему весь этот ярмарочный балаган был, похоже, очень по нраву. Две пожилые алеутки подхватили его под руки и повели в круг. Баранов притоптывал ногой, изображая задорную пляску. В зале пахло потом, табачным духом.

«С меня хватит, достаточно», — с угрюмым раздражением подумал Гагемейстер и, ещё раз поздравив от себя молодых, вышел из-за стола и стал пробираться к выходу. За ним, словно по команде, заторопились и другие офицеры с подчинённых ему кораблей. У двери из зала капитан Гагемейстер оглянулся и с удовлетворением отметил, что из флотских за столом остались лишь лейтенант Новосильцев да не один год служивший в компании лейтенант Подушкин.

Гульба шла и на улице. Пока офицеры добирались до своих шлюпок, им не раз пришлось обходить стороной шатавшиеся по селению пьяные компании. Они уже отплывали к кораблям, когда на берегу послышалась беспорядочная ружейная пальба.

Капитан Гагемейстер был мрачен, ни с кем не заговаривал, и уловившие настроение командира офицеры тоже прекратили обмениваться впечатлениями и стеснённо примолкли. В ближайшие же дни, с решимостью думал Гагемейстер, как только пройдёт этот свадебный угар, он заявит Баранову о смещении с должности. Всему этому разгильдяйству пора положить конец.

Баранов заранее позаботился о том, чтобы для молодых были подготовлены две комнаты на верхнем этаже, служившие прежде для приезжавших в Ново-Архангельск важных гостей.

После свадьбы он чувствовал себя нехорошо: сказывались последствия крепкой выпивки и сытного застолья, но, несмотря на недомогание, духом он был бодр. Гуляли на свадьбе весело, как в лучшие годы. Все довольны, обошлось без драк, без скандалов. А главное — устроена судьба его любимицы, Иринушки. Теперь можно было подумать и об осуществлении планов, которые из-за других дел откладывал на потом.

В первую очередь следовало направить судно для выручки оставшихся на Сандвичевых людей. Более всего для этой цели подошёл бы «Кутузов» Гагемейстера. С экипажем столь внушительного корабля и его орудиями шутить никому не захочется. Да и ранг капитан-лейтенанта императорского флота, коим облечён Гагемейстер, сразу подтвердит всю значимость для русских этой миссии. Не только сандвичанские короли, но и вершившие свои дела на островах англичане и американцы к таким деталям отнюдь не равнодушны.

И всё же иметь дело с Гагемейстером Баранову не хотелось. Тот может выдвинуть свои доводы, нахально заявить: сами заварили эту кашу, сами и расхлёбывайте. У меня, мол, другие задачи. Да и держит себя так, словно есть у него против Баранова своё, тайное, оружие. На свадьбе для соблюдения приличий немножко почтил своим присутствием и скрылся, уведя с собой почти всех офицеров. Промышленники недоумевали: «Да куда ж флотские так скоро сбежали? Некрасиво как-то получилось!» Изрядно смущён и раздосадован поведением своего командира был и Семён Яновский.

«Уж лучше, чтоб не унижаться и всё без нервов сделать, — склонялся к мысли Баранов, — не связываться вовсе с Гагемейстером, а послать в этот вояж лейтенанта Подушкина на «Открытии». Он ведь тоже переживает, что так бесславно завершилась успешно начатая им вместе с доктором Шеффером операция по овладению островом Кауаи».

На третий день после свадьбы Баранов решил вызвать к себе Подушкина, чтобы дать ему распоряжение готовиться к новому плаванию на Сандвичевы. Целесообразно было бы пригласить и Тимофея Тараканова, который пойдёт вместе с Подушкиным. Но ещё надо подумать, стоит ли окончательно смириться со своим поражением и забирать с Сандвичевых оставленных там людей или же попробовать всё же договориться с Камеамеа восстановить на одном из островов факторию компании и развивать, как намечалось, торговые связи. Доводы Тараканова о том, что теперь ничего уже не поправить, не очень убедительны. Надо использовать последний шанс — извиниться перед обоими королями за причинённые им хлопоты и неприятности, покаяться в ошибках своих людей и просить Камеамеа вернуться к прежним добрососедским отношениям.

Вот было бы хорошо, вот было бы славно, всё более воодушевлялся Баранов, ежели б простил его Камеамеа и принял бы этот план. Это было бы спасением. Надо лишь тщательно продумать и написать Камеамеа подробное письмо, воздать должное его мудрости, напомнить, как украшает любого справедливого властителя великодушие, с ещё большей настойчивостью раскрыть перед королём пагубность прекращения торговли и добрососедских отношений с русскими и все выгоды их возобновления. Да ежели король поддержит его, не придётся писать покаянное объяснение директорам компании. А сдаться без боя, не пытаясь найти достойное решение непростой проблемы, и дурак сумеет. Об этом и надо говорить сегодня с Подушкиным и Таракановым. Кого-то из людей на Сандвичевых, кому уж совсем там невмоготу, придётся, конечно, заменить. Но желательно всё ж оставить несколько опытных и здравомыслящих промышленников, как тот же Тараканов, ежели соглашение о сохранении на островах компанейской фактории будет достигнуто.

Баранов в волнении поднялся с кресла, прошёлся по кабинету. «Действовать надо только так, — всё прочнее утверждался он. — Тараканову напрасно не выразил при встрече благодарности, что не допустили промышленники кровопролития на Кауаи. То, что руки наших людей кровью сандвичан не замараны, очень важно. Это и даёт основание надеяться на лучшее».

Баранов уже хотел дать распоряжение Григорию Терентьеву отыскать и позвать к нему на беседу Подушкина с Таракановым, но Терентьев внезапно сам заглянул в кабинет и негромким голосом доложил:

   — К вам посетители, Александр Андреевич, — капитан-лейтенант Гагемейстер с лейтенантом Понафидиным. — Словно чувствуя что-то недоброе в этом визите, креол обеспокоенно добавил: — При полном параде...

   — Так пусть заходят.

Гагемейстер вошёл первым, придерживая рукой саблю. Понафидин — следом, копируя действия командира. У лейтенанта вид был смущённый, и он старательно отводил от Баранова глаза.

   — Доброго здоровья, Александр Андреевич, — демонстрируя суховатым тоном, что не придаёт значения смыслу слов и это лишь пустая формальность, сказал Гагемейстер.

   — И вам того же, — так же сухо ответил Баранов.

   — Надеюсь, не помешали вашим делам и мыслям?

   — Всегда рад. С чем пожаловали? — Баранов указал на кресла.

   — Спасибо, мы постоим, — ответил за обоих Гагемейстер. — Я не собираюсь долго задерживать вас. Хотел лишь ознакомить с одной бумагой.

Кажется, Гагемейстер нервничал, и у Баранова в нехорошем предчувствии слегка ёкнуло сердце.

   — Прошу прощения, — овладевая собой, прежним холодно-официальным тоном продолжал Гагемейстер, — что я несколько задержался с доведением до вашего сведения данных мне главным правлением полномочий. Мне требовалось некоторое время, чтобы вникнуть в местные обстоятельства. Откровенно говоря, я нашёл многое здесь в изрядном запустении, ежели не сказать больше. Позвольте зачитать распоряжение Совета Российско-Американской компании.

В руках капитан-лейтенанта появился лист бумаги. Гагемейстер громко и внятно начал читать:

   — «Преклонность лет главного правителя американских областей, коллежского советника и кавалера Баранова и двадцатипятилетнее пребывание там в беспрестанных трудах и заботах давали ему право на неоднократные требования об увольнении его от должности. Посему, хотя два раза отправляемы были ему преемники, но они за смертностью не достигали того края, а после того третьего способного человека правление компании заметить не могло. Ныне же встретило оное достойную к тому особу в лице предъявителя сего, флота капитан-лейтенанта и кавалера Леонтия Андреяновича Гагемейстера, — голос читавшего зазвучал как будто ещё громче, — начальника кораблей «Кутузов» и «Суворов». В рассуждении чего Совет Российско-Американской компании определил с тем же господином Гагемейстером отписать господину Баранову, чтоб он ему сдал свою должность, капиталы и дела надлежащим образом. О сём событии ново-архангельская контора, господа морские офицеры и все должностные служащие в компании обязаны ведать и вновь определённому начальнику областей господину Гагемейстеру повиноваться во всём, что до должности каждого относится...»