Лучи из пепла

Самыми рьяными его помощниками стали курсанты школы танкистов в портовом квартале Уд-зина. Когда Хамаи впервые попросил их помочь при распределении продуктов, они ответили, что все это их, собственно говоря, не касается и что их дело — осваивать тактику моторизованной войны. Однако высокомерный ответ курсантов не отпугнул начальника снабжения. Он просто-напросто мобилизовал весь личный состав школы вместе с имевшимися в ней транспортными средствами, после чего незадачливые герои-танкисты с таким воодушевлением ринулись выполнять поставленную перед ними задачу, что от радости по поводу своих «снабженческих побед» перестали сознавать даже масштабы бедствия. Их клич не беспокойтесь, мы дадим вам все!» в первые, хаотические недели после «того дня» казался больным и умирающим неуместно веселым, но все же обнадеживал их, подобно звукам фанфар.

За свою новую миссию, заключавшуюся в том, чтобы одеть 130 тысяч жителей Хиросимы, Хамаи принялся со всем присущим ему пылом. Без особого труда ему удалось выведать у военных властей, где находятся склады. Правда, его тут же предупредили, с какими трудностями он столкнется при осуществлении своего плана.

— Действительно, у нас хранятся недалеко от Сайд-зё запасы белья, носков, сапог, мундиров, вообще всего необходимого для полной экипировки ста тысяч солдат, — сказали ему. — Нам будет приятнее, если вы заблаговременно конфискуете эти запасы, не то их придется передать в качестве трофеев оккупационным войскам. Забирайте все. Но как перевезти тряпье в город — это уж дело ваше.

Из-за недостатка бензина переправить в Хиросиму огромные запасы обмундирования на грузовиках было в то время совершенно невозможно. Поэтому Хамаи обратился к местному железнодорожному начальству. Но железнодорожники лишь покачали головой.

— На это понадобится не менее тридцати товарных вагонов, а мы не можем дать вам даже пятнадцати.

Однако Хамаи, который раньше всегда уклонялся от дискуссий, обнаружил в себе в дни катастрофы новое качество — умение убеждать людей. Перемежая хитроумные уговоры с упрямым молчанием, он всегда добивался своего. Постепенно Хамаи удалось уломать и начальство железнодорожной ветки Сайдзё — Хиросима, которое в конце концов уступило:

— Ладно. Как-нибудь высвободим для вас вагоны. Вероятно, железнодорожники думали, что Хамаи все равно не удастся в ближайшее время подвезти огромные запасы одежды к железнодорожной станции, ибо склад, где хранилось обмундирование и белье, находился на расстоянии многих километров от станции, в горах, около небольшого местечка Каваками.

— Лучше бы вам сразу отказаться от своей затеи, — попытался отпугнуть просителя из Хиросимы старший лейтенант Ф., начальник этого огромного склада. Как вы, собственно, представляете себе все дальнейшее, молодой человек? Шестьсот дюжих солдат работали полгода, чтобы перевезти это добро в горы. А вы хотите перебазировать его в предельно короткий срок — до наступления холодов. Немыслимо!

Однако, поскольку эти аргументы, по-видимому, не произвели на Хамаи должного впечатления, офицер рассвирепел.

— Запомните, мы проиграли войну! Вы, видно, ничего не соображаете. То, что вы задумали, — лишь пустая трата ценной рабочей силы.

С этими словами офицер, резко повернувшись на каблуках, стал спиной к просителю и устремил взгляд в окно. Всем своим видом он давал понять, что разговор надо считать оконченным.

А Хамаи между тем еще ни разу даже не раскрыл рта. «Тот, кто говорит, когда другой молчит, скоро выдохнется», — сказал он себе в ожидании новой вспышки гнева со стороны своего оппонента. Он ждал, а вместе о ним ждали десятки тысяч людей, которых необходимо было спасти от зимней стужи.

Но офицер поступил уж совершенно неожиданно. Выхватив резким движением револьвер из кобуры, он взвел курок. Хамаи инстинктивно отступил, думая уже о том, где бы найти укрытие. Но старший лейтенант, даже не взглянув на него, начал беспорядочно стрелять через открытое окно.

Разговор происходил в административном корпусе сельскохозяйственной академии в Сайдзё. Большинство зданий академии были заняты военными властями. У помещения, где находились Хамаи и офицер, была расположена спортивная площадка, и, когда Ха-маи полюбопытствовал, куда, собственно, целится взволнованный офицер, он увидал внизу среди турников и брусьев целые штабеля курток, брюк и шинелей, в которые старший лейтенант палил до тех пор, пока у него не кончились патроны.

Только тогда он снова обратился к посетителю. Его продолговатое монгольское лицо выражало скорее отчаяние, нежели гнев.

— Неужели вы не понимаете? Не могу же я так просто передать вам этот склад. Разве мы не будем больше воевать? Ни с того, ни с сего я должен от всего отказаться. Даже девушки из нашего штаба поклялись продолжать борьбу до конца.

Теперь офицер уже окончательно выдохся. Нерешительно, с отсутствующим видом играл он своим разряженным револьвером. А когда снова заговорил, голос его звучал надтреснуто. Он готов был расплакаться: ведь и этот последний его протест против очевидного поражения ни к чему не привел.

— Мы перенесли столько лишений за эти долгие годы, — вырвалось у него. — И все, оказывается, было напрасно!

Наконец он попытался овладеть собой.

— Ну ладно. Все-таки мы кое-чего достигнем, если поможем жителям Хиросимы. Когда-нибудь нам, возможно, пригодится каждый спасенный японец. Конечно, перетащить все эти вещи вниз будет стоить огромного труда. Но за мной дело не станет. Я не буду чинить вам никаких препятствий.

Вскоре Хамаи нашел себе помощников. Ученики школы лесоводов в Сайдзё в кратчайший срок перевезли на тачках, крестьянских телегах, велосипедах и даже в детских колясках «клад из Каваками» к железнодорожной станции. В результате не меньше половины запаса рубах, шуб, фуражек, сандалий, сапог, шинелей и одеял попало к разутым и раздетым жителям Хиросимы еще до наступления ненастной погоды. Тем временем Ха-маи — на этот раз без особых затруднений — «освободил» также крупный флотский склад, распределив среди населения и эти запасы, предназначавшиеся для военных действий в юго-западной части Тихого океана.

Приезжие, которые побывали в те дни в Хиросиме, рассказывали затем, что все население города, по-видимому, играет в солдатики. Дело в том, что не только мужчины, но и девушки, старики, почтенные матери семейств, дети и юноши щеголяли в новенькой форменной одежде, скомплектованной как попало и имевшей поэтому довольно-таки фантастический, но нередко все же залихватский вид! Так трагедия милитаризации Японии неожиданно закончилась фарсом с переодеванием-маскарадом, в котором участвовали все, вплоть до калек и умирающих.

В то время во всей Японии почти каждый, носивший когда-то военную форму, старался скинуть c себя эту компрометирующую одежду, опасаясь либо попасть в плен к иностранным оккупационным войскам, прибытие которых ожидалось со дня на день, либо угодить под суд за участие в жестоких расправах с противником и гражданским населением оккупированных районов. В Хиросиме же, наоборот, все штатские, пережившие атомную бомбардировку, безбоязненно напялили на себя одиозное хаки — форму японской военщины, которая еще вчера держала в страхе всю Азию, а теперь сама дрожала от страха. Казалось, люди прошедшие через кромешный ад «пикадона», считали, что уже искупили свою вину.

Особенно пригодились жителям Хиросимы сапоги военного образца, ибо осенний дождь, разразившийся с яростной силой, покрыл дорожки между бараками и развалинами огромными лужами и превратил пепел в вязкое месиво.