Заклинатель змей. Башня молчания

Почему я дурак...»

По утрам уже довольно прохладно. На рассвете, который теперь наступает позже, тяжело колышутся на свежем ветру чинары, высоко наверху отчетливо слышно шумит черный тополь, и холодные тусклые звезды сиротливо мелькают средь темных клонящихся ветвей.

Лето кончалось. Где они, короткие душные ночи? Ставней Омар еще не закрывал, но на ночь уже приходилось укрываться потеплее.

В горах сгущались тучи. У Омара все чаще болело плечо.

Ах, эти строители... Благородное ремесло, конечно. И гордое. «Мы - строители». Золотые руки! У настоящих. Но есть и такие, о которых говорят: «Чтоб у них руки отсохли...»

Но у них-то руки не отсыхают...

Самая худшая тварь на свете - человек, который плохо делает свое дело.

Рухнули кое-как скрепленные жерди лесов, Омар упал и разбил плечо. Видно, был перелом. «Заживет, некогда с ним возиться». И зажило. Но теперь приходится пить мумие и втирать в плечо всякую жгучую дрянь. Рука цепенеет, роняет перо.

Тут еще проклятое стекло. Омар никак не может привыкнуть к нему. Где-то оставляет, забывает. Долго ищет, ругаясь. Утомительно, когда пишешь, держать его всегда перед собой, сощурив левый глаз.

Зато он видит! Все-таки чудо это стекло. Отними от глаза - все плывет на странице. Поднеси - из белой мглы выступают четкие буквы...

Но работа застопорилась. Поэт опять сидит без денег. Разорила его Эль-Мирра. Поездка в Йезд поглотила остатки сбережений. В кладовой сохранились, правда, скудные припасы, он варил раз в день убогую похлебку.

Из дому, однако, не вылезал, не тащился деньги искать, занимать. К черту! Устал он бегать за деньгами. Пусть теперь они сами идут к нему...

Они пришли.

- Я - армен.

- С чем и поздравляю.

- Наша обшына тут... э-э... невелик, сто пятьдесят человек. Шьет... э-э... меховой шапка. Я продаю. Но базарный староста, пэрс, обижает нас, вымогает деньги. Ходу мне не дает, понымаешь? Затырает. Нужно писать прошение.

- Почему же ты направился ко мне, - разве на базаре мало грамотеев?

- Ты луче всэх! Я знаю. Ты - гусан... э-э... поэт. Я хорошо заплачу.

- Как тебя зовут?

- Мкртч.

- Как, как?

- Мкртч.

- Яснее!

- М-к-р-т-ч.

- О боже! Мр... кр... Ты что, погубить меня хочешь? У меня зубы выпадут, если я произнесу твое столь певучее имя. Несмотря на всю их крепость. И пальцы сведет навсегда, если его напишу.

- Не смэйся. У меня от твоего имени горло судорогой сводит. Я - не смэюс. Нэ в этом дело!

- А в чем? - насторожился Омар. Он почувствовал, что армянин сообщит ему сейчас нечто важное, серьезное.

- Султан Баркъярук уступил Хорасан, Мэрв и Хорэзм брату Санджару. Царэвич на днях будэт здэс. Вэзирь - Фахр ибн ал-Мулк, одын из сыновэй покойного Нызама ал-Мулка. Мы хотым подат ему прошение.

- О! Вот это новость. Откуда ты знаешь?

- Мы все знаем. Надо знат, если хочеш жыт.

Омар отказался писать:

- Я не вижу. Обратись к другому. - Он не хотел, чтобы кто-нибудь в Нишапуре увидел его стекло...

- И то верно. Посмотрим, чем все это обернется для нас.

- Хорошо, напишу. Давай рассказывай по порядку...

Затем явился сосед, художник Сафар, с которым они было поссорились.

- Угостишь? Тянет выпить.

- Чем? Сижу без фельса. Ты должен меня угостить! Ведь ты получил что-нибудь за своего Искандера? Или не заплатили?

- Хорошо заплатили. Но, знаешь, дом, жена и дети...

- А-а. У меня нет никого. И мне никто ни за что не платит.

- Не умеешь жить.

- Как не умею? Я знаю философию, астрономию, математику. Историю и географию. Я умею играть на дутаре, слагать стихи и лечить больных. Даже еду сам себе готовлю. Что еще нужно знать, чтобы жить уметь, - в вашем смысле?

- При эмире Аргуше состоит в придворных поэтах некий Хусейн Абдаллах. У него богатый дом, лошади, слуги. Окружен почетом, благоденствует.

- Окружен почетом? Благоденствует? - Омар чуть не заскрипел зубами. Все тычут ему в лицо его неудачливостью. Надоело! - Значит, он жулик, а не поэт. Честный поэт в наше время не может благоденствовать. Его удел - бедствовать.

- Брось свою никому не нужную книгу. Возьмись за торговлю, что ли. Скупай по дешевке у кочевников шкуры, продавай их местным кожевникам. Очень выгодно. Я этим занимаюсь.

- Не стыдно? Художник. Я - не могу. Я делал - и буду терпеливо и добросовестно делать то, что умею. То, в чем вижу свое призвание.

- Ну и сиди без фельса!

- Просижу. Не страшно.

Но и впрямь что-то нужно предпринять. Чтобы заработать приличную сумму. На мелких подачках за лечение больных и сочинение прошений не проживешь. То есть прожить-то можно, но эта пустая, глупая работа будет отвлекать его от главного - от многотрудной «Книги печали»...

«Жениться нам, таким-этаким, нельзя. Заниматься числами и звездами - тоже. Пить вино - запрещено. Четверостишия злые сочинять - опасно. Что же делать, чем жить? Э! - осенило его. - Едет Санджар. Преподнесу ему хвалебную поэму. Разве я не знаю правил стихосложения? Не съел собаку во всех этих ритмах и рифмах? Многим нос могу утереть. Получу хорошую награду - и освобожусь от дурацких забот о еде и дровах. Одежды, - той, которую я имею, простой, грубой, но прочной, мне хватит надолго:

Хорошо, если платье твое без прорех.

И о хлебе насущном подумать не грех.

А всего остального и даром не надо, -

Жизнь дороже богатства и почестей всех.

Ну-ка, посмотрим, как это делается...» Омар взял с полки несколько тонких книжек. Сперва Рудаки, - о нем мы уже говорили:

Бухара - небесный свод, князь - месяц ясный,

В небе надлежит блистать ему.

Сойдет. Теперь - Фирдоуси:

Едва лишь младенец свой рот

материнским смочит молоком,

Лепечет он имя «Махмуд»

непокорным еще языком.

Это он - о султане Махмуде Газнийском, который после ссоры много лет преследовал его.

Фаррухи:

В окруженьи приближенных

шах великий и могучий.

Как он радостен сегодня!

Сколько солнца! Скрылись тучи!

Это - об удельном князьке Абу Музафаре, правившем Чаганианом. Фаррухи получил за касыду коня с царским убранством, две палатки, трех мулов, пятерых невольников, дорогую одежду, ковры - и целый табун жеребят в придачу...

Абу Бакр Азраки - о Царевиче Туганшахе, сыне Алп-Арслана:

Если шах пожелал три шестерки,

а выпало три единицы, -

Не считай, что игральные кости

посмели не подчиниться:

Цифры те, что задумать изволил

сейчас шахиншах.

Перед шахом трепещут

и падают ниц, не дыша.

Смешно! Ни эмир Абу Музафар, ни царевич Туганшах никакими такими особенными достоинствами не отличались. Во всяком случае, никогда не были шахами и шахиншахами, то есть царями и тем более - царями царей. Единственным же качеством, которым прославился султан Махмуд Газнийский, была его дикая свирепость. И уж если дети лепетали имя султана, то вовсе не с умилением, а со страхом...

Что же мы напишем о царевиче Санджаре? Чем прославился он, восьмилетний мальчик? Хорошо стреляет из лука, владеет саблей? Каждый тюрк должен с детства это уметь. Отличается острым умом? Туповат, бедняга. Добротой? Нет, он злобен и мстителен.

Что же успел он совершить, чтобы о нем касыды писать? Этот рябой сопляк, которого сам Омар спас от смерти? Можно было бы, конечно, обыграть его принадлежность к славному роду Сельджукидов, - мол, царевич еще мал, но это - львенок; в нем течет кровь его деда, героя-льва Алп-Арслана, и Санджар, окрепнув, еще покажет себя.