Жена башмачника

– Мы позвали вас сюда, потому что вы в особенной ситуации. – Полковник Роберт Вукад взглянул на Энцу, затем на Антонио. Встреча происходила в маленьком призывном пункте на центральной улице Хиббинга. – Я знаю, что ваш отец сражался на Первой мировой. Вы единственный сын в семье, и ваша мать – вдова. Мы не обязаны посылать вас в район боевых действий. Фактически мы даже можем освободить вас от призыва. Правительственная политика состоит в том, чтобы не разлучать такие семьи.

– Я хочу отправиться на войну, сэр. Хочу служить своей стране. И не хочу сидеть на скамейке запасных.

– Ваша мать может с вами не согласиться. Миссис Ладзари?

Энца хотела бы сказать офицеру, что предпочла бы получить для сына освобождение. Как и любая мать на ее месте. Она уже потеряла мужа, и мысль о новой потере была невыносима. Энца взглянула на Антонио: он пребывал в той спокойной уверенности, из какой и рождается смелость. И она тихо проговорила:

– Сэр, мой сын пойдет служить, как любой другой молодой человек. Не нужно давать ему освобождение только ради меня. Для меня как для матери куда важнее, что он хочет защитить свою страну.

– Спасибо, мама.

В трамвае до Чисхолма они обменялись лишь парой слов и домой тоже шли в молчании. С тяжелым сердцем Энца открыла дверь своего дома. Антонио прошел в прихожую, где разливался аромат соуса из томленых помидоров и базилика.

– Анжела? – позвала Энца.

– Я приготовила ужин, поднимайтесь! – прокричала та сверху.

Стол был застелен белой скатертью, зажженные свечи освещали лучший фарфор Энцы. На кухне была и Бетси, подруга Антонио, только что окончившая школу медсестер. Повязав поверх форменной одежды фартук, она размешивала салат. Анжела, которой недавно исполнилось четырнадцать, суетилась у плиты в линялых джинсах и джемпере Антонио. Волосы она замотала полотенцем.

– Простите. Не успела переодеться. И не хотела закапать томатным соусом праздничную блузку.

Бетси одной рукой приобняла Анжелу:

– Я сказала ей, что она хороша как есть.

Антонио поцеловал Бетси:

– Как и ты.

В этот вечер они устроили скромный пир: spaghetti pomodoro, салат из свежих овощей и шоколодный торт. Они вспоминали забавные истории про каток, баскетбол в средней школе и тот вечер, когда Бетси упала во время танцевальных соревнований на Сербских днях. Энца наблюдала за сыном, впитывая взглядом, запоминая каждую его черточку и мечтая, чтобы этот вечер никогда не кончался. Она молилась, чтобы ему очень, очень, очень повезло и чтобы в один прекрасный день он вернулся домой.

Летом Антонио отплыл из Нью-Хейвена с военными моряками. Накануне он позвонил домой. Энца за последние месяцы стремительно поседела. Тревога не оставляла ее ни на минуту.

В последующие месяцы она жила от одного письма Антонио до другого; разворачивала их сразу же, как только доставала из почтового ящика. Заколкой вскрывала конверт и принималась читать. Перечитав не меньше дюжины раз, Энца убирала письмо в карман, где и носила, пока не приходило следующее. Последнее письмо лишь усилило ее тревогу. Антонио писал об отце, чего никогда раньше не делал.

Энца отложила работу – аккуратно свернув пальто из универмага Блумквиста, которое подгоняла.

Почтовый ящик она проверяла каждое утро. Если письма не было, она надевала пальто и долго-долго шла пешком по улицам до почтового отделения. Там она просматривала ежедневно обновляемые списки погибших. Она не единственная завела такую привычку. Каждая мать в Чисхолме, чьи сын или дочь воевали, делала то же самое. Хотя порой они и притворялись, будто пришли по какой-то почтовой надобности, но все знали правду друг о друге.

Весной 1944-го в Чисхолм, штат Миннесота, приехала Лаура Хири Чапин. Ее Генри учился в закрытой школе, и Лаура могла сопровождать Колина в поездках по стране. Он теперь продюсировал выездные постановки Метрополитен-опера.

Как только Анжелу приняли в Джульярдскую школу [103], Энца позвонила подруге, которая как раз собиралась в Чикаго на премьеру «Травиаты». Лаура сказала, что с удовольствием сделает крюк и заедет в Чисхолм, а потом самолично доставит Анжелу в Нью-Йорк. «Ведь на что иначе лучшие друзья?» – повторила она свою давнишнюю присказку.

Лаура изменилась мало, все такая же высокая, гибкая и уверенная. Разве что рыжие волосы чуточку потемнели. Она была сама элегантность – от костюма от Мейнбохера [104] до стильных французских саквояжей с итальянской отделкой.

– Хотела бы я, чтобы тебя сейчас видела мать Колина. Наверняка сказала бы, что ты родилась в замке.

– Куда уж там. Подумала бы – эта особа надела белые перчатки, тогда как к этому костюму нужны голубые.

– Вырос Чисхолм со времени твоего последнего приезда?

– Ну, это уж точно не Хобокен.

Они рассмеялись. Это было их любимое присловье. Если им что-то нравилось, они с облегчением повторяли: «Это тебе не Хобокен!»

– Напомню тебе, что в этот город некогда примчался некий Колин, чтобы сделать мне предложение, – продолжила Лаура. – Так что для меня он всегда будет особенным.

Энца улыбнулась и вспомнила то самое место на Кармин-стрит перед церковью Девы Марии Помпейской, где она стояла на тротуаре, когда за нею пришел Чиро. Забавно, как женщины навсегда запоминают, где они были в тот момент, когда их выбрали.

– Мисс Гомонофф написала в Джульярдскую школу очень впечатляющее письмо. Она верит, что твоя крестница – редчайшее сопрано.

– Мы возили ее в Близнецы, и профессора в университете Миннесоты согласились с этим мнением. Лаура, она бы никогда не смогла поехать в Нью-Йорк, если бы не ты.

– Генри уехал в школу, и мне одиноко. Ты делаешь мне подарок.

– Ах, Лаура, иногда она такая застенчивая! Анжеле очень не хватает матери, и я не могу ее утешить. Вспоминаю свою тоску по дому, как мне не хватало моей семьи. Ее отец и братья в Италии, она за них боится.

– Анжеле нужно сосредоточиться на работе. Мы с тобой все преодолели, потому что никогда не сидели без дела, у нас была цель. Она может жить у меня, до школы можно дойти пешком, она прямо за парком. Колин хорошо знаком с деканом Джульярда. У нас она будет чувствовать себя как дома.

– Не слишком ли просто? – обеспокоенно спросила Энца.

– А я и не говорю, что в Нью-Йорке она будет полеживать на диване и в потолок плевать. Ей придется вкалывать как проклятой, но почему бы нам не обеспечить ей теплый, надежный дом, в котором она так нуждается? Разве не то же самое сделала для нас мисс де Курси в «Милбэнк-хаус»? Сколько раз мы задерживали оплату, и она всегда давала нам отсрочку, чтобы мы вымыли несколько лишних тарелок и заработали на комнату. Я не стану баловать Анжелу, но подбодрю ее – и она сможет учиться. Буду ее Эммой Фогарти. Помогу ей со связями, как Эмма помогла нам.