Собор Святой Марии

Арнау подбежал к двери. Никто не слышал, как он вскрикнул. Никто не заметил, что он заплакал. Никто не узнал морского консула, когда он упал на колени, увидев Хасдая в оковах, тяжело передвигающего ноги под шквалом проклятий, камней и плевков. Хасдай прошел перед статуей Святой Марии, повернувшись к человеку, который стоял на коленях и с силой бил кулаками по полу. Арнау уже не смотрел на своего друга и продолжал бить кулаками, пока процессия не прошла, пока земля не окрасилась в красный цвет. Тогда кто-то опустился рядом с ним и нежно взял его за руки.

— Мой отец не хотел бы, чтобы ты причинял себе боль из-за него, — мягко сказала ему Рахиль.

Арнау поднял на нее покрасневшие от слез глаза.

— Они его… они его убьют.

— Да.

Арнау посмотрел в лицо Рахили, которая превратилась в красивую женщину. Именно здесь, под этой самой церковью, он спрятал ее от беснующихся людей много лет тому назад. Рахиль не плакала и, несмотря на опасность, не прятала желтый кружок на своей одежде, свидетельствующий о том, что она еврейка.

— Мы должны быть сильными, — произнесла Рахиль.

— Почему, Рахиль? Почему он?..

— Ради меня. Ради Юсефа. Ради моих детей и детей Юсефа, его внуков. Ради его друзей. Ради всех евреев Барселоны. Отец сказал, что уже стар, что пожил достаточно.

Арнау поднялся с помощью Рахили, и, поддерживая друг друга, они пошли за кричащей процессией.

Их сожгли заживо. Мужчин привязали к столбам, поставили на поленья, и огонь, быстро разгоревшийся от щепок, которые положили под дрова, в одно мгновение охватил их. А люди, ни на секунду не прекращая требовать мщения, продолжали кричать. Когда пламя достигло ног Хасдая, он поднял глаза к небу. Рахиль, глядя на отца, заплакала и, прижавшись к Арнау, спрятала свои слезы у него на груди. Они стояли чуть поодаль от неистовствующей толпы.

Арнау, которого обнимала дочь Хасдая, не мог отвести взгляда от своего друга, объятого пламенем. Ему показалось, что он истекал кровью, но огонь и дым закрывали его. Арнау перестал слышать крики людей; он только видел, как они угрожающе трясли кулаками. Внезапно что-то заставило его обернуться. В полусотне метров от них находился епископ и генеральный инквизитор, а рядом с ними, вытянув руку в его сторону, стояла Элионор и что-то говорила им. Возле жены Арнау разглядел элегантно одетую даму, которую Арнау узнал не сразу. Пока Элионор размахивала руками и кричала, не переставая показывать на супруга, эта женщина кивнула инквизитору и довольно улыбнулась.

— Эта еврейка — его любовница! Смотрите на них! Смотрите, как он ее обнимает!

Арнау действительно крепко прижал к себе Рахиль, которая неутешно плакала у него на груди. А языки пламени поднимались к небу под неистовый рев толпы. Когда Арнау отвернулся, чтобы не видеть этого ужаса, его глаза встретились с глазами Элионор. От яростной ненависти, злобы и удовлетворенной мести, которую он почувствовал в ее взгляде, его передернуло. Внезапно он услышал смех женщины, сопровождавшей его жену, смех, который нельзя было спутать ни с каким другим, — иронический, с издевкой, он въелся в память Арнау с детства. В тот же миг он узнал Маргариду Пуйг.

47

Элионор не была одинокой в своем желании отомстить Арнау. Мысль о мести вынашивалась давно, и обвинение против мужа и еврейки Рахиль было лишь началом.

Решение, принятое Арнау Эстаньолом, бароном де Граноллерс, Сант-Висенс дельс Орте и Кальдес де Монтбуй, вызвало раздражение среди каталонской знати, осознавшей, что подул ветер перемен. Многие сеньоры вынуждены были подавлять неповиновение среди их крестьян, причем с большими усилиями, чем требовалось до сего момента. Их подневольные требовали отмены определенных привилегий, от которых Арнау, этот барон, рожденный рабом, отказался во всеуслышание. Среди недовольных господ был и Хауме де Беллера, сын сеньора де Наварклеса, которого Франсеска вскормила грудью, когда он был ребенком. Не забыл обиды и Женйс Пуйг, вынужденный отказаться от прежнего образа жизни и затаивший злобу на Арнау, который лишил его дома и состояния. После того как их семью выселили, ему пришлось занять старый дом в Наварклесе, принадлежавший его деду, отцу Грау. Это жилище имело очень мало общего с особняком на улице Монткады, где он провел большую часть своей жизни. Хауме и Женйс часами жаловались друг другу на свою неудачную судьбу и строили планы, как отомстить морскому консулу. Планы, которые теперь, если карты его сестры Маргариды не обманывали, должны были принести свои плоды…

Арнау попросил моряка, дававшего показания, помолчать, и повернулся к судебному исполнителю суда Морского консульства, который прервал заседание.

— Офицер и несколько солдат инквизиции хотят вас видеть, — шепнул тот, наклоняясь к нему.

— Чего они хотят? — спросил Арнау.

Судебный исполнитель жестом показал, что не знает.

— Пусть подождут до конца заседания, — приказал консул и велел моряку, чтобы тот продолжил свои пояснения.

Другой моряк умер во время морского похода, а владелец корабля отказывался заплатить наследникам больше двухмесячной зарплаты. Вдова настаивала, что в контракте была оговорена не помесячная оплата и, значит, ей причиталась половина всей суммы.

— Продолжайте, — сказал Арнау, глядя на вдову и трех ее сыновей.

— Ни один моряк не заключает контракт помесячно…

Внезапно двери суда с силой распахнулись. Офицер и шесть вооруженных солдат инквизиции, бесцеремонно оттолкнув судебного исполнителя, ворвались в зал.

— Арнау Эстаньол? — спросил офицер, направляясь к нему.

— Что это значит? — вскрикнул Арнау. — Как вы смеете?

Офицер продолжал идти, пока не стал прямо перед Арнау.

— Ты — Арнау Эстаньол, морской консул, барон де Граноллерс?..

— Тебе это хорошо известно, офицер, — сказал Арнау, — но…

— По приказу суда святой инквизиции вы арестованы. Следуйте за мной.

Миссаджи попытались было защитить своего консула, но Арнау остановил их знаком.

— Будьте добры, отойдите от нас, — попросил Арнау офицера инквизиции.

Тот заколебался. Консул спокойно потребовал, чтобы он стал поближе к двери, и офицер нехотя повиновался, сделав несколько шагов назад. Арнау вновь занялся родственниками умершего моряка, чувствуя на себе тяжелый взгляд офицера.

— Выношу приговор в пользу вдовы и сыновей, — ровным голосом объявил Арнау. — Они должны получить половину всей зарплаты, причитающейся умершему за морской поход, а не за два месяца, как предлагает владелец корабля. Таково решение суда!

Арнау ударил молотком, встал и повернулся к офицеру инквизиции.

— Пойдемте, — сказал он ему.

Новость об аресте Арнау Эстаньола разнеслась по Барселоне, и теперь ее обсуждали все — от знатных господ до торговцев и простых крестьян-земледельцев в большей части Каталонии.

Несколько дней спустя в маленьком селении на севере графства черный монах привычно стращал местных жителей карой Небесной. Неожиданно появившийся офицер инквизиции сообщил странное известие.

Жоан посмотрел на офицера.

— Похоже, это действительно так, — подтвердил тот.

Инквизитор повернулся к людям, забыв, о чем он им говорил.

Арнау арестован?..

Он перевел взгляд на офицера, и тот вновь кивнул ему.

Арнау? Не может быть!

Люди забеспокоились и стали шушукаться. Жоан хотел продолжить проповедь, но не смог произнести и слова. Он еще раз повернулся к офицеру и заметил улыбку на его губах.

— Вы не продолжаете, брат Жоан? — спросил тот. — Грешники вас ожидают.

Жоан повернулся к селянам и велел идти по домам.

— Мы уезжаем в Барселону, — сказал он писарю.

Возвращаясь в графский город, Жоан часто отклонялся от своего пути, чтобы заехать в замок к Арнау. Если бы он сделал это сейчас, то увидел бы, как carlan из Монтбуя и другие рыцари, вассалы барона де Граноллерса, рыскали по его землям, наводя ужас на крестьян, которых снова стали подвергать дурным обычаям, когда-то отмененным Арнау. «Говорят, что сама баронесса донесла на супруга», — утверждал кто-то среди местных господ.