Юрий II Всеволодович

Ольга Гладышева, Борис Дедюхин

НОЧЬ

Исторический роман

Из энциклопедического словаря. Изд. Брокгауза и Ефрона. Т. XV. СПб., 1903 г.

еоргий (Юрий) II Всеволодович — великий князь владимирский, родился в 1187 или 1189 г. В 1208 или 1209 г. он наголову разбил у реки Дроздны (вероятно, Тростны) рязанских князей, опустошавших примосковские места. Всеволод III (умер в 1212 г.) назначил себе преемником второго сына, Георгия, а не старшего, Константина, за то, что последний не хотел взять Владимира без любимого им Ростова. Между старшими братьями возгорелась борьба, в которой приняли участие и младшие братья. На сторону Константина стал Мстислав Удалой. Георгий и его младшие братья потерпели в 1216 г. сильное поражение при Липицах. Сдав победителям Владимир и заключив с ними мир, он уехал в данный ему Городец на Волге. В следующем году Константин позвал его к себе, дал ему Суздаль и, оставляя Ростовскую область в наследственное достояние своему потомству, назначил Георгия своим преемником на великокняжеском столе. В 1219 г. Константин умер, и Георгий сел во Владимире. Заботясь о безопасности северо-восточных пределов великого княжества, Георгий удачно воевал с болгарами и в 1221 г. заложил Нижний Новгород как оплот от инородческих набегов. В том же году он послал к новгородцам, по их просьбе, сына Всеволода, затем своих братьев Ярослава и Святослава. Князьям, собравшим рать против татар, Георгий послал только небольшой вспомогательный отряд, который не поспел ко времени битвы на реке Калке и с дороги воротился домой. В 1224 г. Георгий угрожал войной новгородцам и дошел до Торжка, но отступил, когда Новгород принял в князья шурина Георгия, Михаила Черниговского. В 1228 г. Георгий с успехом ходил на мордву. В конце 1237 г. к Георгию посланы были Батыем послы с требованием дави; затем рязанские князья обратились к нему с просьбой о помощи против татар. Помощи рязанцам Георгий не дал, ибо хотел «сам особь брань створити». Опустошив Рязанскую землю, татары разбили у Коломны владимирскую рать под начальством сына Георгия, Всеволода, взяли Москву, забрали в плен другого сына Георгия, Владимира, и 7 февраля подступили к столице. Оставив во Владимире сыновей Всеволода и Мстислава, Георгий ушел с племянниками в Ярославскую область. Там он расположился на берегах реки Сити и начал собирать войско против татар. Последние, предав Владимир огню и мечу, пошли далее на север. 4 марта 1238 г. произошел неравный бой, в котором Георгий и сложил свою голову.

Глава первая. Позор

ретьи сутки новогодья, четвертая неделя Великого поста, а о весне и помину нет. Ничем она себя не оказывала, ни проталинкой, ни сугревом полуденным, будто не могла протолкаться сквозь серую наволочь небес. Солнце не являлось с самого Крещенья. Завтра — Герасим-грачевник, но о каких тут грачах речь? Зайчата-настовики будто и не родились нынче, и лисы не мышкуют, чем только живы? Весь лютый сечень валили снега и сейчас продолжали висеть сплошными пеленами. Леса занесло по самые кроны, стволов не видать. Ели рядами белых шатров держали снежную тяжесть на растопыренных лапах, молодые березки утонули вершинами в сугробах, простирая длинные, в укутке, ветви в одну сторону, по ветру, отчего они изогнулись мохнатыми сводами. Бурелом полностью укрыла нетронутая пышнота — ни звериного следа, ни вскрика. Беззвучие. Бездвижность. Ни прыг, ни скок, ни человечья мовь не тревожили тишины, глубокой и робкой, какая была, наверное, в самом начале Божьего умысла о природных основаниях: стихии сотворенны, еще в бессознанье своего величья, едва дышали, еще не смели обнаружить силы, в немотном покорстве прирастали, не зная целеполагания Создателя и своего назначения.

Но такая была литургическая торжественность в замершем замнем царстве, такая благостройность после недавних бурь, что не могла душа не чувствовать таинственного смысла этой прикровенности. Нельзя тронуть озябшую еловую лапку, высунувшуюся из-под снеговой толщи, чтобы не вызвать обвала, который бесшумно и мягко похоронит тебя в пушистом плывуне.

Река Сить невелика: в самых широких местах не больше десяти саженей, почти в любом месте легко перейти ее вброд, лишь в омутах глубина порой до восьми аршин доходит, и по левому берегу ее собравшиеся из разных мест Руси воины и ополченцы с сотскими и десятскими продолжали долбить мерзлую землю ежедневно, укрепляя защитные валы и прокладывая переходы между землянками. Вгрызались в землю глубоко, строились и обживались крепко — как кондовый бор, пустивший корневища в земную глубь.

Великий князь заступ в руки не брал, но ему и без того забот хватало. То в седле, то пешим он появлялся и на земляном валу, и в лесу, где хоронили от зверья да лихих людей припасы, оружие с броней, и на льду реки, где велись рыбные ловы, и на тайных тропах, по которым подходили ополченцы, тянулись обозы. Он хорошо знал эти дремучие леса с медвежьими берлогами и волчьими логовами. Знал их в летнюю знойную пору, пропитанные смоляным духом, с посвистом птиц и стуком дятла, бывал тут и осенней грибной порой, и в зимние голубые дни с ядреным морозным треском. Он полюбил эти места еще со времен первых походов с отцом, было ему здесь всегда привольно и радостно чувствовать свою молодую и дерзкую силу. Потому-то и выбрал реку Сить и ее раменные леса, звал сюда русских князей с их дружинами и очень верил в удачу.

Юрий Всеволодович глубоко потянул пощипывающий ноздри лесной воздух, плотнее запахнул пластинную шубу из собольих хребтов, пошел вдоль загороды.

Бревна — половинники, с которых не срезан горбыль, смерзлись. Составлены высоко, на коне не перепрыгнешь. Да что на коне! Тут никакому коню не подобраться, любому — снега по грудь. Схоронились надежно… Это на своей-то земле схоронились! Уже месяц стояли в лесах. Ожидали подмоги из Новгорода. Всюду разосланы гонцы великокняжеские. Ответа — ниоткуда. Будто оцепенела вся земля Русская — ни отзыва, ни стона, ни жалобы. Тяжко было на душе, смутно. Томило неведение, думалось: Господи, у Тебя день как тысяча лет и тысяча лет как один день. Не вынести такого счета времени смертному человеку. Все будущее знать хотим и гадаем о нем. Но если б вдруг знать — как жить тогда? Ведь не сможем? Ослабнем духом и убоимся. Сохрани же неразумие наше, ибо оно — милосердие Твое, и скажи волю Твою для вразумления нашего.

На кучах хвороста, наготовленных повсюду для разжигания костров и разводу мышей, брошены были поперсы — конские нагрудники из козлиных шкур. Тревожность обеспечивает порядок. А тут, видно, привыкли к неизвестности: ни друга, ни врага не объявлялось, настороженность стала падать, прошел первый испуг, приувяла готовность к отпору, все чаще ополченцы да и сами воины стали задумываться о доме, об оставленной родне. Мечта прокралась: может, обратно жизнь прежняя воротится? Отмщение, конечно, хорошо бы, да кому отмщать-то? Нету никого в округе. Завязли в снегах по воле княжеской и сидим незнамо пошто. Догадывался Юрий Всеволодович, что бормоток такой бродит: отходчивы русские и беспечны. Попервости с жаром откликнулись, кинемся-де с охотою землю от грабителей защищать, но прошло время — и бездействие расхолодило людей: кого ждем, кого ищем, кто нам грозит? Так недалеко и до уныния. А начнут унывать — и вовсе оробеют… Каки таки татаре? Откудова им взяться? Что им до нас? Приходили когда-то, годов десять — пятнадцать назад, не упомнишь уж… Так их комета хвостатая привела, не иначе как через комету то нашествие приключилось… А теперича ни знамения не наблюдается, ни известиев достоверных не поступает. Слухами князья пужали, чтобы войско собрать побольше. Давно, вишь, битвами не тешились, в пирах затучнели.