Тайные дневники Шарлотты Бронте

— Какая глупость, сэр! — воскликнула Эмили. — Стыдитесь!

— Вы еще скажете, что мужчины тоже должны принимать без рассуждений все, что говорят священники! — фыркнула я.

— Но так и есть, — пожал плечами мистер Николлс.

— Что же тогда останется от веры? — в ужасе вскричала я. — Теологическое толкование и суждение должны быть исполнены смысла, иначе это всего лишь слепое, бессмысленное суеверие! Вы, случайно, не пьюзеит, мистер Николлс?

— Да, я искренне придерживаюсь принципов преподобного доктора Эдварда Пьюзи и основателей Оксфордского движения, — гордо подтвердил мистер Николлс.

— Что ж, а я сторонница латитудинарианства, [8]— сообщила я, с большим трудом подавляя раздражение. — И резко выступаю против пьюзеизма и каждого слова «Трактатов для нашего времени». Принципы пьюзеизма негибки и опасно близки к папизму, а большинство его последователей — нетерпимы и жестоки к неортодоксальным протестантским сектам. Но хватит об этом! Я читала греческий оригинал абзаца, который вы процитировали, сэр, и считаю, что многие слова переведены неправильно.

— Неправильно?

— Да. Почти уверена, что абзац можно перевести совершенно иным образом, а именно: «Жена да учит и не безмолвствует, когда есть ей что сказать; жене позволено учить и властвовать во всей полноте. Мужу тем временем лучше всего хранить безмолвие».

Мужчины захохотали.

— Вот видите, джентльмены, — посетовал папа, — с чем мне приходится мириться в своем собственном доме! С раннего детства Шарлотта и Эмили расходились со мной во взглядах на подобные места Библии. Только Анна, моя милая, славная Анна, принимает библейские заповеди смиренно, не задавая вопросов. Однако все три дочери упросили меня позволить им изучать предметы, которые более подходят мужчинам. Все годы взросления они сидели здесь, за этим самым столом, корпели над заплесневелыми страницами греческих и римских трудов, перевели целые тома с латыни, пробрались через хитросплетения сложнейших математических проблем и в результате превзошли образованностью любого мужчину отсюда до Йорка.

— Одного не понимаю, — усмехнулся мистер Грант, — как они намерены использовать свои знания при выпечке хлеба или уборке постелей.

Мужчины снова засмеялись. В душе я кипела от злости. Вошла Марта с ягодным пирогом. Тут Эмили поднялась и заявила:

— У меня пропал аппетит и к беседе, и к десерту.

— Прошу меня извинить, — промолвила Анна, также вставая.

Обе поспешно покинули комнату. Мне хотелось присоединиться к ним, но разговор принял непростой оборот, кто-то должен был возвысить голос в защиту женского пола, и потому я осталась. Когда Марта подала кофе с десертом и удалилась, Бренуэлл, к счастью, переменил тему и гордо объявил о недавней публикации двух своих стихотворений. Разгорелся спор о ценности поэзии, в котором мы с Бренуэллом и папой противостояли мистеру Николлсу и мистеру Гранту.

— Поэзия — довольно бесполезное занятие, — рассуждал мистер Николлс. — Всего лишь горстка цветистых слов, кои призваны производить впечатление, а в результате только запутывают и раздражают.

— Как вы можете так говорить! — страстно отозвалась я. — В мире и без того достаточно сухой практичности и полезных знаний, насаждаемых бытом. Совершенно необходимо что-нибудь прекрасное и художественное, смягчающее и очищающее наши души. Для того и существует поэзия. Поэзия не только полезна, сэр, — она доставляет радость. Она ободряет нас, она возвышает нас, она превращает грубый материал в божественный!

Мистер Николлс взглянул на меня, словно поразившись силе чувства, затем опустил глаза и произнес:

— Рад, что вы так считаете, мисс Бронте. Возможно, я раньше этого не понимал. Изучая поэзию, я неизменно находил ее трудной.

— Кстати, о поэзии, Николлс, — произнес мистер Грант с полным ртом ягодного пирога, — вчера я получил записку с кучей рифмованной чепухи от одной из своих юных прихожанок, мисс Стокс.

— Она нравится вам? — поинтересовался мистер Николлс.

— Не знаю, — ответил мистер Грант, протянув мне опустевшую тарелку и потребовав добавки выразительным движением бровей.

Исполнив свой долг, я вернулась на место.

— Она самая красивая из сестер, — продолжил мистер Грант, — коих в общей сложности пять, и все незамужние, и все положили на меня глаз. Честное слово, со дня моего появления в Оксенхоупе все леди в округе принялись за мной гоняться. Постоянно ходят слухи, что я собираюсь жениться на мисс такой-то или мисс сякой-то. Откуда берутся эти толки — один Бог ведает. Я избегаю общества женщин столь же старательно, как и вы, мистер Николлс.

— Вы относитесь к любви свысока лишь потому, что никогда не испытывали ее, — вынес вердикт Бренуэлл, потягивая кофе.

Я взглянула на брата, поразившись такому суждению. Насколько мне было известно, он тоже ни разу не влюблялся.

— Даже испытав любовь, я не поддался бы ее власти, — возразил мистер Грант.

— Весьма мудро с вашей стороны, сэр, — одобрил папа. — Несомненно, лучше всего остаться холостым. Почти все браки несчастны, а если бы люди не скрывали правды, то выяснилось бы, что счастливых браков вообще не бывает.

— Разве вы с мамой не были счастливы, папа? — удивилась я.

— Из всякого правила есть исключения, — пояснил отец. — Ваша мать была редкой и особенной женщиной, и чувства между нами были не менее редкими. Большинство людей наскучат друг другу не позже чем через месяц и в лучшем случае останутся друзьями.

— И все же брак может принести немалую выгоду, — заметил мистер Николлс, — если основан на взаимном интересе и общности взглядов.

— Неужели? — спросил мистер Грант, выковыривая вилкой из зубов ягодные семечки. — Вы ищете жену, Николлс?

Тот покраснел.

— Едва ли. Я не имею возможности ее содержать. Мои мысли в настоящее время заняты совсем другими вещами.

— Но женщины, судя по всему, этого не понимают! — с раздражением воскликнул мистер Грант. — У них в голове и на языке только ухаживания и приданое.

— Деньги, несомненно, многое меняют, — засмеялся Бренуэлл.

Мое сердце судорожно билось, голова пылала, я едва сдерживалась. Весь мир к услугам этих самодовольных джентльменов, по воле слепого случая рожденных мужчинами! Кто наделил их правом так уничижительно думать, а тем более говорить о женщинах, любви и супружестве?

— По моим наблюдениям, единственная цель большинства одиноких женщин — выйти замуж, — рассуждал мистер Грант. — Они интригуют, соперничают, наряжаются, стараясь заполучить себе мужа, хотя это удается далеко не каждой.

— Видимо, здешний рынок невест переполнен, — отозвался мистер Николлс.

Мое терпение лопнуло. Я вскочила так поспешно, что опрокинула стул.

— А чем еще заняться одиноким женщинам в наши дни, как не поисками мужа, джентльмены? Разве общество дозволяет им иные занятия?

Мужчины изумленно на меня посмотрели. Я пылко продолжила:

— Возможно, вы считаете непристойным озвучивать столь непопулярные жалобы, которые обществу не так легко удовлетворить, но я рискну навлечь ваши насмешки и презрение, осмелюсь нарушить вашу безмятежность, перечислив несколько бесспорных истин. Взять хотя бы девушек из многочисленных семейств по соседству, например Стоксов, чьих дочерей мистер Грант столь опрометчиво очернил. Их братья все заняты делами или службой, однако сестрам, ум которых не менее пытлив, чем ум их братьев или ваш, джентльмены, совершенно нечем заняться! Эта безнадежность губит их здоровье и, что неудивительно, угнетает их разум и придает их взглядам поразительную ограниченность. Они не могут заработать на жизнь и знают, что их удел — лежать тяжким бременем на шее отцов и братьев и влачить скудное, нищенское, одинокое существование. Да, их заветная мечта и единственная цель — выйти замуж, чтобы, по крайней мере, выступать в роли любимой жены и гордой матери, уважаемой обществом. Ну разве можно винить их за это?

Мое сердце колотилось, тело дрожало от усилий, затраченных на эту тираду. Мужчины оцепенело уставились на меня, будто лишились дара речи. Я быстро подняла стул и направилась к двери с мыслью: «Вот и прекрасно, я должна была сказать это».