Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Лицо Мефодия посуровело, пальцы сжались в кулак, и он потряс им, словно кому-то угрожая.

— Башку бы оторвать этим боярам!

— Вижу, недоволен боярами?

Мефодий вновь испытующе глянул на князя. Дерзко прозвучали его слова:

— А ты, князь, доволен новгородскими боярами? Они не только от своих вотчин кормятся. У них все клети пушниной и рыбьим зубом забиты. Вот и посылают к Студеному морю лихих людей, а потом в торговлю пускаются. Новгородские бояре — самые богатые и самые лютые на Руси. Мы же добрых людей теряем. Иногда подумай, князь, на кого в Новгороде опираться. С купцами ты не худо потолковал, они на вече свое слово скажут. С боярами же ты лад не найдешь, но и ремесленный люд всяко может повернуть.

Истину высказал купец Мефодий, но такие назидательные слова не каждый человек князю произнесет. И, слава Богу, что такие люди есть в Новгороде, и их надо всемерно поощрять, приближать к своему двору.

— Спасибо за слово правое, Мефодий Аверьяныч. Возьму на замету… И как же вы от лихих отбиваетесь?

— На Югру идем как на бой с печенегами. Со щитами, луками, колчанами, копьями и мечами. В узких горловинах рек ограждаем ушкуи с товарами неприступной стеной. Плечо к плечу, щит к щиту, а длинные копья — вперед! Чтобы ни пешие, ни конные не могли прорваться к ушкуям. Лиходеи тучи стрел пускают, но наши щиты длинные, прикрывают всего человека, обиты кожей и медными пластинами. Не взять! А кончится узкая горловина или перекат, тут уж мы сами разбойников стрелами отгоняем. На реке же мы недоступны. Гордыми лебедями плывут наши ушкуи.

— А что северные люди?

— Восторгаются нами, князь. Ведь мы прошли тысячу верст. Добрый, безобидный народ, и весь в меха закутан. От мала до велика выходят нас провожать в обратную дорогу.

— Однако смел же новгородский купец. Честь ему и хвала! Таких отважных купцов, мнится мне, во всем мире не сыскать…

Велико значение Господина Великого Новгорода для Руси. Самый большой город после Киева, один из главных «данников». Как тут великому князю не грозиться войной, коль он останется без самого смачного куска. Да он горло перегрызет…

Прежде чем собирать новгородцев на вече, Ярослав Владимирович провел совет со своими ближними боярами: Могутой, Озаркой и Заботкой. Каждого молча выслушал, а потом произнес:

— По речам вашим утвердился в мысли, что войны с великим князем не избыть. Но дань мне самому позарез нужна. Буду изрекать об этом на вече. Но допрежь попрошу собрать всех старост, кои над ремесленным людом поставлены. Разговор будет не так уж и прост. На большом разговоре без промаха не бывает, а посему надо найти веские слова. Вас же попрошу на вече не горячиться. Криком избы не срубишь. Крикунов и без нас будет предостаточно. Высказывайтесь степенно и твердо. И чтобы на вече не случилось, будьте непоколебимы.

На другое утро на Торговой стороне звонко и всполошено загремело вечевое било, подвешенное на двух деревянных столбах.

С обеих сторон Новгорода, побросав самые неотложные дела, побежали к помосту горожане: посадник, бояре, тысяцкий, кончанские старосты, купцы, соцкие и десяцкие, ремесленники, мелкие церковные служители, за коими вышел и епископ Иоаким.

Бежали со всех концов: Неревского, Людина (Гончарского), Славенского, и со всех улиц.

Знатные люди могли приехать к помосту и на конях, но того не делали, ведая, что на вече и без того не протолкнуться. В нередких кровавых драках, когда люди были разъярены, могли убить не только человека, но и лошадь. Лишь одному князю дозволено было прибыть на вече верхом на коне, но бояре его шли вслед за ним пешком.

Сознавая, что в его жизни наступает переломный час, кой либо укрепит власть князя в Новгороде, либо вышибет его из седла, Ярослав долгие ночные часы простоял в Крестовой палате дворца, рьяно молясь и Спасителю, и Богородице, и триединой Троице, и святым чудотворцам. Он истово, как никто из русских князей, верил в Бога и с чистым сердцем полагал, что именно Бог придает ему силы и всячески помогает во всех его деяниях.

Без искренней веры в Христа, думал Ярослав, невозможно приступать к любому благому намерению, и он не только неизменно перечитывал Библию, но и ревностно соблюдал посты: Великий, Петров, Успенский, Рождественский, и однодневные, в среду и пятницу, в течение всего года, а также в крещенский сочельник, в день усекновения главы Иоанна Крестителя, в день воздвижения креста Господня.

Исключение составляли сплошные седмицы: Мытаря и Фарисея, Сырная неделя (масленица), Прощеное воскресение, Пасхальная неделя, Троицкая, Святки.

Никогда не забывал Ярослав Владимирович причащаться и исповедоваться. После исповеди лицо его становилось просветленным, душа ублаготворенной.

Близкие люди князя ведали, что его вера не была показной, он никогда не стремился подчеркнуть своё боголюбие, и всем казалось, что Ярослав большую часть времени проводит не в молитвах, а в неустанных мирских делах. Вот и ныне он решился на такую дерзкую новину, на кою не удосужились прежние новгородские князья.

Ярослав ехал на знаменитое Новгородское вече, коего еще не существовало даже в Киеве. В Новгороде же вече избирало князей, заключало с ним «ряд-договор», решало вопросы управления, суда, войны и мира.

Князь подписал «ряд» в первую же неделю своего пребывания в городе. Сим договором новгородцы оформляли защиту своих сословных прав. Ярослав в знак нерушимости своего слова целовал крест на «грамоте новгородской».

Прочитав грамоту прежде ее подписания, он был крайне раздосадован, но лезть на рожон с Господином Великим Новгородом не возжелал: дело может принять опасный оборот, в коем победы ему не снискать. Надо приручать новгородцев постепенно, и шаг за шагом, подсекая новгородские вольности, укреплять свою власть. Иного выбора нет.

В Новгороде на вече люди собираются по своему ряду и стоят не зряшной толпой, а по улицам. Между собой улиц нельзя путать, а своим улицам следует расставляться по городским концам. Каждой улице стоять за своим уличанским старшиной под общим старшиной каждого городского конца.

Каждый, услыхав зов, тянется на вече в чем был. Одежду люди носят по достатку и по работе. На вече же у всех новгородцев равное место. Так навечно положено по древнему закону, так пошло со старого города Славенска. Один за всех обязан стоять всей своей силой и достоянием, и за него все так же стоят… Нет голоса купленным рабам и закупу, который продался за долг, пока он не отработается. А вольные люди все равны…

Вскоре Ярослав очутился на Вечевой площади. Меченоша Славутка привязал коня обочь помоста и тут же остался, с любопытством наблюдая за шумными новгородцами. С недоуменных уст простолюдинов слетали одни и те же слова:

— Чего приключилось?

— Аль войной кто прет?

Осмотрительные старосты ремесленных слобод пока помалкивали: они не донесли до мастеров разговор с князем Ярославом: мастеровые — народ увертливый, всякое может статься.

— Посадник, чего рта не открываешь?..

Но посадник Константин лишь разводил руками. Он, как член Совета Господ, некогда избранный вече, сидел на лаве помоста вкупе с именитыми боярами и тысяцким.

Молчание посадника еще больше подогревало интерес новгородцев. Отродясь не было, дабы глава города не ведал, отчего загремел вечевой сполох. Гам все больше усиливался.

Ярослав неторопко взошел на помост, снял шапку, отороченную собольим мехом, в пояс поклонился святой Софии, а затем всему люду новгородскому.

Вече примолкло, а князь глянул на людское море, и сердце его дрогнуло. От вече веяло такой бешеной силищей, что Ярославу на какое-то время стало не по себе.

А вече нетерпеливо взревело:

— Говори, князь!

И князь, придя в себя, заговорил:

— Я горячо приветствую тебя, Господин Великий Новгород! Впервые мне приходиться выступать с такого знатного места. Прошу выслушать меня, господа честные новгородцы, и рассудить. Не буду ходить вдоль да около, а молвлю прямо. Великий киевский князь собирает с Новгорода три тысячи гривен серебра. Ежегодно сорок пудов! Ни один город Руси столь не платит. Не слишком ли тяжкое бремя несет на себе Господин Великий Новгород?