Ангел, летящий на велосипеде
Ангел, летящий на велосипеде читать книгу онлайн
Документальная повесть
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Отчего-то Осип Эмильевич был уверен, что и после смерти воспоминания об этих встречах по-прежнему с ней:
«Англетер» был для Мандельштама не случайным обиталищем. Настолько не случайным, что он, кажется, интересовался его историей.
Почему земной шар именуется «меблированным»? Не потому ли, что прежде в этом здании находился доходный дом с коридорной системой и меблированными комнатами?
И упоминание о пожаре скорее всего связано не только с ощущениями погорельца, враз лишившегося своего богатства, но и с конкретными обстоятельствами. Возможно, поэт где-то прочел или услышал о том, что бывший хозяин дома А. Д. Львов имел к огню непосредственное отношение: он руководил пожарным кружком и даже написал книгу о пожарных командах.
Кстати, о каких «линейках» идет речь? Как всегда у Мандельштама, следует сверяться не в словаре, но в соседнем произведении. Схожую картину поэт изобразил в «Египетской марке». В стихотворении памяти Лютика горит «Англетер», а здесь демидовский дом на Невском:
«За несколько минут до начала агонии по Невскому прогремел пожарный обоз… Воинственные фиоритуры петушиных пожарных рожков, как неслыханное брио безоговорочного побеждающего несчастья, ворвались в плохо проветренную спальню демидовского дома. Битюги с бочками, линейками и лестницами отгрохотали, и полымя факелов лизнуло зеркала…»
Как в каком-то назойливом сне, видение пожара возвращается несколько раз. И в том, и в другом случае речь идет о зеркалах на лестничной площадке. Опять появляются «линейки»: в стихотворении они именуются раскидистыми, а в повести упоминаются вместе с пожарными бочками.
Значит, автор книги «Городские пожарные команды» в этой цепи ассоциаций - не последнее лицо. Ведь здесь говорится не об обычных многоместных дрожках, но об особых пролетках, оснащенных специальным инвентарем для тушения пожара.
Впрочем, дело, конечно, не в пожаре и даже не в гостиницах. Все это только внешние поводы для того, чтобы нарисовать картину очищения в огне, превращения хаоса в гармонию и музыку.
В «Египетской марке» поэту слышится Верди:
«…в потускневшем сознании умирающей певицы этот ворох горячечного казенного шума, эта бешеная скачка в бараньих тулупах и касках, эта охапка арестованных и увозимых под конвоем звуков обернулась призывом оркестровой увертюры. В ее маленьких некрасивых ушах явственно прозвучали последние такты увертюры к Duo Foscari, ее дебютной лондонской оперы…»
А в стихотворении «На мертвых ресницах Исакий замерз…» - Шуберт:
Как известно, весь быт Мандельштама легко умещался в старом чемодане, корзине и нескольких коробках. Тем удивительней этот гостиничный номер с камином, медвежьей шкурой и столом со свечами.
Дело не только в обстановке, но и в возможностях. Их было значительно больше, нежели встреч.
«… Ему не пришлось часто меня там видеть», - писала Лютик. Значит, Осип Эмильевич снял номер не на один день.
Может, ему просто нравилось мотовство? Владеть и не пользоваться богатством - в этом тоже есть удовольствие. Так монарх возглавляет государство, но не управляет им.
Откуда у него такая сумма? Ведь и до, и после этой истории денег всегда не хватало. Чаще их не было вовсе - это казалось куда более естественным, чем скромные гонорары.
«Дитя мое, мы вернулись домой - не хватило 20 копеек». «Сегодня вечером внесли проценты за часы». «Сейчас Надя разбила градусник (второй уже), а градусники здесь стоят 4 рубля!». «А сейчас мы сидим с 8 рублями, но нам не надо денег: разве что на фрукты и газету».
Конечно, бедность - не что иное, как обстоятельство места и времени.
Бывали у Осипа Эмильевича иные периоды. В основном они связаны с путешествиями: если поэт и был счастлив, то только в пути.
Часто у Мандельштама возникало такое неотступное стремление: бросить все и уехать.
Дома он открыт, а значит, беззащитен. Следовательно, спрятаться можно только в толпе.
Уже вокзал вселял некоторое умиротворение:
А не то веревок собери
Завязать корзину до зари,
Чтобы нам уехать на вокзал,
Где бы нас никто не отыскал.
Лютика тоже тянуло в дорогу. Даже в бреду, во время родовой горячки, она говорила о каком-то срочном отъезде.
и в стихах Лютик куда-то убегала или даже летела. Иных, более спокойных, состояний она просто не представляла.
Осип Эмильевич предлагал ей своего рода паллиатив. Замена, может, и вынужденная, но не случайная: свобода для него всегда ассоциировалось с гостиницей.
Во-первых, ему мерещилось нечто, ограниченное временем. Во-вторых, существенным обстоятельством ему представлялись интерьеры.
История это давняя, уходящая корнями в юность. Уже тогда завязались его отношения с гостиничной роскошью. Что-то тут угадывалось ему настолько важное, что он даже написал об этом в письме из Швейцарии:
«У меня странный вкус: я люблю электрические блики на поверхности Лемана, почтительных лакеев, бесшумный полет лифта, мраморный вестибюль hotel'я и англичанок, играющих Моцарта, с двумя-тремя официальными слушательницами в полутемном салоне. Я люблю буржуазный, европейский комфорт и привязан к нему не только физически, но и сантиментально».
Если где-то в Советской России и можно узнать о комфорте, то исключительно в гостиницах. Жизнь вокруг меняется необратимо, а тут даже горничные сохраняют почтительность. Есть здесь также бесшумный лифт, мраморный вестибюль и зимний сад под стеклянной крышей.
Даже реклама «Англетера» читается как стихи.
Первая строчка - ударная, сразу обращающая на себя внимание: «Первоклассные комфортабельно обставленные гостиницы-рестораны».
Затем следует сбой ритма. «Со всеми удобствами», - поясняет реклама мелкими буквами. И добавляет, как бы вполголоса, еще более мелкими: «Ванные комнаты».
После вступления начинается самое главное:
«Лучшие рестораны, буфеты и кухни под наблюдением бывших шефов ресторанов «Кюба» и «Медведь».
Ежедневные концерты под управлением профессора Манасевича.
Библиотека на всех языках в гостинице.
Музыка во время обедов и файф-о-клок.
Автомобили на вокзал и для загородных поездок, непосредственная телефонная связь с Москвой».
Совсем микроскопическим шрифтом, как нечто второстепенное, говорится: «Число комнат - 92, из них 7 комнат с ванной и 85 без ванной. Цена комнаты без ванной: 2 р. 60 коп. 7р.10 коп. и с ванной: с одной кроватью - 6 р. 10 коп., с 2 кроватями - 8.10 - 10.10 коп.»
