Чаша страдания

— Семка!

— Павлик! — и братья крепко обнялись, громко хлопая друг друга по спинам, и видно было, как спины тряслись от сдерживаемых рыданий. Так же радостно Павел обнимал и красивую даму:

— Авочка, Авочка!

Лиля за всем этим наблюдала с интересом, а за последней сценой даже с удивлением. Мария взяла ее за руку:

— Идем поздороваться. Это Семен Гинзбург, папин самый близкий друг и двоюродный брат. Он наш с тобой спаситель. Он министр строительства, и когда папу арестовали, а нас выгнали из квартиры, он делал для нас все. И с ним моя лучшая подруга Августа, Авочка, его жена.

Когда они подошли, Павел говорил Семену:

— Мне Маша все рассказала, спасибо тебе, дорогой.

— Да за что спасибо? Я ведь для тебя, для вас… это так естественно и просто. Вот именно. Мы с тобой обо всем поговорим, вы придете к нам домой, и мы наговоримся всласть. Вот именно — всласть. Авочка не может дождаться.

— А где сын ваш, мой дружок Алешка?

— Алешка? Он и слышать не хочет о еврейской Пасхе. Ему новая свобода ударила в голову, все пишет стихи о новой свободе.

— Так он все-таки стал поэтом? Авочка, это ты его направила?

— Я рада, что так произошло, но не уверена, что это исходило от меня. Ведь это ты повел его на встречу с детским поэтом Квитко, помнишь? С этого все и началось.

— Да, да, я вспоминаю — Лев Квитко. Как он теперь?

Августа и Мария опустили головы:

— Квитко расстреляли.

— Расстреляли такого замечательного детского поэта? За что?

— Павлик, мы тебе потом все расскажем. Он был членом Еврейского антифашистского комитета…

— Ну и что, что он был членом комитета? — Павел стоял растерянный. — А Соломон Михоэлс придет?

— Ох, Павлик, не придет он, не придет. Его убили.

— Убили Соломона Михоэлса, великого еврейского артиста? За что?

— Это была политическая казнь, он был председателем того комитета. Мы тебе потом расскажем…

Они не хотели омрачать праздник грустными подробностями. Семен кинулся целовать Марию:

— Вот она, моя спасительница!

— Какая же я тебе спасительница?

— А кто мне давление измерял? Вот именно.

— Так это был твой очередной фокус, чтобы незаметно класть мне в карман деньги. Сема, а это наша дочка Лиля, — она подвела к нему дочь.

Министр нерешительно обнял племянницу:

— Так вот вы какая, Лиля!

— Сема, говори ей «ты», — улыбнулась Мария.

— Только если и она станет называть меня на «ты». Будешь называть меня «дядя Сема» и на «ты»?

— Мне как-то неудобно… я постараюсь.

— Чего же тут неудобного? Мы все здесь родственники, — он обвел вокруг руками. — Вот именно, мы все одна мешпуха. Знаешь это слово?

— Нет, никогда не слышала.

— Ну, это такое жаргонное еврейское словечко, значит — «свои люди, родственники». Вот именно.

А Павел с живостью расспрашивал Августу:

— Какие стихи пишет Алеша — лирические, патриотические?

— У него есть лирические, но они далеко не патриотические. В основном — политические, и все с сатирическим уклоном.

— Вот как? Интересно будет почитать.

Августа подозвала к себе Лилю:

— Поди сюда, я тоже хочу поцеловать тебя. Я ведь не видела тебя с тех пор, как ты была маленькой девочкой. Ты красивая девушка.

Она обняла ее и тихо спросила:

— Ты в кого-нибудь влюблена? Или, может быть, кто-то влюблен в тебя?

Лиля, тоже тихо:

— Пока ни в кого и пока никто.

— Ну, это скоро случится. У тебя есть сумочка? Положи в нее деньги — это только для тебя, купи себе что хочешь.

— Спасибо, что вы…

— Не «вы», а «ты». Просто — Авочка. А деньги пригодятся.

Мария смотрела на них и все заметила, она сказала Августе:

— Спасибо тебе, конечно, но ты ее балуешь.

— Ничего не балую. Знаешь, чем старше я становлюсь, тем больше мне жаль молодых — ведь им предстоит еще столько разных страданий.

Семен отвел Лилю в сторону и тихо спросил:

— Скажи, ты хорошо отдохнула в «Красной Пахре»?

— Изумительно! А откуда вы… ты… знаете… знаешь, что я там была?

— Откуда? — он звонко рассмеялся. — Твоя мама упомянула, когда я был у нее в поликлинике, что ты едешь туда с подругой. Тогда я попросил директора Алмазова создать вам наилучшие условия, но только чтобы он не проговорился, что это я просил. Вот именно!

Лиля залилась краской, вспомнив дом отдыха, и подумала: «А вдруг он знает от директора и многое другое?» Но — надо было поблагодарить:

— Тогда спасибо вам. Мы с подругой никогда не жили в таких шикарных условиях…

— Не «вам», а «тебе». Ты забыла?

— Спасибо… тебе, дядя Сема.

— Ну, вот это другое дело, — и министр тут же поменял тему: — Мы, конечно, мешпуха, но фамилии у нас у всех разные. Ты думаешь, откуда у тебя фамилия Берг?

— От папы.

— А откуда у папы эта фамилия?

— Наверное, от его папы.

— А вот и нет, его отец был Борух Гинзбург, а мой отец — Зохар Гинзбург, по-еврейски. Вот именно. Они были родные братья, и мы с Павликом росли вместе и ходили в один класс еврейской школы хедер — два Гинзбурга. После революции, чтобы нас не путали, твой отец решил поменять свою фамилию. Мы с ним ломали голову — как? Хотелось хоть что-то оставить от настоящей фамилии. Сначала мы решили отбросить «гинз». Но получалось «Бург», и звучало нехорошо, тогда он переделал «Бург» в «Берг». И мы оба решили, что это отличный вариант. Вот именно!

Павел тихо спросил брата:

— Сеня, что делается с еврейским вопросом? Почему люди стали бояться называть себя евреями? За что убили Соломона Михоэлса и Льва Квитко? Я помню, как много лет назад, за этим вот столом у Бондаревских, ты говорил мне, что все советские евреи — искатели счастья, что Соломон Михоэлс нашел свое счастье.

— Павлик, мне хотелось верить, но я ошибался. Вот именно.

В это время в дверь робко постучали. Семен открыл: на пороге стоял незнакомый смущенный молодой человек, робко улыбался:

— Извините за беспокойство, Бондаревские здесь живут? Я их дальний родственник Саша.

Мария схватила его за рукав и втащила в комнату:

— Дело в том, что это я сказала Саше, чтобы он пришел сюда. Все познакомьтесь — ваш родственник, Герой Советского Союза.

Саша, стесняясь, запротестовал:

— Тетя Мария, тетя Мария, ну зачем вы так?

— Саша, снимай пальто, — она сама стянула с него пальто, и тогда все увидели на его груди советские и иностранные ордена.

Все онемели от удивления, а пораженный Семен воскликнул:

— Вот это родственник! Вот именно!

Саша застеснялся еще больше, спросил Марию:

— А мой дядя Павел здесь?

— Вот твой дядя Павел, — она подвела к нему мужа.

Саша кинулся к нему:

— Дядя Павел, дядя Павел, мне мама так много рассказывала про вас. Моя мама — Софья Абрамовна, троюродная сестра вашей мамы. Она говорила, какой вы герой и какой ученый. Я ведь приезжал до войны, чтобы повидать вас. Но тетя Мария мне все рассказала. Как я счастлив, что наконец встретил вас!

Павел обнял нового племянника:

— Ну вот, и я очень рад нашей встрече. Но герой — это ты, а не я. Потом нам всем расскажешь о своих подвигах.

— Да что же рассказывать? Главный подвиг — живым остаться.

Он сказал это так просто и так скромно, что все поразились глубокой верности этой мысли. Павел подумал: «„Главный подвиг — живым остаться“, это ж так ясно и значительно, как шекспировская фраза „Быть или не быть — вот в чем вопрос“».

За столом возникла пауза — все задумались над тем, что сказал Саша. И Павел, помолчав, подтвердил:

— Вот и я так про себя думаю: живым остаться — это самый главный подвиг.

Дядя Арон уже встал во главе стола и позвал тетю Олю — пора было читать первую молитву Сейдера. Все мужчины взяли с тумбочки лежавшие там кипой ермолки и прикрыли ими головы, как полагалось для молитвы, а женщины прикрыли головы кружевными накидками. Все встали вокруг стола, воцарилась тишина. Дядя Арон начал читать молитву.