Тамерлан

Имя аула было Урдон. Незабываемая минута. Вот милые горы, где я пас со своим приятелем Албором коров, вот мостик, где нас украли. Поворот, и я не узнал аула: 27 лет назад было более ста дворов, а теперь я не насчитал и тридцати дворов.

Я вопросительно взглянул на начальника отряда: он несколько умел говорить по-гречески. Алан опустил глаза.

— Мой отец, моя мать и много народа пропало. Кобанский [56] князь резал много, много народа.

В ауле я нашёл только мать и брата. Отец был убит в сражении с кобанским князем. Старушка-мать и брат жили очень бедно. Их деревянная, сделанная из громадных сосновых брёвен, сакля с земляной крышей, заросшей травой, поседела от лет и непогоды. Счастье матери трудно описать. Я был очень похож на отца, поэтому матери легко было признать в бородатом, почти сорокалетием человеке своего сына. «Ты настоящий отец, когда он был молодой», — говорила она мне по-алански. Я с трудом понимал, скорее догадывался, что выражала её быстрая взволнованная речь.

Неделю я провёл среди родной семьи. Первобытной дикостью и милой лаской веяло от этих близких мне людей. Они были поражены невиданными подарками, привезёнными мною для них. Я купил им стадо коз и баранов в 100 голов, десяток коров и лошадей. Счастью моих милых бедняков не было пределов. Моих дальних родственников и одноаульцев я тоже одарил, чем мог: детей, женщин, девушек — бусами, кусками материй; мужчин — генуэзскими ножами. Я сумел много аланских слов удержать в своей памяти и уже на третий день довольно хорошо стал понимать материнский язык. Разговоры с моими соотечественниками были сплошной жалобой.

— «Ты не знаешь, что случилось с твоим отцом и твоим дядей в твоё отсутствие, — так начал свой рассказ брат моей матери; это был высокий старик с длинной белой бородой. — Ты должен это знать. Раз твой отец и твой брат рубили в лесу дерево для постройки амбара. Ты слышал, что по древнему закону земля и лес находятся в общем владении рода? Рубят они и не слышат конского топота: выехал на поляну отец князя Александра с двумя дружинниками. Он охотился.

Он приблизился к твоему отцу, ударил его через лоб плетью и крикнул: — И ты мой, и лес мой! Почему без разрешения рубишь?

Твой отец был суровый человек: отступил на шаг, взмахнул топором и ударил им. Удар пришёлся по боку лошади. Твой отец силач был. Лошадь упала, внутренности вывалились. Дружинники бросились поднимать князя, а отец твой, как олень, бросился бежать. Ты видишь, как много тут скал. Верхом за ним не угнаться! А в беге он не имел соперников. Он скрылся. Ты знаешь, что по нашим законам за убийство князя или за покушение на его жизнь умерщвляется и виновный, и вся его семья — и жена, и все дети. Отец твой скорее князя по известной ему тропе достиг этого аула и увёл в лес и твою мать, и твоих братьев и сестёр.

Когда князь прискакал с дружиной, — их не было. В бешенстве он настегал плетью старшину, — вон того старика, что сидит под грушей, — наложил ясак на аул — по кувшину масла, по курице с каждого двора, 24 барана и сказал: «Если не поймаете Георгия, т. е. твоего отца, — будете платить каждое новолуние ясак в таком же размере». И уехал. Ночью дали знать Георгию. Тот прибыл в аул. Мы собрались на совещание. Часовых поставили: боялись князя и его дружины.

Вот тот старшина, — рассказчик вновь указал на старика, по-прежнему сидевшего в одиночестве и строгавшего ножиком палочку, — рассказал всё отцу твоему. И прибавил: «Мы тебя не выдадим. Но скажи нам, как ты хочешь поступить?» Отец твой был рассудительный человек. Он сказал: «Я с семьёй хотел уйти за хребет к сванам. Они не выдадут, но теперь я поступлю иначе. Я не хочу, чтобы вы из-за меня страдали. Все не раз роптали, что князь нас грабит и надо уйти от него к другому владельцу. И все не решались сделать это. Вот вам хороший случай. Вы знаете, что Кобанский князь кровник нашего князя: его отец убил брата нашего князя: он сильный князь: у него 400 человек дружинников. Я поеду к нему, поговорю: перейдём на житье к нему, бросим нашего изверга, презирающего наш адат. Разве видно когда было, что лес есть княжеская собственность?!» Так он сказал.

Долго спорили аульцы. Старики ушли в саклю. Шумели там. Наконец, вышли и решили: переселиться. Меня и отца твоего послали к Кобанскому князю переговорить. Ты знаешь наш древний обычай переселяться от одного князя к другому. Мы и хотели им воспользоваться, хотя наш аул здесь стоит больше ста лет. Уж очень тяжело стало. Князь рад был досадить чем-либо врагу и с радостью согласился на наш переход в Кобанское ущелье. В ту же ночь я был дома. Ты видишь, какие мы бедняки, нам недолго было собраться: стада погнали ближе к снеговым горам, а семьи пошли вон через тот перевал.

Я посмотрел по направлению руки старика и увидел под облаками седловину. Она прорвала облака и казалась островом. Бедные дети, бедные старики, подумал я: как вы страдаете всегда, когда возникает вражда,

   — Ну, а дальше что было?

   — Мы спешили и за ночь уже успели спуститься, в долину Кобана. Сначала всё шло хорошо. Князь нас не обижал, но через полгода началась новая беда. Князь был женолюб. Мало ему было пленниц, он обижал женщин у своих крестьян. Подъедет ко двору. Положит шапку у ворот, и никто не смеет войти во двор, а он сам идёт в саклю к женщине, а муж молчи, — иначе голова слетит. Одна не стерпела. И всадила ему кинжал в бок. Её убили. Он едва выжил и опять за старое. Злой и глупый был человек. Очень нас раздражал. Сначала ми платили по 2 барана со двора, а затем он увеличил подать и потребовал 3 барана и телушку с семьи. Отец твой ходил к нему, просил не обижать. Князь его велел страже своей выгнать. Мы решили уйти.

В лесу на поляне мы устроили совещание. На нём присутствовал посланный нашим прежним владельцем дворянин. Старый князь просил нас забыть прошлое и вернуться, обещал брать с нас по два барана, а с бедных по 1 и обещал встретить нас на перевале и защитить от Кобанского князя.

Мы через посланца передали, что вернёмся, если он со всех будет брать по 1 барану: мы все бедняки и разорились по его вине. Если он не согласится на это и не защитит нас от дружины Кобанского князя, мы все уйдём в горы в Абазгию, в верховья Кодора. Князь согласился.

Была тёмная ночь августа. Светляки и звёзды горели во тьме; старики сказали: «добрый знак». А вышло наоборот. Стада ещё днём незаметно погнали к перевалу. Женщин и детей посадили на лошадей и отправили вперёд. Взрослых мужчин было 123. Твой отец был предводителем. Пятьдесят человек он посадил на лошадей и оставил в ауле, а остальные стали отступать, охраняя женщин, детей и стада. Так 365 человек шли часа четыре. Все спешили изо всех сил к перевалу, где нас должен был ждать старый князь с дружиной. На рассвете, когда «Большая гора» (Эльбрус) уже стала розовой, мы увидели внизу сквозь туман много людей, верхом: то гнался за нами Кобанский князь. Твой отец свой отряд в 50 человек расположил за скалами. Велел остальным сдать колчаны со стрелами, а самим спешить вверх вон к той седловине. Видишь её? Там убит твой отец и твой дядя, его брат».

Старый алан, дети мои, ваш двоюродный дедушка, вылил на пепел очага часть домашнего пива, которое сварила моя мать. Мы пили его из деревянных кружек с длинными ручками. Затем дядя бросил в огонь кусок баранины. Это было жертвоприношением духу убитых. После этого он продолжал свой рассказ. «Ну и гнали же мы! Женщины и дети на лошадях успели быстро уйти на перевал; скот отстал. Тем временем Кобанский князь был близко. Пятьдесят алан притаились за скалами и спешились. Дорога шла крутизнами по высохшему ложу дождевого ручья. Здесь был узкий проход и было удобно защищаться. Отец твой был умный человек: когда кобанцы подошли на выстрел наши дали залп из 50 луков. Мы хорошие стрелки — все 50 стрел попали в цель. Враги отступили, но затем, прикрывшись щитами, с мечами бросились, человек 300, на наших. Ещё 50 стрел полетело в них, и началась схватка. Наши отбили нападение. Тогда кобанцы пошли 8 обход, полчаса спустя мы услышали за своей спиной крики: «Сдавайтесь, дьяволы! Не то перебьём всех!»