Варяги и Русь

Покой, где находились трое гостей арконского жреца, был украшен звериными шкурами. Свет проходил через крохотные оконца. Кругом была мёртвая тишина. Ни звука, ни движения не чувствовалось за этими угрюмыми стенами.

   — Что же, так и будем сидеть в этих стенах? — с нетерпением воскликнул Владимир.

Освальд беззвучно засмеялся.

   — Юность нетерпелива, она не понимает старости, — сказал он, — а здесь кругом нас только старики... Медлительность свойственна их возрасту.

   — О, ярл! — воскликнул Владимир. — Ты не старик, а тоже не желаешь понять, как мне хочется поскорее вернуться... Но ты воин, я дивлюсь, как не сочувствуешь ты мне, жаждущему яростного отмщения за кровь несчастного моего брата.

   — Всё придёт в своё время, племянник! — перебил Владимира Добрыня, боявшийся, что молодой князь скажет что-либо лишнее.

   — Придёт, придёт, — сказал тот, — а каково томиться муками ожидания...

   — Всякое ожидание учит мудрости.

   — Знаю, знаю! Но что поделаешь, когда тоска лютой змеёй грызёт сердце... Ярополк, Рогвольд!.. Они теперь беззаботно наслаждаются счастьем...

   — И гордая Рогвольдовна готовится разуть сына королевны Предславы! — вдруг раздался тихий, похожий на шипение змеи, голос, заставивший гостей вскочить со своих мест.

В покое появился сгорбленный старик в белом, спускавшемся до пят одеянии. В правой руке у него был длинный жезл, заканчивавшийся золотым изображением конской головы. Левая рука скрывалась в складках одежды. Глаза смотрели выразительно и, несмотря на преклонный возраст старика, всё ещё сохранили свой блеск.

   — Великий отец Бела, — воскликнул, увидав старца, Освальд, — вдохновенный любимец грозного Святовита!

С этими словами ярл низко поклонился старику. Поклонился и Добрыня, но поклонился степенно, даже важно, с полным сохранением своего достоинства. Зато Владимир, услыхав имя грозного Святовитова жреца, вдруг бросился к нему и торопливо заговорил взволнованным голосом:

   — Так вот каков ты, великий отец, чья воля держит в своих руках всё побережье Варяжского моря! Привет тебе, великий! Будь здоров долгие годы, и да прославит грозный Святовит тебя своею помощью!

Владимир схватил руку старца и положил её себе на голову.

На лице Белы промелькнула тень удовольствия. Поступок молодого славянского князя пришёлся ему по душе. Он не сразу отнял свою сухую руку с головы Владимира и несколько раз ласково провёл ею по его русым кудрям.

   — Привет мой и тебе, красное солнышко! — произнёс он. — Великий Святовит благословляет твой приход ко мне. Я уже вопрошал его, и он мне сказал, что ты благословенный гость в его чертогах. И вот я, смиренный исполнитель воли всемогущего божества, сам явился среди вас, дабы возвестить вам милость Святовита.

Бела протянул руку Владимиру и с его помощью дошёл до широкого, устланного мягкими звериными шкурами ложа.

   — Сядь, сын мой, около меня, — по-прежнему ласково проговорил он, — твои кудри так мягки, что моя старая рука отдыхает, касаясь их. Садитесь и вы, могучие витязи, — кивнул старик Добрыне и Освальду, — я хочу говорить с вами, и помните, что моими устами будет передавать вам свою волю сам великий и могущественный Святовит.

Глаза Добрыни как-то странно блеснули при этих словах. На мгновение в них отразилась насмешка. Как будто они хотели сказать: «Знаем мы, как ваши боги говорят вашими устами! У нас в Киеве жрецы Перуна тоже вот так же нам говорят! Стоял за шкурами да подслушивал, вот и появился, словно из-под земли! Да, впрочем, говори, только бы для племянника польза была».

Бела между тем продолжал ласково смотреть на Владимира.

Освальд воскликнул:

   — Да поразит меня свирепый Локке, если я когда-либо слышал, что великий Бела так принимал кого-либо из своих гостей!

Бела поднял на него свои глаза и чуть заметно улыбнулся.

   — Я слабый исполнитель воли божества, — произнёс он.

   — Так, стало быть, твой Святовит благосклонен ко мне? — воскликнул Владимир.

   — Я уже сказал, — ответил Бела, — что твой приезд приятен Святовиту...

   — Тогда он поможет мне вернуть стол моего отца и отомстить за брата!

Бела покачал головой.

   — Увы! Я не могу ещё сказать тебе, сын мой, этого. Я вопрошал Святовита лишь о твоём прибытии на Рюген.

   — Тогда спроси его скорее... Спроси, отец, я принесу, какие ты назначишь, жертвы твоему богу... Ах, отец, как тяжело знать, что кровь остаётся неотмщённою!

   — И обида тоже! — тихо сказал Бела.

   — Ты о Рогволдовне? — вспыхнул Владимир, и глаза его загорелись диким огнём. — И сюда уже дошли вести о моей обиде? «Сына рабыни разуть не хочу!» О-о-о! Змея лютая! Она ужалила меня в сердце, и боль не прошла ещё... «Сына рабыни!» Моя мудрая бабка называла мою мать дочерью, мой отец не имел после неё других супруг... Рабыня! Слышишь, дядя? Рабыня! Ты тоже раб?.. И кто говорит это? Дочь чужака, пришедшего неведомо откуда. Ведь землю кривичей из милости Ярополк-братоубийца дал Рогвольду во владение, а я князь природный... Сын рабыни! Да все они мне кровью, жизнью своей поплатятся за это!

Владимир вскочил на ноги и, тяжело дыша, стоял перед Белой.

   — Ты, войдя сюда, — продолжал Владимир, обращаясь к Беле, — сказал: братоубийца Ярополк берёт за себя супругой Рогволдовну. Так я скажу, что этого не будет!

   — Кто же помешает им? — спросил Бела.

   — Я!

   — Ты? Уж не один ли ты пойдёшь на полоцкого и киевского князей?

   — Подниму Новгород, если ты мне не поможешь.

   — Да, если только удастся... Знаю я этот народ приильменский! — возразил Бела. — Ох, как я его знаю! Они у себя шумят, кричат на вече, а на войну идут неохотно.

   — Теперь за мной пойдут. В Новгороде уже изведали, каковы Ярополковы посадники. Слыхали мы с Добрыней, как плачутся, меня вспоминаючи... Рады будут, когда вернусь. Слышишь ты, кривичи с Рогволдом верх над Новгородом берут. Полоцк выше Новгорода забирается... Ко мне уже гонцы были, вот и иду я теперь в свою область, сперва до Полоцка доберусь, с Рогволдом посчитаюсь, а потом и Киев посмотреть пойду. Мне, если хочешь знать, так и твоей помощи не нужно.

Тень неудовольствия набежала на лицо Белы.

   — Зачем же ты явился просить о ней? — холодно спросил он.

   — А так... Дашь дружины, убытка не будет, пригодятся, а не дашь — всё равно!

Гневный порыв уже прошёл. Владимир успокоился и теперь говорил, поглядывая на дядю, как бы ища в его глазах одобрения своим словам. Добрыня при последних словах племянника встрепенулся и, устремив взгляд на Белу, сказал:

   — Правду, отец Бела, говорит племяш-то мой, на Руси за нас и Новгород, и Киев, и вся Древлянщина. Слово скажи, появись среди них — поднимутся и пойдут. А если пришли мы просить у тебя дружины, так нужна она нам как охрана в пути да на первый какой-нибудь случай, ибо как князю без войска быть? Вот тебе мой сказ, а на остальном твоя воля.

Добрыня смолк и погладил бороду. Он видел, что его слова произвели впечатление на жреца Святовита. Бела в самом деле недоумённо посмотрел на Освальда, как бы желая узнать, каково его мнение, но норманнский витязь сидел опустив голову и не промолвил ни слова. Он как будто был сконфужен чем-то.

Старик ожидал, что пришельцы придут к нему и будут униженно просить помощи. В ответ им он решил поставить свои условия. Теперь же старик пожалел, что отнёсся слишком ласково к Владимиру.

   — Не будет от тебя нам помощи, — продолжал между тем Добрыня, знаком показав племяннику, что тот не должен прерывать его, — так мы и в другом месте отыщем её. Мало ли храбрых королей и князей окрест нашей Славянщины есть? Король Мечислав у ляхов, король венгров с верховьев Истра — всё это друзья и побратимы покойному нашему князю Святославу были, так авось не откажут в помощи и его сыну. А если с ними не сговоримся, так к половцам пойдём. Их ханы до ратного дела охочи, тьму людей дадут. Таков мой сказ тебе, отец Бела. А ежели мы к тебе первому пришли, так потому лишь, что владения твои первыми нам по пути попались да слышали мы вот от нашего друга Аскольда, — переиначил на славянский лад Добрыня имя норманна, — что и ты, отец, не прочь от ратного дела, ибо позасиделись дружины твои да и казна Святовита тощать стала... Вспомнили и пришли, ведь от речи убытку не будет, а выйдет у нас дело с тобой или нет, про то не станем пока до поры до времени загадывать...