Романы. Трилогия.

— Бывший, бывший, — пропел сзади Варлаша.

Дернулся бывший Зелька, в оживающих глазах сверкнуло, и был он тут же схвачен за шкирку иеромонахом Тихоном:

— Да, ты разрушитель, а Господь-Созидатель нам разрушать не велит, Он разрушает грех, как в Содоме и Гоморре! Он созидает в нас совершенство, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный, — призыв и жалость одновременно источались из грозноглазия. — Вы разрушаете совершенство и созидаете грех, вы разрушаете верность и созидаете предателей. Горе вам, соблазнители малых сих, да не быть больше тебе в их числе. Соблазненные наши тоже не подарок, им за то, что позволили себя соблазнить (свобода решения на месте) свой ответ держать, да разве с вашим вам воздаянием сравнить. Вам — мельничный жернов. На шее. А то и страшнее: «не рождаться бы вовсе». У меня волосы дыбом, мурашки кожу дерут, когда я эти строки читаю.

«Не заботьтесь о дне завтрашнем, он сам о себе позаботится, живите днем сегодняшним. Это нам православным сказано. Приказано. А вам приказано другое тем, кому вы служите и кому ты больше служить не будешь! Не дергайся! Сказал — убью. Вам приказано строить будущее, его будущее вашими руками и руками примкнувших к вам обормотов, соблазненных вами. Но это будущее, жив Господь, никогда не будет достроено. Вольные каменщики не умеют класть камни, не умеют строить, они умеют только убивать своим эмблемным мастерком. И Второе Пришествие, для них первое, будет не их, а нашим завершающим торжеством. И остаток Израиля спасется. И да быть бы тебе среди них, родной ты мой... — последнее было сказано совсем тихо, грозноглазие смотрело не грозно, а мягко-любяще и пронзительно-просительно. А в живших глазах бывшего Зельки бушевало; бывшее упиралось, хваталось за воздух, не желая быть «бывшим».

— А теперь о главном, родненький, не, я правду говорю, понимаешь, я все время правду говорю, на мне горб грехов, а вот этого не замечал за собой. «Не в силе Бог, а в правде» — это Александр Невский сказал. Как сказано! Мне с детства запало. И такой фразы нет ни у кого из богословов, даже у Иоанна Златоустого: у кого сила, у того Бога может и не быть, а у кого правда, там всегда Бог, ибо есть Сам сама правда... Тот, который принял в себя дар перерождения, — апостол Павел — говорил, что с каждым надо говорить его языком. Вот мы сейчас с тобой и закончим... Э, Семочка, а чего мы стоим?

— Так... метель, батюшка.

— Да вроде не очень.

— Ну... отдохнуть надо мотору. Да ты не прерывайся, батюшка!..

— Так вот, ты ж у нас, родненький, логик-аналитик, ну работа такая... бывшая, и всякой юрис-пруденс ты набит по уши, крючкотворства по-юриспруденски тебе не занимать... ты на меня, на меня смотри, портрет считай твой, насмотришься. Да он все простил, он всем все простил, и то, что тобой против него сделано, уже сгорело. Гляди, как смотрит, да нет, ты на меня гляди, вот и буду я с тобой говорить сейчас только по-юриспруденски, логика и здравый смысл на старте, только они инструмент, никакой мистики, никаких ссылок на чудеса, завеса многотонная разодралась в храме при распятии — невозможно, легенда, да и так! Никаких прозревших, оживленных, есть историческая правда, известная и понятная всем, и ко всему случившемуся только юрис-пруденс и логик-аналитик подход. Всё! И на мои вопросы ты будешь отвечать «да» или «нет». Я так буду спрашивать, чтобы многословных ответов не требовалось. А речь пойдет о самом главном, ключевом, приговорном — о Воскресении Господа нашего Иисуса Христа, — иеромонах Тихон истово перекрестился, перекрестился вдруг и Семочка. Пусть не нуждающийся в отдыхе мотор отдыхает: Варлаша, уткнувшийся лицом в колени (кисти рук сцеплены на затылке), был недвижим и не издавал ни звука.

— И вот тот же апостол Павел и говорит, — иеромонах Тихон возвысил голос, — «если Христос не воскресал, то тщетна вера наша». Это приговор, если не воскресал. Получается — обещал и не воскрес. Надул. Самозванец. И значит, Евангелие и все последующее за ним — вранье. И тогда, как говорил мой сокамерник, — гуляй, рванина, и что всех церковников на штыки — так и надо, нет Бога — и пошли вы... Но Он воскрес, тому тьма свидетелей, последующие чудеса от икон миллионными тиражами, вся последующая жизнь Церкви, ее святые и чудеса от них, есть сейчас живые свидетели этих чудес, сам знаю двадцать человек, исцеленных по телефону Иоанном Кронштадтским, каждая буква Писания и святоотеческих книг явно дышит Духом Святым, но — ничего этого нет! Для юрис-пруденс никаких доказательств не представлено. Так?

— Да, — выкрикнул бывший Зелька, — и почему-то улыбнулся.

— Так и не будем их представлять. Что мы имеем: Распятый самозванец снят с креста, по просьбе Иосифа из Аримафеи положен в пещере, вход задвинут камнем, который десятерым богатырям не отодвинуть, по просьбе синедриона у камня поставлена римская стража, камень скреплен римской же печатью. Синедрион якобы боялся, что тело похитить могут и объявить, что он воскрес, как обещал самозванец. Апостолы, числом одиннадцать, разбежались, без Вождя они были обычными рыбаками, которые только и умели, не рыпаясь, рыбу ловить и продавать, унижаясь перед покупателем. Это исторический факт, отмеченный в Евангелии. Никаких чудес — тривиальная правда. И разбежались они в разные стороны. Так?

— Да, — ответил бывший Зелька, почти без хрипа и совсем без улыбки.

— И тишина, и никаких движений. И какие движения, если римская стража на страже особого спецобъекта. За сохранность того, что за камнем, охрана и ее начальник Петроний отвечают головой. Если тело исчезнет, в городе будут беспорядки, а это не нужно в первую очередь римской администрации во главе с Понтием Пилатом, он же начальник стражи. И ты согласен, родной, что для охраны такого объекта он отобрал лучших из лучших? Ты бы на его месте так сделал? Средний легионер (не лучший) перед тем как быть зачисленным в легион, обучался 6 лет, и не муштре, как наши, ныне у Москвы отбивающиеся, а боевым искусствам. Полный рабочий день, каждый день, в течение 6 лет, вместо каникул — боевая практика на границе против варваров. На службу тогда брались только добровольцы. Легион — это армия профессионалов, высшего, недосягаемого для других армий мира уровня. Поэтому все армии мира и были разгромлены римскими легионерами, и весь мир лежал у ног Рима. Имелось 18 пунктов, по которым легионерам полагалась смертная казнь. С этим документом знакомился каждый легионер-доброволец и — расписывался. Один из пунктов — сон на посту. За всю историю Римской Империи этот пункт вообще никогда не предъявлялся. Сон на посту (а тем более на особом!) это бред, нонсенс, дикость, невозможность, сапоги всмятку. Да провинившегося по этому пункту перед казнью в клетке б возили напоказ. Хоть бы один такой оказался — да он бы с литературных страниц не слезал, анекдотов и поговорок томов на десять насочиняли бы. Он был бы знаменит, как Цезарь. Но его не было, ибо быть не могло. На пост заступали сытые, выспавшиеся, после обязательной гимнастики, смена через четыре часа, в каждом наряде шесть человек, двое лучников. Да они все универсалы. Двое невидимы в засадах, связь с ними через шнур и через выбросы засадниками дисков со знаками; за 200 метров до объекта развешаны щиты. Текст, как у нас: «Стой! Запретная зона. При нарушении открывается огонь на поражение». Римские лучники не промахивались, в колчанах в общем — триста стрел, скорострельность — 1 выстрел в пять секунд. За минуту уничтожается батальон. Это у черты. Если прорвутся... Каждый легионер стоит десятерых противников. Проверено на практике. Шнуром и выбросом сигналок предусмотрен вызов подкрепления. Подкрепление всегда в готовности номер один. Численность подкрепления — когорта 600 человек. Через пять минут она на месте. К римской печати у легионеров особое отношение — это святыня. За прикосновение к ней СВОЕГО — смертная казнь. А чужака!!! Да и где ж ему взяться? Ну, а коли возьмется — на куски. Доходчиво изложил, родненький?

— Да, — последовал ответ после некоторой паузы.