Джебе - лучший полководец в армии Чигизхана

Глухо застучали в наваливающихся сумерках железные шары кистеней, с треском проламывая щиты, расплющивая железные доспехи. Захрустели кости и черепа, перемежаясь с последними хрипами и стонами.

Но сотни не останавливались, не били чжурчженей, крутясь на одном месте. Нукеры продолжали двигаться вперед, не быстро, но неудержимо, прорубая в войске траншеи.

Воины, проламывающие толпу шарахающихся от них насмерть перепуганных людей, разваливали это недавно бывшее монолитным войско на части, проделывая в нем глубокие борозды, отбрасывая солдат в стороны, образуя кишащие людскими телами валы. Монголы кромсали армию так, как горячий клинок пластал ничего непонимающего барана на ломти.

Чиркудай не только смотрел на побоище с бугорка, замечая, как обезумевшие солдаты стали лезть на неприступные скалы, от движущихся, словно таран, монголов, но и отдавал команды тысячникам, которые, каким-то чудом видели его издали, в полумраке закрытого горами от солнца ущелья.

К этому моменту чжурчженьское войско стали рассекать уже восьмые три полка. Распавшись на сотни, они быстро группировались в колонны, вклиниваясь в императорскую армию, превращающуюся в крошево.

Первые сотни, начавшие прокладывать траншеи в войске, уже вырвались на простор, пройдя всю армию противника насквозь. Это было видно с возвышенности не только Чиркудаю, но и его друзьям, стоявшим в сторонке во главе китайской охранной тысячи.

Развернувшись, передовые сотни врезались в разбегающихся солдат с тыла, и вновь принялись ломать хребты, ключицы, руки, топтать озверевшими конями дико вопящих чжурчженей.

И очевидно от страха оставшиеся в живых солдаты из передних рядов пехоты, ринулись вперед, между сотнями, идущих колоннами, на Чиркудая, на охранную тысячу. Чиркудай сразу понял, что это не планомерная атака, а отчаянное бегство от смерти.

Он поднял руку вверх и, оглянувшись на киданя, стоявшего со своей тысячей в пятидесяти шагах позади и слева от него, указал на рванувшую вперед, в каменный мешок, обезумевшую пехоту. Кидань понял его приказ и дунул в свисток, звук которого был едва различим, в чудовищном грохоте. Спустя несколько секунд, он ринулся навстречу чжурчженям, потерявшим в побоище и копья и щиты. Полк китайцев дружно сорвался с места за своим командиром и, подлетев к солдатам на расстояние выстрела с хода, дружно выпустил тучу загудевших в воздухе стрел.

Под этот залп попало немало врагов. Но задние напирали, спотыкаясь о павших, создавая кучу-малу. Выпустив еще залп, китайские воины выхватили широкие мечи и врубились в толпу живых, даже не пытавшихся защититься.

В этой сече сразу же стали отлетать в сторону головы и руки. Китайцы Бай Ли хорошо владели мечами и могли задержать любого противника, если он сам не останавливался. Они положили уже половину, как сбоку вылетели первые сотни, пройдя путь из тыла до тупика. Монголы без остановки принялись превращать людей в месиво из изуродованных тел, вперемешку с кровавыми тряпками, в которые превратилась одежда. Вся эта человеческая масса, несколько часов назад шедшая строем, была утыкана сломанными копьями и штандартами, словно еж иголками.

Тысяча киданей сразу же уступила поле боя монголам и, прогрохотав копытами, встала на свое место, за спинами Субудея и Тохучара. Чиркудай заметил, насколько был взволнован кидань, побывавший в схватке. Он на некоторое время потерял свою сдержанность, и стал громко рассказывать Субудею и Тохучару, как они смяли бегущую пехоту. Он почти кричал, стараясь перекрыть голосом грохот битвы. Но через несколько минут кидань взял себя в руки и успокоился, лишь иногда встряхивая головой. Чиркудай понял, что этот разведчик участвовал в бое первый раз.

Небо стало быстро темнеть. Монгольские войска, повинуясь приказу Чиркудая, пославшего к тысячникам гонцов, выстроили сотни в широкую лаву, от правых скал до левых, и начали прочесывать долину, добивая раненых кистенями, пиками и китайскими копьями, которые поднимали с земли. На противоположной стороне долины сотни тоже рассыпались по всей ширине долины и неторопливо ехали навстречу своим товарищам в сгущающихся сумерках, добивая раненых.

Сражение закончилось. Осталась подчистка. Пленных они не брали.

При свете факелов Чиркудай с друзьями, во главе охранной тысячи китайцев, пересек долину по расчищенному от трупов коридору и недалеко от леса, под светом звезд, приказал построиться всем трем туменам. Он распорядился, чтобы командиры пересчитали воинов во всех корпусах и определили их потери. Пока шла перекличка, к туменным подъехали тысячники и бросили к их ногам несколько тяжелых мешков с зазвеневшим металлом.

– Серебро и золото, – коротко пояснил один из командиров.

– В обоз, – скомандовал Чиркудай и, посмотрев на киданя, сказал: – Пусть твои воины соберут оружие и нагрузят его на пойманных коней.

Кидань согласно кивнул головой и, что-то крикнув по-китайски, повёл свою тысячу с факелами на поле битвы. А за туменными выстроились три охранные тысячи. Нукеры уже успокоились от недавнего возбуждения, поэтому Чиркудай велел им спешиться и отдохнуть. Он знал, как воинам хочется поговорить друг с другом, похвастать.

Туменные успели поесть вместе со своими воинами, когда завершился подсчёт потерь. Заместители переговорили между собой, и докладывать стал Газман.

Всего в бою погибло восемьсот тридцать монголов. Ранено – четыре тысячи. Чжурчженей убито около шестидесяти тысяч. Несколько сотен имперских солдат сумели каким-то чудом залезть на крутые стены ущелья и убежать.

– Это хорошо, – довольно пропыхтел Субудей, сидя на кошме. – Хорошо, что некоторые убежали. Пусть они расскажут всем, как плохо с нами воевать.

Чиркудай подумал и распорядился похоронить павших монголов по своему обычаю. А раненых посадить в повозки, за которыми он уже послал. Чжурчжени же пусть гниют там, где упали. Заместители поклонились и ушли к нукерам, в сопровождении своей охраны с факелами.

Убедившись, что и ближние, и дальние караулы выставлены, Чиркудай разрешил воинам подремать до утра у разведенных костров.

На рассвете он пошел со своим туменом вперед. Оба корпуса его друзей, замыкали колонну. Посередине тащился громадный обоз из отнятых у крестьян в близлежащих селениях повозок с ранеными и трофейным оружием. Пленных не было.

В полдень к Чиркудаю подскакали Субудей с Тохучаром, и они стали обмениваться впечатлениями о битве. В конце разговора Тохучар с завистью произнес, поглядев на Чиркудая:

– У тебя воины лучше, чем у нас.

– Почему? – удивился Чиркудай.

– У нас погибло почти по триста пятьдесят человек, а у тебя меньше – не больше сотни.

– Все правильно, – буркнул Субудей: – Он их сильно гонял на плацу. Поэтому его нукеры лучше наших.

– А мне завидно, – не сдержался Тохучар, скорчив унылое лицо.

– Пожалуйся Темуджину, – ехидно посоветовал Субудей.

– Ты видишь, Чиркудай! – воскликнул Тохучар: – Кто из нас троих самый вредный?

Субудей усмехнулся, и посмотрев на невозмутимого Чиркудая, помялся и сказал:

– Там, на поле, я увидел хорошую арбу...

Чиркудай повернулся к другу и вопросительно посмотрел на него.

– Что ты там нашел ночью? – не удержался услышавший Субудея Тохучар.

– Железная... Почти вся. Но колеса деревянные и оглобли деревянные, – Субудей вздохнул и покосился на киданя, который отстал от них и дремал в седле, во главе своей тысячи.

– Что же ты её не взял? – поинтересовался Тохучар.

– Плохая она, – вяло ответил Субудей. – Нукеры ее сильно помяли.

– Наверное, эта арба какого-то командира, – предположил Чиркудай: – Служила защитой от стрел и копий.

– И от сабель, и от кистеней, – добавил Субудей, неожиданно выпалив: – Я хочу заказать себе у китайцев такую же.

Тохучар не засмеялся. Он выпятил губы и задумался над словами Субудея. Чиркудай понял, что его друг страдает от своих ран и чувствует себя беспомощным.

– Ты хорошо сделаешь, если прикажешь кузнецам выковать для тебя такую же арбу, – твердо заверил Субудея Чиркудай.