Гнёт. Книга 2. В битве великой

Едва замолк призыв этого великана, ему откликнулся более мягкий голос гудка временных мастерских Оренбург-Ташкентской железной дороги. Этот пел с радостными переливами, словно обещая что-то радостное, волнующее.

Хотя это были первые гудки, что давались за полчаса до работы, после них будет ещё два, но из улиц и переулков потянулись празднично одетые люди. Они шли за вокзал, туда, где высились громады длинных зданий.

Многие рабочие, стекаясь к своему гнезду, с гордостью смотрели, как в проходную вливались новые волны людей.

— Вот она, наша сила! Гляди, идут и идут, — проговорил Хмель шагавшему рядом с ним Рустаму.

У проходной столпилось много рабочих. Снова в голубизну неба поплыл мощный голос гудка. Это был второй призыв, и ещё можно было почитать листовки, обменяться мнениями. Ещё не замолк гудок, как в воздух взметнулась пачка листовок, она рассыпалась, и прокламации, как стая белых голубей, порхали над головами рабочих.

В тот же момент раздался звучный голос:

— Да здравствует Первое мая! После работы стройся, ребята, в колонну — и за город, на маёвку!

Всех охватило радостное возбуждение. Хлопали друг друга по плечу, жали руки с возгласами:

— С нашим Маем!

— С нашим праздником!

— Вот оно, наше воскресенье! Наша пасха!

Зашли во двор. И всюду — на стенах конторы, в цехах, в инструментальных ящиках — находили листовки.

— Вот как сумели организовать этот день, — говорил Хмель каждому встречному. — Гляди, как жадно читают… — ликовал он.

Обычно медленно тянувшийся рабочий день прошёл незаметно. Ещё не прозвучал сигнал об окончании работы, как все рабочие высыпали в обширный двор.

Всех захлестнул подъём, радостное праздничное чувство рвалось наружу. Склонявшееся к западу солнце ласковыми лучами пронизывало воздух, звало на простор. Все двинулись на улицу.

запели хорошо слаженные голоса. Напев подхватили сотни рабочих, и марсельеза гремела стройно, звала на борьбу и подвиг.

А из конторы выглядывали в окна пристав, полицмейстер и полицейские и недоумевали:

— Понимаете, это же революция! Не бунтарство, а революция. Ни ругани, ни беспорядка… — говорил старший инженер.

— М-да… И вот ведь как организована: ни руководителей, ни поджигателей не найдёшь… Нет их!

— Я уже приглядывался… Все как один, и никаких бесчинств, заметьте… — бесновался Крысенков. — Эх, казачков бы сюда с нагайками!

— Шутите, что ли? Ведь это сила. У нас полторы тысячи рабочих. Разнесут всё по брёвнышку. Да и что они делают? Окончили работу и с пением чинно ушли… А вы — казаков…

— Так это же из провокационных расчётов! — раздался насмешливый голос.

В комнате было много народу. Служащие заканчивали работу, ещё не разошлись. Все оглянулись на голос, но не могли понять, кто сказал. Конторщики прилежно щёлкали на счётах, переписчики скрипели перьями — все торопились подбить итог месяца.

Крысенков закусил ус и рысьими глазами прощупывал каждого железнодорожника. Вдруг ему пришло в голову: "А может, это кто-нибудь из моих жандармов? Кому теперь можно верить?"

Стройными рядами колонна демонстрантов шла по улице, огибая вокзал, чтобы выйти на простор за Тезиковой дачей. Привлекая всё новых и новых людей, в воздухе звучала марсельеза и "Дубинушка".

Возле моста через Салар стоял немолодой человек в длинной чёрной накидке и широкополой шляпе. Он внимательно вглядывался в ясные лица демонстрантов. Его хмурое лицо посветлело, а в глазах появился блеск.

Пропустив более половины колонны, он решительно направился к идущим и зашагал рядом с молодым рабочим.

— И вы, папаша, с нами? — спросил тот, улыбаясь.

— С вами, ребята. Всю жизнь ждал этого дня.

В это время смуглый молодой человек уцепился за складки накидки.

— Отец, ты?

В его голосе слышалось радостное изумление.

— Так это твой батюшка, Сергей? Вот славно, — проговорил рабочий.

— Папа, помнишь, зимой, на Соборке, мимо нас шёл офицерик? Ты ещё возмутился его фразой "шапками закидаем".

— Ну, ну… помню: молодой и, как телёнок в поле, задорный.

— Так вот, я с товарищами забегал в госпиталь. Помогали носить раненых, привезли их два вагона. И вот он… обрубок без рук по плечи и ног нет по колени.

Серёжа был явно расстроен. Отец проворчал:

— Пушечное мясо… Вот бы туда министров и всю царскую фамилию, в эту мясорубку.

— Верно, отец! — воскликнул рабочий. — А ты, Серёжа, не кручинься! Вот она, рать наша рабочая, гляди: крепнет!

Древницкий оглянулся. Конца колонны не было видно, к ней присоединялись новые и новые люди. Он забеспокоился:

— Серёжа, где тут распорядители? Ну, командиры?..

— А что такое?

— Когда я стоял у моста, полицейский ворчал, а потом кинулся бегом. Думаю, наряд полиции, а то и казаков пришлют. Надо предотвратить столкновение.

— А мы сейчас свернём и успеем провести митинг.

Действительно длинная живая лента свернула на левый берег Салара и вскоре, миновав развалины старых строений и остатки дувалов, остановилась. Древницкий с сыном подошли к руководителям. Одним из них был старый революционер Корнюшин. Он разговаривал с дядей Ваней.

— Разрешите вам заметить, что место для митинга выбрано неудачно.

Те вопросительно посмотрели на Древницкого.

— Это мой отец, — поспешил заявить Сергей.

— Что вы советуете? — спросил Кориюшин.

— Побыстрее отвести люден вон за тот бугор, а здесь оставить засаду. Полиция не замедлит явиться. Её надо обезоружить, тогда уж не откроют пальбы.

— А ведь это дельное предложение!.. — воскликнул Корнюшин, обращаясь к дяде Ване.

— Товарищ прав, вон полиция уже у моста, — ответил тот.

— Действуйте, товарищ Древницкий, вам поможет Сергей.

Сергей отошёл и свистнул. Моментально его окружили человек двадцать рабочих и гимназистов. Среди них была дочь полковника Багрова, бойкая брюнетка.

— Серёжа, ещё бы человек десять. Уже по мосту идут. Надо без шума…

Молодёжь по указанию Древницкого притаилась за развалинами, А за бугром уже шёл митинг. Ораторы сменяли друг друга под одобрительные возгласы рабочих.

Древницкий, окружённый десятком юношей, стоял на дороге, оживлённо беседуя. К ним быстро приближался молодой пристав, за ним шагал десяток полицейских. Поравнявшись, пристав остановился:

— Любопытствуете, господин Древницкий?

— Да вот уговариваю молодёжь заняться рыбалкой вместо митинга.

— А я с этим никак не согласна. Не правда ли, интересно послушать и понаблюдать? — Брюнетка кокетливо взглянула на пристава. Подойдя ближе, сказала:

— Ах, вы вооружены! Неужели решились бы стрелять? Или револьвер не заряжен?

Пристав, взглянув на элегантную барышню, заулыбался, щёлкнул шпорами, стал любезным.

— Долг службы. Если понадобится, будем применять оружие…

— Не верю… Для страха. Он не заряжен, покажите!

Пристав расстегнул кобуру. Молодёжь давно уже окружила полицейских, угощая их папиросами. Из-за развалин вышло ещё несколько гимназистов, рабочих.

В тот момент, когда пристав расстёгивал кобуру, Древницкий широким жестом снял свою шляпу, помахав ею, как бы освежая лоб.

По этому условному знаку началась шутливая возня. Девица быстро и ловко выхватила из кобуры пристава револьвер. Сергей мигом отстегнул его шашку, остальные с шутками и смехом обезоружили полицейских.

— Господа, что это значит? Вы не имеете права так обращаться с представителями власти… Отдайте оружие!.. Мадмуазель…

Но мадмуазель, убегая с револьвером, крикнула:

— Я пока спрячу оружие, а то сгоряча вы станете его "применять".

Молодой рабочий подошёл к приставу.