Кольцо великого магистра (илл. Л. Фалина)

— Но что, дорогой Симеон, должно произойти? — спросил великий магистр с беспокойствием. Он знал способности своего друга, его тонкий ум не раз выручал практичного, но не слишком далекого рыцаря.

— Пока не знаю, но что-то витает в воздухе.

— Не запросить ли нам астролога? Пусть посмотрит на звезды.

— Глупости! Напрасно ты держишь в замке старого плута и платишь ему огромные деньги.

— Это не так, Симеон. Все владыки держат при своих дворах астрологов, они иногда помогают.

Духовник молча взял со стола тяжелый серебряный подсвечник с оплывшей свечой, поплевал на пальцы, снял нагар, и приятели направились в часовню.

Подвижное пламя свечи тускло отсвечивало на потемневшем золоте святых и ангелов, наполнявших часовню. Из глубины ниш выступали фигуры апостолов. Перед белеющим распятием братья опустились на колени. Духовник громко прочитал положенное число молитв. Приложившись к ранам Христа, они вернулись в спальню.

— Останусь с тобой, — сладко позевывая, сказал священник, — лягу вот тут, у камина. — Он вытянул из-под ног магистра медвежью шкуру. — Помнишь, как в Христианбурге… Зажги курильницу с благовониями, твои ноги потеют, как и раньше.

Великий магистр дал приятелю теплую перину на лебяжьем пуху и подушку, зажег курильницу.

— А все же ты, Симеон, во всем виноват, — сказал он, думая о чем-то далеком, и замолк.

Личные покои магистра состояли из двух скромных комнат: гардеробной, откуда вел ход в трапезную для гостей, и спальни. Кроме крепчайших сундуков, окованных железом, и тяжелых резных шкафов, в стене, отделяющей гардеробную от трапезной, находилось тайное слуховое окно, закрытое железной дверью. Гардеробная соединялась со спальней. Убранство спальни было богаче. Каменный пол в цветных изразцах устлан медвединами, по стенам дорогие ковры. Роскошная кровать под высоким балдахином стояла неподалеку от камина; она не имела ничего общего с соломенным тюфяком простого рыцаря. Соседнюю со спальней комнату занимали телохранители. Слева у дверей, если выходить из спальни, все время стоял вооруженный рыцарь.

— Брат мой, для чего в твоей комнате три двери? — спросил священник, блаженствуя на мягком ложе.

— Кроме главного входа, я могу войти в спальню и выйти отсюда через трапезную и через часовню. — Конрад Цольнер шевельнул усом, вспомнив что-то. — Ключи от дверей хранятся только у меня. Есть еще домик в саду, с тайным ходом за стены крепости.

— Многое в жизни нам дается слишком поздно, — пробормотал священник. — Были бы у нас в Христианбурге такие удобства…

Ровно в десять часов вечера замковый комтур доложил Конраду Цольнеру, что огни везде погашены, ворота закрыты и стража на месте.

— Все рыцари вернулись в замок и легли спать, — закончил он свой доклад.

Пожелав великому магистру спокойной ночи, комтур удалился.

После десяти часов вход к владыке орденского государства был запрещен.

Сняв шерстяной халат, Конрад Цольнер, кряхтя, полез на высокую кровать. Но не успел он забраться под перины, как дверь приоткрыл телохранитель.

— Могу ли я говорить, брат великий магистр? — спросил он, не переступая порога.

— Говори, — ответил Цольнер, подняв с подушки голову.

— Литовский герцог Витовт у ворот замка, — с поклоном доложил телохранитель.

Духовник Симеон резко повернулся на своем ложе и кинул быстрый взгляд на приятеля.

— Много ли с ним воинов? — спросил магистр.

— Пятеро.

— Открыть ворота, встретить с почетом. Герцога привести ко мне в кабинет через полчаса, — приказал магистр.

Торопясь, телохранитель захлопнул дверь. Пламя из камина метнулось в комнату, запахло дымом.

Цольнер торопливо стал облачаться в парадное платье. Натянул белую куртку с золотым крестом, опоясался, прицепил к поясу меч. Поверх надел белый плащ и на голову шлем с белым лебедем.

— Если свидание будет удачным, — сказал он, посмотрев на брата Симеона, — я обещаю поставить святой деве Марии большую свечу из чистого золота.

Они вместе покинули спальню. Телохранители, гремя оружием, шли сзади. В большой продолговатой комнате, где обычно гости ожидали приема, бил небольшой фонтанчик; вода с тихим журчанием стекала в бассейн. Здесь можно было умыться, вымыть ноги. Сейчас в комнате царил полумрак, на одном паникадиле горели три свечи.

В кабинете было прохладно, телохранители сразу бросились открывать заслонки духового отопления. Прибежал прислужник с заспанным лицом и затопил камин. Еще двое придворных слуг уставили небольшой круглый стол золотой и серебряной посудой.

Ровно через тридцать минут в кабинет торопливым шагом вошел князь Витовт, за ним важно выступал слуга с костяной шкатулкой на вытянутых руках.

Увидев великого магистра, князь круто остановился.

— Как здравствует ваша святость? — спросил он, слегка наклонив голову.

— Благодаря богу и святым угодникам неплохо. Рад видеть литовского герцога в своем дворце, — ответил великий магистр и тоже наклонил голову. — Вы приехали вовремя, я собирался ужинать. — В этот момент он чем-то напоминал кошку, увидавшую мышь.

Князь был одет в желтый камзол, застегнутый до горла на золотые пуговицы в золотых петлицах. В розовых штанах и красных кожаных сапогах с золотыми шпорами. По камзолу он был опоясан позолоченным ремнем. Из-за пояса торчала рукоять кинжала, осыпанная драгоценными камнями. Поверх камзола на князя был накинут короткий плащ гранатового цвета.

Великий магистр впервые видел в гостях язычника. Он искоса бросал на него внимательные взгляды.

«Ни усов, ни бороды, под стать нашим попам», — подумал он.

— Прошу вашу святость принять скромный подарок, — сказал Витовт, кивнув слуге.

Преклонив колено перед великим магистром, слуга вручил ему шкатулку. Легким поклоном Конрад Цольнер поблагодарил князя.

— Принимаю на украшение замковой церкви, герцог, — сказал он, с жадностью глянув на сверкающие драгоценности, — во славу божью. Возьми, брат Симеон.

Духовник равнодушно поставил шкатулку на круглый столик из красного дерева.

Придворные слуги внесли большого жареного лебедя на серебряном блюде.

— Прошу герцога отведать наш скромный монашеский ужин, — пригласил магистр.

— Я хочу говорить с вами, ваша святость, с глазу на глаз, — сказал Витовт, — переводчик не надобен.

— Хорошо, — согласился владыка и движением руки приказал всем выйти.

В кабинете остался только один духовник. Лениво ковыряя пальцем в шкатулке, он разглядывал драгоценности.

Витовт вопросительно посмотрел на великого магистра.

— Это мой духовник, от него, как от бога, нет секретов, — поспешил сказать рыцарь.

Литовский князь взглянул на пожилого пастыря и, вздохнув, сел.

— Я пришел за помощью к ордену, — негромко произнес он, положив локти на стол и уперев лицо о ладони.

На немецком языке князь говорил неплохо, изредка примешивая латинские слова.

— Чего ты хочешь от бедных монахов, герцог?

— Голову моего двоюродного брата Ягайлы! — Глаза Витовта зажглись мрачным огнем. — Нет, я хочу получить его живым. Я предам убийцу моего отца мукам, еще невиданным на этом свете.

Князь с жадностью осушил большую чашу бургундского, заботливо налитую духовником, взял из золотого блюда горсть сладкого, крупного изюма.

— Война с Литвой? Это дорогое, очень дорогое дело, мой герцог. Для того чтобы поднять меч, нужно золото. Вряд ли благочестивый капитул согласится на войну. Мы собирались отдохнуть, залечить раны, поднакопить денег. — Великий магистр притворно вздохнул. — Видит бог, прошлая война опустошила наши кладовые.

Желая показать гостю свой перстень, он, разговаривая, поглаживал левой рукой широкую бороду.

— Я беру расходы на себя, — гордо сказал Витовт, — отдам все, до последнего золотого. Моя месть священна.

Великий магистр ликовал. Он стал перебирать в уме, какие выгоды даст ордену союз с Витовтом. В последнем письме, вспоминал магистр, герцог Ягайла упрекал орден в нарушении взятых обязательств. Из письма выходило, что и он, Ягайла, отступает от всех своих обещаний относительно Жемайтии. В общем, письмо можно было понять и так и сяк. Ну, а теперь он, Конрад Цольнер, сможет рассчитаться с ним, поставить его на колени.