Княжий удел

Василий Косой выбрался из круга, вытер рукавом рубахи блестящий лоб. Василий был старшим из Юрьевичей, и два Дмитрия – Красный и Шемяка, зная крутой нрав брата, старались держаться от него подальше. Не терпел Василий возражений, а обидчика запоминал надолго. Он никогда не упускал случая, чтобы напомнить о прошлой ссоре. Братья недолюбливали его, но почитали за старшего и считались с его словом наравне с отцовским. Был Василий роста невысокого, зато широк в плечах, и коренастая его фигура, словно отлитая из чугуна, внушала уважение всем. И лицом был красен Василий Юрьевич, только вот беда – косил на правый глаз. Левое око смотрело зорко, умело пробирать собеседника до нутра, зато второй глаз будто юлил, норовил убежать в сторону. И за этот недостаток прозвали в Москве Василия Юрьевича Васькой Косым.

Софья Витовтовна подошла к Василию и, указав на пояс, спросила:

– Откуда у тебя этот пояс, Василий?

– Князь Иван Дмитриевич Всеволжский подарил, когда с дочкой своей обручал, – осветилось радостью лицо Василия.

Видать, и великой княгине поясок приглянулся. Напрасно отец гневался и на свадьбу племянника не пошел. А веселье удалось. Столы так и ломятся от угощений! Одного вина белого три бочки выставлено. Ладно, хоть сыновьям не запретил явиться.

Василий бережно поправил пояс, и короткие пальцы прикрыли рубины. Погас сразу огонек.

– Ведь поясок-то этот не тебе принадлежит, – ласково пропела Софья Витовтовна. – Этот пояс Дмитрия Донского, а стало быть, предназначен он моему сыну Василию Васильевичу, как московскому князю и прямому наследнику. – Руки великой княгини уже потянулись к поясу.

Софья Витовтовна умело справилась с застежкой, и кафтан на Василии Юрьевиче просторно повис.

Забегал беспомощно правый глаз князя, отыскивая поддержку, а в трапезной сделалось тихо: девки-шутихи уже не водили хоровод, гусельники не пели, бояре застыли с ложками у рта. Зато левый глаз смотрел по-прежнему уверенно. Он не прощал ни молчания, которое так неожиданно установилось за трапезными столами, ни разинутых ртов бояр, ни спокойного, самодовольного взгляда Софьи Витовтовны. Эх, понагнали на Русь Гедиминовичей, вот они и глумятся как хотят!

– Этот пояс подарок!

– Нет, этот пояс Дмитрия Донского, а на его свадьбе он был подменен на худший его тысяцким! Возьми, Васенька, пояс своего деда Дмитрия Донского, – обратилась великая княгиня к сыну, – и будь достоин его памяти.

Пояс перешел к новому хозяину, и Василий Васильевич растерянно улыбался, держа в руках свадебный подарок.

Девки-дурехи уже танцуют и через голову прыгают.

– Смотри, тетка, – угрозой повеяло от слов обесчещенного Василия. – Отольется тебе наш позор горькой слезой! Мало тебе показалось Московского княжества, так ты еще и на поясок позарилась.

Отодвинулись от Василия Косого московские бояре: встали особняком и лукавые улыбки в бороды попрятали.

– Попомнишь меня еще, княгиня! Ох попомнишь! – Запахнул Василий широкий охабень и пошел прочь, уводя за собой братьев.

Иван Дмитриевич отъехал от Москвы сей же час. Перекрестился на красный угол, поклонился в порог и со словами: «Дай мне Бог еще вернуться сюда… победителем!» – сел в возок.

Холоп оглянулся на Ивана Дмитриевича и спросил робко:

– Куда едем, боярин?

– В Углич езжай. Константина Дмитриевича проведать нужно.

Обида сжигала Ивана Дмитриевича Всеволжского. Нутро горело, словно от ядовитого зелья. «Опозорил великий князь слугу своего верного – в Орде нужен был, а сейчас, когда за ним московский стол остался, так и надобность отпала». Вспомнил Иван Дмитриевич старину, над которой потешался еще в Орде. Отъехал боярин от московского князя искать себе нового хозяина. Не холоп какой-нибудь, а боярин! Кому хочу, тому и служу!

Константин Дмитриевич встретил бывшего слугу московского князя радушно. Услужливые углицкие холопы подхватили боярина под руки, помогли сойти на землю. О печали Всеволжского Константин Дмитриевич уже успел прослышать и, зная характер боярина, понял, что не успокоится он до тех пор, пока не отомстит великому московскому князю все свои обиды. Родиться бы ему удельным князем, носить бы ему бармы, а он всего лишь боярин. Не успокоится Иван Дмитриевич до тех пор, пока не расколет Русь надвое, и, как в недавнем прошлом, пойдет брат на брата.

– Слышал ли ты, Константин Дмитриевич, про обиду, что князь мне учинил? – жаловался Иван Всеволжский прямо с порога.

– Как не слышал? Знаю! На одной земле живем.

Сложись все иначе, был бы Иван Дмитриевич тестем великого князя Московского и в могуществе отпрыск смоленских князей мог бы потягаться с самим тверским князем. А сейчас Всеволжский, что сорванный ветром лист, летал над чистым полем. Видно, в боярине сидел бес, который гнал его из Москвы в Углич. Константин Дмитриевич догадывался, что искал боярин хозяина посильнее, такого, чтобы мог подняться супротив московского князя. Но не по мятежному хотению, а по старым грамотам, только за таким человеком и могут пойти бояре. Лишь один человек на Руси способен встать вровень с Василием Васильевичем – этим мужем был неугомонный князь Юрий. Выходит, дорога Ивана Дмитриевича Всеволжского лежала дальше, к Галичу. Понимал Константин Дмитриевич и то, что не мог явиться Всеволжский сразу к Юрию. Уж слишком крут галицкий князь и не прощает обид. А уж такое, чтобы за племянником своим, как холопу бессловесному, вести коня, так и подавно. А Васька Улу-Мухаммеду даже воспротивиться не посмел – обесчестил сына Дмитрия Донского до исподней рубахи.

Знал Константин Дмитриевич, что такое великокняжеская опала, потому и встретил боярина Всеволжского тепло. Когда-то брат Василий лишил его удела, и сейчас, получив из рук Василия Васильевича Углич, он дорожил городом, как последней любовью.

Из собственных рук подал князь боярину братину с белым вином. Осушил Иван Дмитриевич ее до дна, и, когда от хмельного малость закружилась голова, заговорил боярин о затаенном:

– Мне бы с братом твоим старшим встретиться, Константин Дмитриевич. Службы я у него просить хочу. – И, заглядывая в глаза Константину, пытаясь угадать ответ, спросил: – Возьмет ли он меня к себе боярином? По старине хочу жить.

– Старину, стало быть, вспомнил. – Князь отпил вина, и оно закапало с рыжей бороды Константина Дмитриевича прямо в квашеную капусту. – Кажись, в Орде ты над ней потешался?

– Укорил, – обиделся боярин. – Я-то к тебе с добром пришел.

– А ведь не любят тебя в Москве, Иван. Всю власть к себе хочешь забрать. Бояре говорят, что и на митрополита стал покрикивать, чуть ли не великим князем себя возомнил.

– Не дело ты говоришь, князь, если бы только меня обижали, а то ведь и племянника твоего на свадьбе обесчестили! И как это взбрело в голову великой княгине пояс у Васьки Косого отобрать!

Князь Константин только хмыкнул.

– И здесь не обошлось без тебя, боярин. Хитер ты не в меру, вот твоя беда! Склоку из-за пояса ты сам и подстроил. Мне известно, что ты нашептал боярину Петру Константиновичу, будто бы пояс этот Дмитрия Донского. А ведь ты лучше всех знаешь, что это не так!

Иван Дмитриевич засопел:

– Наговариваешь, князь, обидеть меня хочешь.

– Ладно, не обижайся, Иван Дмитриевич, – улыбнулся Константин, – это я так. Против великого князя пойти я не смогу, а вот от тайной помощи не отказываюсь.

– Не пожалеешь об этом, князь. Честно я служить Юрию Дмитриевичу буду. Грамоту бы ты мне написал к нему, а уж я сумел бы растолковать, что и как.

Константин допил белое вино, потом протолкнул двумя пальцами в большой рот капусту и сказал:

– Не уговоришь ты Юрия без моей помощи, с тобой я в Галич поеду.

Быстро разошлась по городам весть о женитьбе Василия Васильевича. В церквах во здравие великого князя и княгини служили молебны, ставили свечи. Государыня разъезжала по святым местам и щедро одаривала братию милостыней. Убогие и нищие прибывали в стольный град в надежде отыскать теплый кров и сытный обед. Узкие улочки заполнили сироты, калеки, слепцы и просто бездомные, всем хотелось погреться у очага великого князя.