Меншиков

Что это значит?

На берегу зашевелились, забегали. Моряки рассмотрели вымпел на мачте:

— Государь!

Дали знать кому следует. Повалил народ. Появились кареты. Кто-то выкрикнул:

— Мир?!

И… значение выстрелов стало мигом понятным.

— Ура-а-а! — прокатилось по пристани.

Полетели вверх шапки. Загремели, словно откликнувшись, пушки с крепостных бастионов. Из «Австерии» торопливо выкатывали бочки с пивом, вином…

— Здравствуйте, православные! — стоя на помосте, раскланивался на все четыре стороны Пётр. — Толикая долговременная война закончилась, — зычно выкрикивал он своим сиповатым, простуженным басом, — и нам со Швецией дарован вечный, счастливый мир! — Зачерпнул ковш вина. — За благоденствие России и русского народа!.. Ура!

— Ур-ра-а!! — густо загремело на площади, раскатилось по прилегающим улицам, переулкам, снова вернулось к помосту и вновь раскатилось.

С крепости ударили из всех пушек. Выстроенные к этому времени на площади полки дали три залпа из ружей. Люди обнимали друг друга.

— Сподобил господь!

По городу с известием о мире поскакали драгуны и трубачи с белыми через плечо перевязями, с знамёнами, лавровыми ветвями в руках.

На рейдах флаги расцвечивания в знак торжества взметнулись над палубами кораблей. Всюду воцарилось праздничное, бурное оживление.

17

В три приёма праздновалось заключение мира. В первый раз — наскоро, через несколько дней по получении переведённого на русский язык текста договора…

У Александра Даниловича — вот же как кстати! — празднование заключения мира совпало и с семейным торжеством — обручением молодого польского графа Петра Сапеги с старшей дочерью князя, десятилетней Марией. Двойной праздник! Действительно «кстати»!..

«Правда, вроде как раненько затеяно это обручение, — соображал Александр Данилович, — но… так надёжнее… А то получится как с сестрицей Анной Даниловной. Выскочила за вертопраха Девьера! И ничего нельзя было сделать!..»

Девьер!..

Было это давно, ещё во время пребывания государя в Голландии. На одном корабле царь заметил красивого, необыкновенно ловкого и проворного юнгу. Юноша этот, сын крещёного португальского еврея по фамилии Девьер, с радостью принял предложение Петра поступить в русскую службу. Сначала он был на побегушках у Меншикова, но скоро государь взял его к себе в денщики. Это уже было очень неплохо! Сулило быстрое продвижение…

Так оно и случилось: расторопный, толковый денщик понравился государю, он начал повышать его в чинах… Оперился Девьер и… в 1712 году обратился к светлейшему с предложением вступить в брак с сестрой его Анной Даниловной, во взаимности которой он был уверен.

— Ка-ак! — рявкнул князь. — Замуж за тебя, проходимца?! Вон!..

Но Девьер не отстал.

— Не испугает! — отрезал. — Не-ет, на всякий роток не накинешь платок! — И вторично пришёл за ответом к светлейшему. Тогда…

Вместо ответа Меншиков приказал: высечь навязчивого жениха!

Девьер бросился к государю, пал перед ним на колени, слёзно просил заступы и помощи. И Пётр приказал: обвенчать влюблённых немедля!

Брак совершился.

Вскоре Девьер был назначен обер-полицмейстером Санкт-Петербурга, впоследствии получил чин генерал-лейтенанта, должность сенатора. Однако, как ни повышался Девьер в должности и чинах, Меншиков не мог забыть, что этот «маканый португалец» [90] насильно вошёл к нему в родственники.

Так получилось с замужеством сестры. Что-нибудь похожее могло получиться и с браком дочери!..

«Очень свободно, что и может получиться, если вовремя не обручить её со стоящим человеком», — размышлял Александр Данилович, будучи твёрдо уверен, что таких, как Девьер, вёртких прощелыг женихов в Питере хоть отбавляй!

Празднование заключения мира прошло хоть и не особенно пышно, но весело. Все были несказанно рады.

Во второй раз празднование заключения мира более торжественно. Несколько дней подряд ликовал Петербург…

В Троицком соборе с амвона и со всех папертей был громогласно прочитан мирный трактат. Феофан Прокопович, кроме того, произнёс обширную проповедь, в которой остановился на всех «знаменитых делах государя».

После проповеди держал торжественную речь канцлер Головкин.

— Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, — говорил он, стоя во главе всех сенаторов, — через которые мы из тьмы неведения на феатр славы всего света произведены и в общество политичных народов присовокуплены, — и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходатайствование толь славного и полезного мира по достоинству возблагодарить? Однакож дерзаем мы именем всего Всероссийского государства, подданных вашего величества всех чинов народа, всеподданнейше молити, да благоволите от нас, в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему отечеству показанных благодеяний, титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского приняти. Виват, виват, виват, Пётр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский!

— Виват! — загремело в церкви.

— Ур-ра-а! — мощно прокатилось по площади.

Зазвонили колокола, затрубили трубы, зарокотали барабаны. Залпы с крепостных стен, из Адмиралтейства, с судов, стрельба из ружей «двадцати трёх полков» — всё «благовествовало русской земле радость великую».

— Зело желаю, — отвечал Пётр, — чтобы весь наш народ прямо узнал, что прошедшего войною и заключением мира мы сделали. Однако, — подчеркнул он, — надеясь на мир, не ослабевать в воинском деле, дабы с нами не сталось так, как с монархией греческой. Надлежит трудиться о пользе и общем прибытке, отчего облегчены будут народные тяготы.

В здании сената был праздничный стол на тысячу персон. По окончании обеда — бал до полуночи, после — фейерверк, изображавший арку неведомого дивного храма, из которого появился бог Янус в лавровом венке, с масличной ветвью в руке. Из крепости дана была тысяча выстрелов, берега Невы были расцвечены потешными огнями, корабли увешаны плошками.

Пир закончился в три часа ночи «обношением всех гостей преизрядным токайским». Для народа устроены были фонтаны, из которых лилось вино.

Более тысячи особ обоего пола были приглашены принять на следующий день участие в «торжественном машке-раде». Пётр со всей семьёй принял участие в карнавальном шествии; он был одет голландским матросом-барабанщиком, Екатерина — голландской крестьянкой с корзиной в руке. Придворные дамы изображали нимф, пастушек, арапок, монахинь, шутих. «Князь-кесарь» в горностаевой мантии был окружён служителями, облачёнными в старое боярское платье, жена его в красном, вышитом золотом летнике открывал? шествие женщин в одеждах боярынь.

Но главное торжество происходило в Москве в начале следующего года. К приезду Петра там было построено трое триумфальных ворот: на Тверской, в Китай-городе у Казанского собора и на Мясницкой.

Празднование началось вступлением в Москву полков под предводительством самого государя и закончилось «прогулкой флота по Москве». Действительно, не менее пятидесяти судов, с мачтами, парусами, пушками поставлены были на полозья.

Возле Всехсвятского, в поле, серебристом от полумесяца, низко стоявшего над побелевшими садами, на опушке бурого, редкого березничка, всю ночь на 31 января горели смоляные факелы, как страшные, то исчезающие, то появляющиеся багровые очи. Со звонким скрипом и визгом выезжали на тракт фрегаты, галеры, барки, кочармы…

Когда тихая, звонкая ночь начала мешаться с тонким светом зари, чуть алевшей на востоке, зажглись по избам огни и закричали по дворам петухи — на дороге от Всехсвятского на Москву выстроились один за другим все «корабли» машкерадной флотилии. В девять часов «флот» тронулся. Впереди ехал «князь-кесарь», представлявший в комическом виде московского царя прежних времён. Потом ехали сани, запряжённые пёстрыми свиньями, далее следовал «Нептун» с трезубцем, в короне, с длиннейшей белой бородой, — за ним открывалось маскарадное шествие.