Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

Это прозвучало наивно и совсем не по-королевски. И Кнут, разведя руками, ответил:

— Альфива была у меня еще до тебя — и я обещал изредка посещать ее в благодарность за то, что она, хотя и ругалась, но все же разрешила мне жениться на тебе, а не на ней.

А-га, это тоже ответ… Больше Эмма не узнала ничего, у Кнута не было ни желания, ни времени рассказывать об Альф иве; пусть Эмма расспросит Эльфсиге, своего аббата, или кого-нибудь другого, кто ее знает.

Естественно, король не предложил ей спросить епископа Этельнота; в этом случае духовный наставник короля явно завел бы потом серьезный разговор, а такого разговора Кнут хотел меньше всего.

Итак, король отправился к своей наложнице, а Эмма постаралась проглотить обиду. И все же была вынуждена признать, что он так поступил не за ее спиной, а раскрыл свои карты. Именно сейчас ей не хотелось вспоминать о своей любви с Торкелем еще при жизни короля Этельреда. Тогда она делала лишь то, что позволял себе сам король, и ей не надо было стыдиться. И то, что теперь она еще раз имела возможность «ответить ударом на удар», могло лишь подбодрить ее и наполнить чувством благодарности. Но она больше не знала, на чьей стороне сейчас Торкель. Возможно, он верен Кнуту и поэтому не воспользовался предлогом по имени Альфива? А может быть, все обстоит гораздо хуже: Кнут доставил ей удовольствие, и совсем не хочется делить этого мужчину с кем бы то ни было! Но возможно, она просто влюбилась в своего короля — да возьмет черт и его, и ее!..

Что же ей делать, чтобы вычеркнуть Альфиву из памяти Кнута, кроме того, что она уже сделала? Что значат для него ее сыновья? Ведь Эмма потребовала, чтобы после Кнута трон перешел к ее сыновьям от Кнута, она даже еще не беременна, а у него и так уже есть два сына!

Наверное, он очень смеялся над ее упрямством и неосведомленностью. Что значат несколько строчек в контракте для такого сорвиголовы, как Кнут, не моргнув глазом сделавшего жен своих врагов вдовами и лишившего жизни несчастного Эдви. Захоти он только, и он посадил бы своего старшего сына от Альфивы на любой понравившийся тому трон: это все так. И вновь пришлось бы Эмме с позором смириться с невозможностью быть «королевой-матерью», пришлось бы бежать из страны, где она законно коронована, и…

Но может быть, пока об этом рано думать? Кнут еще не умер и ему всего двадцать с небольшим. Возможно, Эмма так и не успеет стать вдовой Кнута? Она вполне может умереть раньше него — будет ли у нее сын от него или нет. Ей остается лишь быть благодарной за то, что спала она с ним с радостью, хотя у него и была такая молодая наложница.

Сейчас руки ее дрожали, как и тогда, когда она уезжала из дома, где искала приюта от шторма в своей душе. Ее месячные должны были начаться еще накануне; сейчас она тщательно проверяла себя, ведь она не имела привычки ошибаться. Нет, сегодня тоже нет ничего, или?..

— Ха! — воскликнула она, обращаясь к двери в туалетную. — Посмотрим, не будет ли у Альфивы соперницы в рождении детей королю Кнуту.

Где Торкель находился чисто географически, Эмма знала хорошо. Вместе с другими ярлами Торкель все дни и половины ночей был занят на службе. В Мерсии пока еще оставалась пара способных и надежных правителей. Вместе с Кнутом и епископами они разрабатывали тщательные планы, как править Англией и как восстановить уважение к законам и порядку. И довольно быстро им удалось наладить дела, как в центре, так и на местах.

Эмма оседлала своего любимого конька вместе с Кнутом: Церковь располагает слишком большим имуществом и слишком обширной властью. Отец Кнута тоже видел это и поэтому насильно отобрал у монастыря святого Эдмунда часть его земли. Не следовало ли Кнуту пойти по этому пути еще дальше и возвратить короне часть ее законных богатств?

— Я могу согласиться с тобой, — ответил ей Кнут. — Церковь забрала себе слишком много земли, даже здесь, вокруг Винчестера. Но что есть, то есть. Попробуй я только покуситься на этот порядок, епископы закричат петухом так, что весь народ закудахчет. А потом священники одного прихода за другим откажутся выполнять мои законы и предписания. Поэтому я решил избрать другой путь. Я позволю Церкви сохранить все свое, но так, чтобы епископы, духовные отцы и обычные пастыри платили мне: пусть следят за моими шерифами, как те выполняют свой долг.

— Значит, служители Церкви станут своего рода неоплачиваемыми слугами короля?

— Вот именно. Это укрепит мой королевский статус в двух отношениях: во-первых, обо мне заговорят, как о человеке Церкви, во-вторых, церковные служители сделают все, что смогут, чтобы помочь мне воссоздать Англию по-моему. Они ведь уже увидели, во что могли бы влипнуть, останься мой отец в живых.

Своих целей Кнут добился очень скоро. Основой успеха стало то, что по всей стране он заставил провести множество сходок, где зачитывались старые законы «времен Эдгара», а потом разъяснялись с добавлениями и комментариями нового короля. Англичане и их предводители почувствовали уверенность: новым королем благоговейно сохраняются старые законы.

Одновременно это укрепило их веру в свои силы и в добротность собственных законов, ведь их новый господин предпочитает строить страну по ним и не поддается соблазну нововведений.

Вскоре выяснилось также, что на англов отнюдь не смотрят свысока. Таны оставались на первом месте, но один правитель за другим оказывался англичанином, совсем, как и раньше; разница заключалась лишь в единственном и очень существенном: нерадивые и взяточники были заменены честными, порядочными людьми.

Еще большее сделал Кнут: он попросил прощения у английского народа за принесенную ему обиду: «поистине большую, чем того хотелось королю».

Ничего подобного никто не мог вспомнить о других королях. А главное: он разоружил основную часть своего флота и отправил людей и суда назад в их страны. Конечно, отделаться от них кое-чего да стоило, но в чем-то это отвечало и интересам самого короля: теперь огромная масса вояк не шаталась попусту по стране и не устраивала всякие безобразия. Ведь безработные воины всегда легки на подъем; любой авантюрист мог подбить их повторить подвиги Эдмунда Железнобокого.

Кнут оставил в Англии лишь сорок судов, именно столько привел туда Торкель. Тот все еще оставался главнокомандующим флота, которым распоряжался наилучшим образом: часть судов приказал окрасить в черный цвет, не только для того, чтобы те не светились и издалека оставались невидимыми, но и, одновременно, чтобы они наводили ужас своим цветом смерти. Судам этим он приказал патрулировать английское побережье для обнаружения возможных пиратов, а, при необходимости, к ним присоединялись остальные суда, и они вместе уничтожали тех, кто по злой воле шел против Англии, полагая, что она все еще открыта для разбоя. Вскоре во всех странах Северной Европы распространился слух, что нет смысла больше посещать Англию и надеяться на легкую добычу. Так флот Торкеля возмещал все расходы, затрачиваемые на его содержание.

Эдит продолжала собирать документы для своей хроники и делать списки со всех декретов, издаваемых королем и Витаном.

— Существует важное различие между прежними и теперешними, — рассказывала она Эмме. — В документах времен Этельреда говорится больше всего о людских грехах, за которые Бог наказывает весь народ. Теперь бросается в глаза отсутствие розги. Вместо этого говорится: самое важное сделать так, чтобы народ любил Бога и был верен королю Кнуту.

— Как будто я этого не знаю, — торжествуя ответила Эмма. — Право же, мы с Кнутом много ночей только о том и говорили.

— О да, — чуть обиженно возразила Эдит, — епископ Этельнот тоже участвовал в этом. Ну, да ладно: семя прорастает лучше на солнце, чем при ветре с градом. Хорошо, что король понимает: Бога лучше любить, чем бояться, и не важно, кто этому научит.

— Кстати о семени, — сказала Эмма, — я, наверно, рожу в начале мая, если я не ошиблась в подсчетах. Для грудного ребенка это прекрасное время. Да и хорошо, что не надо тяжелой ходить в ужасную жару. А ты случайно не знаешь, не собирается ли Альфива еще родить?