На краю света. Подписаренок

Сергею Ефимовичу по должности все время приходилось разъезжать по волости и заниматься этими делами. Приедет, произведет допрос, кого надо посадит в кутузку, а все материалы дознания пошлет в Новоселову приставу.

А бывают дела и совсем незначительные. Что-нибудь о краже курицы, гусенка или поросенка, дела об угрозах, драках и оскорблениях. Этими делами Сергею Ефимовичу заниматься было в общем-то не положено. Они состояли в ведении сельской полиции — старосты, сотского, десятского. Но так как о таких происшествиях поступали жалобы, то ему волей-неволей приходилось заниматься ими.

Прежний урядник Кожевников допрашивал воров, драчунов и буянов с резиной. Кроме шашки и револьвера, он был вооружен еще резиновым бруском четверти три длиной и пальца три шириной. Огреет им человека раз-два, он и не виноват, да в чем угодно сознается. А у Сергея Ефимовича резины не было. То ли он не мог купить ее нигде, то ли пристав запретил ему наводить порядки в волости с ее помощью. Так что Сергей Ефимович обходился на допросах без резины и выколачивал признание вины простым рукоприкладством. Призовет на допрос какого-нибудь мужичонка, подозреваемого в мелкой краже, положит для острастки револьвер на стол и соображает, как ему лучше привести к сознанию вины этого человека: уговаривать его подобру-поздорову сознаться во всем или сразу пришить кулаком как следует, чтобы был посговорчивее?

А человек Сергей Ефимович был сильный. Роста хоть и не высокого, но весь как бы налитой. Грудь колесом, кулачищи что надо… Ну и напрактиковался он, конечно, здорово оглушать с одного удара. Самому ему это очень нравилось. Он чувствовал себя в такие минуты богатырем и держался очень гордо, так как был уверен, что наводит в волости закон и порядок.

Один раз он со старшиной Безруковым и двумя комскими мужиками привел в волость уж после занятий какого-то комского мужичонка. Говорят, его поймали на речке с чужим гусем. Поймали и посадили в комскую каталажку. Вообще-то, это дело следовало передать нам в волостной суд. Но комский староста решил проучить вора и упросил Сергея Ефимовича самому допросить его как следует у нас в волости, вечером, после занятий.

Был этот мужичонка шерстобитом, человек бедный, хозяйства своего не имел и перебивался кое-как с хлеба на квас. И здоровьишко, видимо, имел не ахти какое: выглядел бледным и худосочным. Ну, и испуган был, конечно, сильно, так как знал, как ведутся урядником допросы.

И вот Сергей Ефимович вместе со старшиной увели его в судейскую. А комские мужики, приведшие шерстобита в волость, уселись в прихожей на скамейку, закурили и стали прислушиваться к тому, что делается за закрытой дверью в судейской.

Я много раз слышал о допросах Сергея Ефимовича и знал, что он сейчас начнет бить этого шерстобита. Но я не понимал, для чего пошел на допрос наш старшина. Неужели ему это так интересно?

Между тем из судейской послышался громкий разговор. Сначала говорил что-то Сергей Ефимович. Потом старшина. Шерстобит тоже что-то говорил, но его плохо было слышно. И так несколько раз. Сергей Ефимович и старшина сердились и ругались, а шерстобит, видимо, оправдывался. Потом ненадолго все смолкло, и послышался истошный крик. После этого сразу все стихло, так что я мог явственно слушать разговор комских мужиков в прихожей:

— И прежних гусей, видать, он спер. Я думал, может, орел утащил али чьи-нибудь собаки задрали. У Ерлыковых кобель — знаешь? Как сорвется с цепи, так и на речку — гоняться за гусями.

— Напрасно мы грешили на ерлыковского кобеля. Кобель-то оказался двуногим. Видать, и моего гусака изготовили в жаровне с луком и картошкой.

— И баба у него такая же вредная. В глаза лебезит, а за глаза ворованных гусей жарит.

— А чего от них ждать? Известное дело — шерстобиты…

Тем временем из судейской опять послышались голоса. На этот раз Сергей Ефимович и старшина говорили тихо, а шерстобит кричал. Но вот Сергей Ефимович и старшина тоже стали кричать. Они старались перекричать шерстобита, а тот старался перекричать их. О чем они кричали — понять было трудно. Но вскоре Сергею Ефимовичу, видимо, надоело валандаться. Раздался пронзительный крик: «Караул! Убивают!» — и голос Сергея Ефимовича: «Как ты бьешь! Вот как надо!» Послышалось глухое падение тела. Потом все смолкло. Тут из судейской вышел старшина и сказал одному из мужиков:

— Иди, принеси из сторожки ковш воды. Хлипкий вор-то у вас оказался. Дохлятина какая-то.

Комский мужик даже обрадовался, что шерстобита надо отливать водой. Он побежал и принес из сторожки большой ковш воды. Старшина взял этот ковш и пошел в судейскую. Но шерстобит к этому времени уж очухался. Дверь в судейскую была приоткрыта, и оттуда было хорошо слышно, как Сергей Ефимович вразумлял его:

— Теперь ты знаешь, как со мной иметь дело. Иди домой и запомни — если еще раз попадешься, я из тебя все потроха выбью.

Шерстобит встал, вытер свою жиденькую бороденку, сплюнул на пол и, шатаясь, пошел из судейской. Не глядя на комских мужиков, он прошел через прихожую и скрылся в сенях.

— Ишь, какой ферт выискался. Гусятины захотел, — словно оправдываясь, сказал старшина. — Разводил бы своих гусей да и ел бы их на здоровье.

— А как же с нашим делом таперича будет? — обратился к нему один из мужиков.

— С каким это делом?

— А как же! У меня три гуся пропали. У кума Никанора гусак потерялся. Ведь он съел! Теперь это ясно.

— А вы заявляли о пропаже этих гусей? — вступил в разговор вышедший из судейской Сергей Ефимович.

— Нет, не заявляли.

— А почему не заявляли?

— Дык чего заявлять-то. Думали, орел утащил, а может, ерлыковский кобель съел. Он ведь как сорвется у них с цепи, так сразу на речку и начинает полысать за гусями. Только перья по сторонам летят.

— Так чего же на Ерлыкова не заявляли?

— Дык чего на него заявлять-то? Вчера его Полкан сорвался с цепи, сегодня мой Кучум. И тоже, понимаешь, сразу на речку и за гусями. Сегодня заявлю на него я, а завтра он на меня. И будем судиться, туды-сюды. А теперича дело ясное. Собаки тутака ни при чем…

— Плохо, что не заявлял. А теперь уж поздно. Не пойман — не вор.

— Как это не пойман? Мы с живым гусем доставили его на сборню.

— Ну и хорошо. Гуся своего вы получили обратно. А за кражу жалуйтесь на него в волостной суд. Двое суток тюрьмы ему обеспечено. Ты вот лучше скажи, почему ему полтора рубля за шерстобитье не доплатил?

— Как это не доплатил! Врет он, подлюга! Все до копеечки отдал!

— Смотри, как бы он тебя самого в суд не потянул…

— То ись как это в суд?! Меня в суд?!

— А вот так… Заявит, и будешь в ответе.

— Смотрите, какое дело получается! Меня же обокрал, и на меня же в суд. Ну, скажи, что за порядки пошли. Срамота, да и только! Да я век ни с кем не судился, а тут в суд с таким паршивцем. Да я завтра же отдам ему эти полтора рубля, туды его перетуды!

Тут мужики встали и, ругая на все корки шерстобита, пошли из волости. А Сергей Ефимович со старшиной расселись в канцелярии. Оба они были в приподнятом настроении. Видимо, кулачная расправа доставила им большое удовольствие.

— Ишь, ведь что придумал. Я, говорит, за долг взял у него гуся. И как это ты его? С одного удара и сразу с копылков долой. И бьешь-то вроде не особенно сильно.

— Уметь надо, старшина.

— И, главное, без крови, без членовредительства!

— Сноровка на все требуется. Ну, до свиданья. В Сисим завтра еду и в Корякову. Говорят, опять там самогон вовсю гонят.

— Да, самогон там гнать любят. Хлеб у них родится неплохо. Чего им не гнать. Ты лучше скажи: что нам делать с твоей самогонной посудой? Ведь весь амбар кадками да самогонными аппаратами забил. И во дворе-то уж все самогоном провоняло. Может, сжечь все это?

— Надо с начальством согласовать. С приставом…

Тут Сергей Ефимович сходил в судейскую, нацепил там на себя револьвер и шашку, надел свою форменную фуражку с кокардой и отправился домой.