Дом духов

У дедушки возникла мысль написать для нас эту историю.

— Так ты сможешь сохранить свои корни, если когда-нибудь вынуждена будешь уехать отсюда, доченька, — сказал он.

Мы извлекли из забытых и тайных углов старые альбомы и теперь передо мною, на столе моей бабушки, груды фотографий: прекрасная Роза рядом с выцветшими качелями, моя мать и Педро Терсеро Гарсиа в возрасте четырех лет, они кормят кукурузой кур во дворе Лас Трес Мариас, мой дедушка в молодости, когда рост его равнялся метру восьмидесяти сантиметрам, неоспоримое доказательство того, что исполнилось проклятие Ферулы, и тело его уменьшилось в той же мере, что и душа, мои дядюшки Хайме и Николас, один огромный, меланхоличный и ранимый, а другой худощавый и изящный, легкий и улыбающийся, тут же портреты Нянюшки и прадедушки и прабабушки дель Валье, до того как они погибли в автомобильной катастрофе, — словом, все, кроме благородного Жана де Сатини, о котором не осталось ни одного свидетельства, так что я даже стала сомневаться в его существовании.

Я начала писать с помощью дедушки, память которого сохранилась твердой до последнего момента его девяностолетней жизни. Своей рукой он написал несколько страниц и когда решил, что рассказал все, улегся на кровать Клары. Я уселась рядом с ним, и смерть не замедлила подойти, неожиданно и тихо, когда он уснул. Может быть, ему снилось, что это его жена гладит руку и целует его в лоб, потому что в последние дни она не покидала его ни на мгновение, следовала за ним по дому, следила за ним из-за плеча, когда он читал в библиотеке, и ложилась рядом по ночам, своею прекрасной головой, увенчанной кудрями, опираясь о его плечо. Сперва она пребывала в таинственном ореоле, но по мере того как дедушка избавлялся навсегда от гнева и ярости, которые мучили его в течение всей жизни, она стала казаться такой, какой была в их лучшие времена, смеющаяся во весь рот, с полным рядом зубов, вызывающая переполох среди призраков своим стремительным полетом. Она тоже помогла нам писать и благодаря ее присутствию Эстебан Труэба смог умереть счастливым, шепча ее имя: Клара, светлая, светлейшая, ясновидящая.

В собачьей будке я мысленно пообещала, что однажды отомщу полковнику Гарсиа и всем, кто принес мне столько страданий. Но сейчас я начинаю сомневаться в своей ненависти. За несколько недель, с тех пор как я нахожусь дома, мне стало казаться, что я обманывалась, утратила четкие контуры истины. Я полагаю, что все, что произошло, не случайно, что это соответствует судьбе, начертанной еще до моего рождения, и Эстебан Гарсиа всего лишь часть этого рисунка. Это грубый, искривленный набросок, но ни один штрих не лишен смысла. В тот день, когда мой дедушка опрокинул среди прибрежных кустарников Панчу Гарсиа — бабушку Эстебана Гарсиа, — он добавил еще одно звено к цепи событий, которые должны были произойти. Внук обесчещенной женщины повторил то же самое с внучкой насильника, а через сорок лет, быть может, мой внук среди прибрежных зарослей овладеет его внучкой, и, таким образом, в грядущих веках, станет бесконечно повторяться история боли, крови и любви. В собачьей будке у меня появилась мысль, будто я составляю кроссворд, где каждая клетка имеет точное местоположение. Разместить их все вместе сперва казалось трудно, но я была уверена, что, если я это сделаю, то придам смысл каждой клетке и результат будет гармоничным. Каждая имеет право на существование, включая полковника Гарсиа. В какие-то мгновения мне чудится, что я уже многое пережила раньше и что я написала те же самые слова, но я понимаю, что это не я, а другая женщина сделала эти заметки в своих тетрадях, чтобы я воспользовалась ими. Я пишу, как писала она, ведь память недолговечна, а жизненный путь короток, и все происходит так быстро, что мы не успеваем увидеть связь между событиями, не можем отличить следствие от поступков, верим в вымысел, называемый временем, в настоящее, прошлое и будущее, но, может быть, все случается одновременно, как говорили три сестры Мора, обладавшие способностью различать в пространстве души всех эпох. Моя бабушка Клара вела свои заметки, чтобы видеть вещи в их истинном измерении и чтобы посмеяться над скудеющей памятью. И теперь я пытаюсь найти в себе ненависть и не могу ее отыскать. Чувствую, что она угасает, по мере того как я объясняю себе существование полковника Гарсиа и ему подобных, понимаю своего дедушку и вижу цепь событий благодаря тетрадям Клары, письмам моей матери, бухгалтерским книгам Лас Трес Мариас и другим документам, которые лежат сейчас у меня под рукой, на бабушкином столе. Мне будет очень трудно отомстить всем, кому дóлжно отомстить, потому что моя месть это не что иное, как оборотная сторона одной медали. Я хочу думать, что моя миссия — не копить ненависть, что мое назначение — это жизнь, а пока я жду возвращения Мигеля, пока хороню своего дедушку, который покоится сейчас рядом со мной в этой комнате, пока я ожидаю, что придут лучшие времена, пока вынашиваю существо, которое зародилось во мне, дочь стольких насилий или, может быть, дочь Мигеля, но в любом случае — моя дочь.

Моя бабушка описывала в течение пятидесяти лет в дневниках свою жизнь. Спрятанные духами-заговорщиками, они чудом избежали постыдного костра, где погибло столько других семейных документов. Они у меня здесь, у моих ног, перевязанные цветными лентами, разделенные по событиям, а не в хронологическом порядке, так, как это сделала бабушка, прежде чем уйти из этой жизни. Клара написала все это, чтобы ее записи послужили мне теперь, чтобы отвоевать у прошлого ход событий и пережить мои собственные страхи. Передо мной — школьная тетрадь в двадцать страниц, исписанная изящным детским почерком. Начинается она так: «Баррабас появился в доме, приплыв по морю…»

СТО ЛЕТ ОДНОЙ СЕМЬИ И ОСЕНЬ 73-ГО ГОДА

Имя Исабель Альенде (р. 1942) для русского читателя, несомненно, новое, а вот фамилия писательницы широко известна. Исабель — племянница погибшего в 1973 году президента Чили Сальвадора Альенде.

Вспоминая свое детство и своего дядю, Исабель Альенде писала: «Мы поддерживали очень тесные отношения; мои родители разошлись, когда мы, дети, были совсем маленькими, и Сальвадор стал единственным из семьи Альенде, кто оставался рядом с нами. Летом мы обычно виделись каждое воскресенье». [62]

Дядя стал и одним из героев романа «Дом Духов». В книге он ни разу не назван по имени, но угадывается легко. Это Кандидат от социалистической партии, а затем Президент. В портретной галерее вымышленных (во всяком случае, преображенных волей автора) героев появляется портрет-фотография, каждой своей чертой похожий на оригинал. Включен в роман и подлинный текст обращения Президента к чилийцам по радио.

Не назван по имени и другой президент Чили — Аугусто Пиночет. Тот, кто совершил государственный переворот и стал во главе военной хунты. В романе он именуется диктатором (с маленькой буквы). Не назван и еще один герой романа, известный всему миру, — нобелевский лауреат поэт Пабло Неруда.

Свою любовь к поэзии Неруды Исабель Альенде не скрывает — повсюду в романе можно встретить слова восхищения Поэтом, его стихами. И эпиграфом к роману «Дом Духов» намеренно взяты строки из стихотворения Пабло Неруды.

Всемирная известность к чилийцу Неруде пришла рано — в середине 20-х годов, после выхода книги «Двадцать стихотворений любви и одна песнь отчаянья». О нем восторженно говорили Гарсиа Лорка и Альберти, Арагон и Эренбург, Борхес и Кортасар, Элюар и Гильен, Зегерс и Лундквист, Мистраль и Астуриас, Алейсандре и Гарсиа Маркес. В заявлении Шведской Академии 1971 года было подчеркнуто: Нобелевская премия присуждается Пабло Неруде «за поэзию, которая проявлением стихийных сил отображает живые судьбы и чаяния континента».

Что же значила поэзия Пабло Неруды для латиноамериканцев XX века? Вот признание знаменитого аргентинца Хулио Кортасара: «С помощью Пабло Неруды и Вальехо [63] я внезапно ощутил себя тем суверенным южноамериканцем, который, чтобы исполнить свой долг, перестал испытывать нужду в чужой опеке». [64]