Между жизнью и смертью (СИ)

         - Жги! – выкрикивал он, и хмельной Никита шёл вприсядку, дробно стуча сапогами по неровным половицам пола. - Гори оно синим пламенем…

         - Ох, ох, ох!

 Расходившаяся гулянка закончилась далеко за полночь. Григория сердобольные хозяева оставили ночевать. Он долго не мог заснуть, мешал синхронный храп спавших рядом старших мужчин рода Хрущёвых. Из кособокого окна горницы, с плохо подогнанной рамой сильно дуло. Григорий поплотнее запахнулся в своё новое, подаренное тестем драповое пальто.

         - Чёрт его знает. – Думал о разговоре с Никитой, постепенно засыпая.- Может он и прав, только куда мне учиться… Смешно, ей Богу!

Глава 6

Вторым коногоном в пару к Шелехову иногда ставили Николая Симагина. Тот работал на красном, пожилом мерине по кличке Орлик. На нём начинал Григорий учиться непростому мастерству коногона.

 - Умный и справный конь!

 Теперь же у него в подчинении состояла пегая, умная кобылка Гулька. В конюшне Гулькино место располагалось рядом со стойлом задумчивого мерина. Овес и воду употребляли из одного корыта. Не однажды подмечал удивлённый казак, что пока Орлик не насытится, подруга есть не станет.

 - Жалеет она его, что ли? – дивился Григорий глядя на них. - Не иначе лошадиная дружба!

 Неоднократно замечал он, как слезились глаза Гульки, когда та смотрела на мучения мерина. Потому что не похож был её хозяин с Николаем, по-разному относились к лошадям.

 - Как можно так обращаться с конём? - вздыхал казак, глядя на мучения Орлика.

 Войдёт обычно Шелехов в подземную конюшню и сразу даст кобылке корочку хлеба, а то и сахару. Работали они согласно, душа в душу. Умница редкая была Гулька, будто человек. Все команды разумела, все места помнила, где тише, а где быстрее поддать надо. С места трогалась плавно, без дерготни. Когда на обед перерыв приспеет, станет и стоит, не работает. Хоть время по ней проверяй…

 - Ах, ты моя, умница! - скажет тогда коногон. - И правда, отдохнуть надо бы...

 Николай, хоть молодой, здоровенный, но рыжий и злой, как все рудничные собаки вместе взятые. Другое дело у него с Орликом, маята одна. Работают они трудно и нервно. Сплошные крики и ругань. Кипятится всегда Симагин, злобствует попусту. Уж мерина того колотит, что лучше не видать такого.

 - У, зараза! - бедная животина, никак не примерится к нраву бестолкового человека, и что ни ходка, то вновь крик, побои...

 Потомственный всадник любил свою работницу, привязался к ней. Каждое утро она нетерпеливо его ждала, ногами переступает от нетерпения. Чует, что есть у него для любимицы припрятанный гостинец. Григорий в тот день как обычно утром опустился в шахту на очередную смену и в первую очередь к ней.

 - Бедная твоя душа. – Он жалел лишённых солнца лошадей. - Работаешь, как каторжная… Света божьего не видишь!

 Подземный табун содержался на небольшом удалении от шахтного ствола. Для этого там пристроилась небольшая конюшня со стойлом для каждой лошадки. Численность табуна была разная и зависела от наличия рабочих точек на угольном горизонте. Рядом с конюшней соседствовало хранилище для сена и фуража.

 - Во всём порядок должон быть! - Ефим Точилин, как опытный бригадир неусыпно следил за всем.

 Даже навоз, для избежание самовозгорания, из конюшен выдавался на поверхность по установленным правилам. Обслуживал, кормил, поил и чистил лошадей конюшенный. По заведенному порядку на такую должность нанимались цыгане или татарва. Один из конюшенных как раз возился с Гулькой. Григорий подошёл к ним и поздоровался:

 - Привет Ахметка! - он уважал людей любящих лошадей. - Как жизнь и дела?

 - Как сажа бела, товарищ...

 Григорий засмеялся и прошёл налегке в «гурьбу», место сбора коногонов. Навстречу ему выскочил Ванька, работавший у него «провожатым».

 - Здравствуйте дяденька!

 Ваньку Григорий заприметил в церкви. Тот пел на клиросе – специальном возвышении для певчих, что перед церковным иконостасом. Трое певцов да регент, руководящий этим малым хором отточенными за многолетнюю практику движениями рук. Спиной к прихожанам, лицом к певчим, скупой короткий взмах кисти, и два девичьих и один мальчишеский голос взлетали под купол с молитвой к Богу.

 - Как же красиво поют! – радовался тогда Григорий.

 Ростом Ванька невысок, выглядит младше своих лет. Когда голос стал ломаться, взяли его на шахту помощником коногона.

 - Из храма – под землю, в самый ад. – Шутили над ним горняки.

 От церковной вязи песнопений, вплетаемой вместе с юными девушками в общий хор молитвы – к отборной ругани шахтёров, мужиков крепких как на слово, так и на руку.

 - Не ругайтесь дяденьки! – просил их богобоязненный паренёк.

 Бывало, загнут так, что мальчонка с красными от стыда ушами готов под землю провалиться. Только некуда. И так уже под землей.

 - Здравствуй Ваня! – сказал улыбающийся от таких мыслей Григорий и шагнул в низкое и захламлённое помещение. 

 Тут хранилась всяческая упряжь и шорный «струмент». На загаженном полу в беспорядке валялись бичи, кнуты, колокольцы и мордобойцы. В углу неразборной кучей лежали подпруги, лямки, дуги, ремни, оглобли, тормозные шкворни и прочее барахло. Привычными словами он приветствовал присутствующих коногонов:

 - Здорово бывали!

 - Поздоровее видали! – как бы в шутку, но недобро ответил Симагин.

 - Кто со мной сегодни работает? – Григорий предпочёл не заметить наглости. - Пора выезжать…

 - Я! – лениво и неохотно отозвался Николай. - Успеется ишо…

 Он неторопливо позубоскалил с мужиками, покурил. Григорий с помощью Ваньки за это время запряг свою Гульку и ждал напарника снаружи. Тот вышел, недовольно зыркнул в сторону передовика и начал выводить Орлика. Конь переступал ногами и встревожено фыркал.

 - Но! Не балуй холера… - Симагин с потягом хлестанул мерина. - Убью скотина.

 - Ах ты, гад!

 На впавшем боку мерина вздулся красный рубец от обжигающего кнута.

 - Что ты творишь! – Григорий вскипел от обиды за слабое животное.

 - Зачем бьёшь?

 - Не лезь Шелехов… - шепотом угрожающе предостерёг Симагин. - Ты давно нарываешься!

 У входа в конюшню возвышался образ святого Власия Кесарийского, хранителя и покровителя скота. Рядом с ним гомонили несколько привлечённых шумом коногонов. Федька Кулаков, мужичок невзрачный и вредный, подначивал кореша:

 - Николай, а ну двинь ему!

 - А ты почём лезешь?

 - Задаётся пришлый… Куды там!

 - Не трожь коня, кому говорю…

 - Не твоё дело! – Симагину хотелось покрасоваться перед зрителями. - Лучше за женой следи, смотри, как бы на сторону не вильнула.

 - Ты на что намекаешь?

 - Она до тебя со всем посёлком гуляла. - Злобствовал Николай, не забывший обиды за отказ Тоньки на предложение выйти за него замуж. - Ходили, знаем...

 - То-то она тебе отказала, когда сватался!

 - Пошёл ты…

 Гнев ударил в голову Григория. Не помня себя, он подскочил к обидчику и выкрикнул:

 - Да я тебя… - он схватил Николая за грудки и бешено ворохнул страшными глазами.

 - Пусти! – задохнувшись, прохрипел Симагин. - Вдарю ведь…

 Тут же, словно решившись, он коротко взмахнул правой рукой, и крепкий кулак по широкой дуге въехал Григорию в левую скулу.

 - Сука. - Выдохнул тот и резко ответил с левой. - Получай!

 - Убью...

 Бойцы закружились по небольшой площадке, между вечных луж от всепроникающих подземных вод. Николай был больше и на вид сильнее. Остальные коногоны смены, обрадованные даровым развлечением, заулюлюкали, заспорили. Большинство склонялось в сторону Николая. Тот вначале действительно буром попёр на соперника и пару раз достал его за счёт длинных рук.

 - Ищо хочешь? - радовался он лёгкой победе.

 Однако вскоре Шелехов приноровился и выманив того ложным выпадом, врезал под дых. Николай стал задыхаться и Григорий парой ударов свалил его на землю. Потом сел на него и спросил поверженного соперника: