Хей, Осман!

   - Ешь, господин мой! - Она засуетилась, полнотелая, но лёгкая в движениях. Оправила подушки, подвинула кожаную подушку мужу, легко наклонялась и распрямлялась; а когда она говорила, голос её чуть приметно дрожал... Осман сел, она стояла за ним. Он повернул голову, сказал ей через плечо своё:

   - Садись, жена, опора моего жилища; садись со мной!..

Она тотчас села; не против него, а рядом с ним.

   - Ешь! - сказал он. И разломив лепёшку, подал жене половину.

Ели вместе, друг подле друга...

   - Ты... - сказал Осман. - Ты знаешь меня, много лет уже знаешь...

Вдруг на её округлом лице жены, матери изобразился страх; она приподняла руки; пальцы были растопырены, будто она хотела закрыть лицо руками... Осман видел ясно, как дрожат её пальцы...

   - Нет, нет! - произнёс он поспешно. - Всё хорошо!..

Ночью он остался с нею. Мальхун была ему совсем своя, любимая, давно привычная... Он обнимал её с насладой, но представлялось ему смутно другое женское тело, живое, юное, не изведавшее ещё родовых мук, худощавое, крепкое, тугое... Рабия!..

Молчала Рабия, тихая, худощавая, крепкая, покорная... Осман бывал с нею сердит, сумрачен, не говорил с ней, не намеревался делиться мыслями своими... Но ему было хорошо с её живым телом, с её тонкими розовыми нежными губами, с её грудями, с этим молодым её межножьем, не познавшим ещё болей от выходящей на свет головы дитячьей... Потом он сделался привычен к ней. Он сознавал, что ему хорошо с ней; порою - лучше, чем с Мальхун, потому что она моложе Мальхун, много моложе... В покоях Мальхун старался он оставаться часто, беседовал с ней... Но он сознавал, да и она знала, что прежнего времени, прежних ласки и близости - не вернуть...

Минула ещё седмица. Из Итбурну пришло известие, весть о смерти шейха Эдебали. Кончина его вовсе не была внезапной, шейх слабел у всех на глазах. Осман отдал приказ о торжественном погребении. Рабия оставалась прежней, не плакала, не заговаривала о смерти отца... Вдруг Осман однажды сказал ей, почти ласково:

   - Я хочу жить с тобою в согласии и мире. Святые слова Пророка говорят не только о власти мужа над женой. Я - неучёный, но я многое на память знаю. Ты слушай:

«А если вы боитесь разрыва между обоими, то пошлите судью из его семьи и судью из её семьи; если они пожелают примирения, то Аллах поможет им. Поистине, Аллах — знающий, ведающий!»

И Осман продолжил с увлечением:

   - «И поклоняйтесь Аллаху и не придавайте Ему ничего в сотоварищи, - а родителям - делание добра, и близким, и сиротам, и беднякам, и соседу близкому по родству, и соседу чужому, и другу по соседству, и путнику, и тому, чем овладели десницы ваши. Поистине, Аллах не любит тех, кто горделиво хвастлив...» [288]

Осман вдруг увидел, что она едва сдерживает слёзы; он заметил. Сказал ей:

   - Оплакивай спокойно отца своего, я не стану тревожить тебя...

Поклонившись, она поцеловала его руку. Распрямилась. Он явственно видел слёзы на её глазах. Ушёл...

Осман никогда не ел вместе со своей второй женой, в её покоях. Но Рабия ни единого раза, во всю свою жизнь, не упрекнула его в недоверии к ней. Да она ведь не могла не знать, что он и вправду не доверяет ей. Конечно, ей должно было быть обидно это недоверие мужа. Но кто бы стал доверять дочери врага?..

Михал оставался близок Осману. Был чуток Михал Гази; когда Осману желалось одиночества, вдруг исчезал Михал Гази; когда хотелось услышать песню друга, тотчас угадывал это хотение Михал Гази и пел...

«Я ведь должен опасаться его! - думал Осман. - Я не должен есть с ним, за одним столом не должен есть с ним, в его доме не должен есть. Но я буду есть с ним, всегда буду делить с ним трапезу; не потому что я доверяю ему, а потому что я ничего не боюсь!..»

Однажды Осман спросил прямо:

   - А что, Михал, мой друг, а как ты его?.. - Осман не договорил. Да и что было договаривать! Он ждал ответа. Лицо его приняло выражение любопытства, наивного, почти ребяческого...

Михал улыбнулся своему султану Гази. В обрюзгших, расплывающихся чертах проглянул для Османа прежний, давний уже юноша, воин, храбрец юный...

   - А я его - ртутью, - улыбался Михал... - ...ртутью, да ещё кое-чем... травами кое-какими... толчёными... выдержанными... Прибавлял ему в питье, в пищу помалу... Но я так расчёл, чтобы он долгонько болел...

   - Откуда ты знаешь, как надобно делать это?..

   - Отец рассказывал, показывал травы...

   - Для этого самого?.. - Осман подбирал слова...

   - Нет, - отвечал Михал, - не для этого. Мой отец был чистый, святой человек!..

   - Да и мой был таков! Эх! Отцы наши были хороши, не то что мы с тобой!..

   - Судьба! - Михал улыбался...

Как полагалось, Мальхун и Рабия имели - каждая - по отдельному жилищу. Они не говорили друг с дружкой, не ссорились и не мирились. Рабия родила Осману пятерых детей, всё сыновей. Савджи, Мелик, Чобан, Хамид, Пазарлу - сыновья Османа от Рабии. Но преимущество он всегда отдавал Орхану и Алаэддину, старшим своим сыновьям, рождённым Мальхун. Никто не видел Рабию с открытым лицом. Она являлась, только закрыв лицо ферадже из индийской ткани бенарес в чёрно-серую полоску, с вышивкой чёрного цвета. Постепенно вокруг Рабии собрался круг женщин, преданных благочестию. Она самолично читала и толковала Коран [289]. На женских собраниях, предводительствуемых младшей женой султана Гази, строжайше не допускались сплетни и пустая болтовня. Мальхун и дочери и невестки Мальхун никогда не бывали на этих собраниях. Но ни в покоях Мальхун не говорили о Рабии, ни в покоях Рабии не произносили даже имя Мальхун! Мальхун любила проводить время в загородном доме, прекрасно устроенном и украшенном. Дом, двухэтажный, очень уютный, выстроен был среди хорошего тенистого сада. Были в этом доме широкие окна, террасы, ограждённые резными деревянными столбиками. Сделан был дом из камня и дерева. Широкие каменные ступени вели из сада на площадку перед домом, вымощенную тёсаным мрамором. Площадка эта уставлена была цветочными кустами в особливых кадках. В этом доме праздновали свадьбы младших детей Мальхун. И Она поднесла своей младшей невестке, первой супруге Алаэддина, серебряные браслеты, серьги, ожерелья и подвески на пояс, доставшиеся Мальхун от матери. В этом загородном жилище Мальхун много часов проводила за рукоделием. Много безрукавок и шарфов она выткала и вышила мужу, своему султану Гази; внуков её пеленали в пелёнки мягкого полотна, также вытканного ею. Устроена была в доме и просторная кухня с большим очагом. По стенам развешаны были блестящие сковороды и прочая необходимая в кухонном обиходе посуда. Мальхун любила сюда приходить и по утрам выпивала здесь, стоя, большую серебряную чашку айрана. Спальня, приёмный зал и другие комнаты убраны были коврами. Мальхун окружали приближенные женщины весёлого нрава. Танцовщицы, певицы, рассказчицы сказок пользовались милостями султанши. Особенно привечала она женщин, умевших играть на сазе... Слушая игру и пение, султанша раскачивалась взад и вперёд, приподымала руки и вновь бросала руки на колени...