Стрельцы у трона

   И прямо в толпу шагнул Матвеев.

   Как от чего-то грозного, страшного -- отхлынула пьяная, бесшабашная толпа от этого беззащитного старика, покорившего их темные, смущенные души силой, величием духа, красотой подвига.

   -- Што ты, Господь с тобой... Ступай с Богом, боярин. Не медведи мы дикие. Не кровь пить пришли... Смутили нас... Прости уж... Коли жив Иван-царевич, коли все благополучно в терему вашем царском... Уж мы по домам тогда...

   Нерешительно, с каким-то детским, наивным и грубоватым смирением звучат голоса стрельцов. Переминаются они, не знают, как им и уйти теперь отсюда.

   -- Ну, ладно. Бог простит. Идите с Богом. Товарищам скажите скорее, сбирались бы в место во одно да шли по домам... Идите...

   И, отдав поклон толпе, Матвеев стал подниматься наверх мимо Михаила Юрича Долгорукого, который стоял тут же, как бы наготове защитить старца в случае беды.

   Князь дал пройти мимо себя Матвееву и остался внизу, темный, нахмуренный, словно не зная, на что ему решиться? Как начальник Стрелецкого приказа, Долгорукий считал и себя виновным в том, что допустил разыграться мятежу. Мягкие, душевные речи Матвеева, правда, достигли цели. Но они не нравились Долгорукому. Не так бы он поговорил с этими скотами...

   Но начинать без повода -- тоже нельзя было. Долгорукий уже стал было подниматься за Матвеевым, который скрылся в дверях, ведущих в Грановитую палату.

   Исход речей Матвеева не понравился не одному Долгорукому.

   Оскалили зубы, как волки, и Толстые, и младший Милославский, которые, уже не стесняясь, явились на самой площади перед соборами, чтобы подогревать толпу, подстрекать ее к буйству и резне.

   Новую волну пьяной черни, стрельцов и солдат толкнули они на площадь к самому концу речи Матвеева.

   Но Долгорукий не дал даже долго шуметь этим крикунам. Нагнувшись низко через отраду крыльца туда, к новым буянам, он властно, раздраженно крикнул им:

   -- Не сметь горло драть, ироды... Собачье племя... Холопы безглуздые. Мало вам, скотам, толковано было? Все не заспокоитесь. Так уж будет!! Иначе я с вами, с крамольниками, потолкую. Жалели вас, кровь проливать не хотели. А вы и стыда не знаете. И вправду, видать, на расправу к мастерам заплечным захотелось. Вот я кликну челядь... Прочь, по логовам по вашим по грязным, пока целы... Не то... в топоры да в плети вас... Ах вы... висельники...

   И вспыльчивый, несдержанный князь разразился грубой бранью, грозя кулаком пьяной толпе, наглость которой окончательно лишила его самообладания.

   -- Слышь, братцы, -- закричал из толпы стрельцов Александр Милославский, который, пользуясь мглою, вмешался туда без опасения, что его узнают с крыльца, -- прислушайтесь, как лаетца мучитель наш, боярин, князь Долгорукий, да еще петлей и плетью грозит... Потерпите ли, братцы?..

   Но и без этих подстрекательств в стрельцах проснулся зверь, которого смирили, успокоили было твердые и разумные речи царицы и Матвеева.

   -- Што!.. Нас в топоры?! Лаетца еще, окаянный... Буде зря время терять... За работу, робята... Починайте с ево первого, собаки... Заткнем глотку боярскую, ненасытную, широкую... Гайда, кверху вали...

   Патриарх, сообразив, что дело кончится плохо из-за одного неосторожного поступка князя Михаилы, поспешил было навстречу толпе разозленных стрельцов, взбегающих на крыльцо, и, высоко поднимая крест в руке, молил:

   -- Христом Распятым заклинаю... Постойте, чада... Послушайте меня...

   -- Ступай с Господом, святый отче... Не надо нам теперя уветов твоих... Не пора. Время приспело разобрать: кто нам надобен, кто нет... Бери ево, князька, ребята. Тащи к Пожару... На Лобном месте -- тамо всех наших недругов судить станем... Всех их труды приведем!

   Но не успели стрельцы, оттолкнув Иоакима, наброситься на Долгорукого, как блеснула сабля в его руках, и один за другим двое ближайших стрельцов упали, обливаясь кровью. Голова одного была так разрублена пополам, как будто нарочно изловчился князь, нанося страшный удар.

   -- Кроши, руби ево на месте, коли так! -- заревели стрельцы.

   Два-три бердыша засверкали у него над головой и опустились, с глухим треском раскалывая череп. Князь повалился мертвым.

   -- Гляди, да он в кольчуге... То-то и копье ево не берет, -- орал какой-то приземистый парень, нанося с размаху копьем своим удар по телу князя, прямо в живот.

   От первого удара, попавшего по кольчуге, -- загнулось жало копья. Но при втором все железо до древка вошло в живот, и, вынимая изогнутое острие, стрелец разворотил все внутренности мертвецу.

   -- Подымай ево, робята... Вниз кидай... Гей, становите копья, примайте князя, честь честью... Любо ли, гей, робя?.. Михаила Юрьева Долгорукова князя миром встречай... Любо ль?

   -- Любо, любо... Ох, любо, -- кричали в ответ стрельцы, стоящие внизу и окончательно разнуздавшие себя при виде первой крови.

   Грузный, тяжелый труп, с которого была сорвана почти вся богатая одежда, очутился в руках двух злодеев. Они, взобравшись на стенку крыльца, раскачали князя и бросили его вниз, прямо на подставленные копья.

   Кровь так и хлынула из пяти-шести отверстий, пробитых в трупе остриями этих копий. И сейчас же тело рухнуло на землю.

   -- Пусти, я ему тоже поднесу гостинчика, -- расталкивая других, орал совсем опьянелый, на мясника похожий, стрелец. -- Он меня надысь под батоги ставил... Так вот же тебе, окаянный...

   Одним ударом секиры он отсек у трупа руку, которая легла на отлете, когда князь рухнул на землю.

   -- Мой черед... Я... -- раздались голоса...

   Засверкали секиры, и только тогда оставили злодеи свою гнусную работу, когда на земле вместо человека лежали куски чего-то бесформенного, кровавого, как те небольшие куски мяса, которые лежат на ларях у мясников для мелкой продажи.

   -- Любо, ребята... Лихо, -- снова выдвинулся Александр Милославский, рядом с которым теперь стоял и Толстой. -- Теперь, благо почин сделан, -- за других берися... Матвеева изловить надо... Он главный ваш ворог.

   -- Врешь, боярин. Али не слыхал, што тута сказывали цари да Артемон Сергеич? Сам-то ты проваливай, пока не влетело, -- крикнули подстрекателю стрельцы, еще не позабывшие гордых и благородных слов Матвеева.

   Зубами заскрипел Милославский.

   -- Шут их возьми, Сашка, -- увлекая его за собой, сказал Толстой. -- Идем, иных поищем, посговорчивей... Видишь, началась потеха. Теперь наша взяла...

   Петр Толстой не ошибся.

   У того же Аптекарского крыльца нашли они новую кучку мятежников, допивающих подонки из бочек.

   Эти не слыхали речей Матвеева. Они недавно появились в Кремле, куда не решались по трусости прийти первыми, а уж нагрянули потом, едва дошли к ним вести, что отпору мятежникам нет и все в их власти.

   Кругом, знакомыми ходами, Толстой и Милославский повели эту шайку прямо к Грановитой палате.

   Услышав шум свалки на площадке, узнав от вбежавшего сюда патриарха о свалке стрельцов с Долгоруким, о страшной участи, постигшей князя, -- все сидящие в Палате снова ощутили на себе холодное дуновение смерти.

   Не успел патриарх кончить свой рассказ о гибели Долгорукого -- со стороны дворцовых сеней ворвались убийцы, наведенные Милославским и Толстым.

   -- Вон он, вон где отравитель, лиходей, чернокнижник ведомый, -- заорали они, увидя Матвеева, -- хватай ево, робя... Волоки на крылечко. Тесно тута. Жарко, гляди, ево боярской милости...

   И, как стая голодных псов на затравленного зверя, кинулись на старика.

   -- Прочь, изверги!.. Не дам... Не позволю... Не дам, -- не помня себя, крикнула Наталья, обнимая голову Матвеева и стараясь прикрыть его от здоровых, мускулистых рук, которые протянулись к боярину.

   Но две чьи-то руки грубо оттолкнули защитницу. Она в полубесчувственном состоянии упала на скамью и только видела, как стали уводить любимого ею ее воспитателя, старого, беззащитного друга.