Дёмка – камнерез владимирский

Самуэлла Иосифовна Фингарет

Дёмка – камнерез владимирский

Повесть

Часть первая

Лесные дороги

В полночь священник Никола ввёл князя в пустую гулкую церковь. Дьяк Нестор остался возле коней, за оградой монастыря. Ждать не пришлось. Князь появился скоро. Он вынес большую икону, обмотанную холстиной, уложил в запряжённый парой возок. Священник и дьяк поместились рядом, в том же возке. Князь впрыгнул в седло. Белый как снег Буран заплясал под хозяином. Князь придержал жеребца, перекрестился, вымолвил: «С богом!» – и тишину разорвал цокот копыт.

Вышгород спал. До самых ворот не встретилось ни души. А если б и встретился случайный прохожий? Кто осмелится у князя спросить, куда он по ночному времени путь-дорогу держит, какая поспешает с ним кладь. Городские ворота, с вечера запиравшиеся на засовы и щеколду, на этот раз оказались открытыми. Подъёмный мост висел спущенным, стража не выглянула, затаилась внутри.

Беспрепятственно миновав воротные башни, кони по мосту перемахнули ров. Цокот копыт пронёсся среди домишек посада, околоградьем раскинувшихся за городской стеной, ненадолго задержался возле реки и умчался в летнюю ночь. У развилки, где дорога распадалась на проторённую Киевскую и окольную малохоженую, к путникам присоединились повозки и всадники, поджидавшие с темноты. Возок был пропущен вперёд. Следом за ним все повернули на поросшую ломкой травой малохоженую колею. Лето стояло сухое, знойное, дожди не выпадали давно.

Когда вышгородский гонец доставил в Киев весть о случившемся, великий князь Юрий впал в ярость и гнев. Отбушевав, он велел, позвать летописца, крикнул, едва тот вошёл:

– Пиши. Старший мой сын, князь Андрей Юрьевич, без отчей воли и даже ведома оставил удел и с женой, детьми и дружиной подался в Залесье. Уехал он в тайности, самовольно забрав привезённую из Царьграда [1] святыню.

«Лета тысяча сто пятьдесят пятого года Андрей, внук Владимира Мономаха, сын великого князя Юрия от первого брака с половецкой княжной, Аепиной дочерью, Осеневой внучкою…» – принялся выводить как положено летописец. И пока по пергаменту расползались строки крупных и чётких букв, великий князь Юрий обернулся к боярам, жавшимся возле стен:

– Испугались, что первого защитника и храбреца Киев лишился? Или, напротив, рады? Ничего, дайте срок, весной возверну.

Бояре переглянулись. До весны время долгое, без малого год. За год многое может перемениться.

Глава I. ЧУДО

– Что невесело смотришь, князь-государь Андрей Юрьевич? Раздели на двоих кручину.

Не поворачивая головы, князь чуть скосил глаза. Боярин Яким, сын казнённого великим князем Степана Кучки, поравнял своего Гнедка с белоснежным Бураном. Отцы не на жизнь – на смерть враждовали. Сыновей судьба подружила. Большой отрезок жизни отмерили они рядом, много трудных дорог вдвоём исходили. Теперь обоим под пятьдесят.

Разговор Яким повёл осторожно, будто не от себя.

– Супруга твоя, Улита Кучковна, тревожится: не привязалась ли хворь? «Тёмен, – говорит, – лицом стал. С самого Владимира ни со мной, ни с сыновьями-княжичами не вымолвил слова».

Княгиня Улита Степановна, или, как по отцу называли, Улита Кучковна, приходилась Якиму родной сестрой. Крепкое было семейство: и братья с сестрой, и младшие Кучковы – все друг за друга стояли.

– Вышгород с ума нейдёт, – нехотя проговорил князь Андрей.

– Да разве Вышгород в одиночку высится? Днепр ли возьми, Сулу ли, Рось? По всем берегам протянулись валы с укреплениями. В одну только Сулу-реку восемнадцать крепостей глядятся.

– Вышгород Киеву ближний заслон, всё равно что щит.

Князь таился. Разговор получался пустой. Говорено-переговорено было долгими вышгородскими вечерами, что киевскую державу не уберечь от половецкого разорения. Сула заслон поставит – разбойничьи орды прорвутся через Трубеж. По берегам Трубежа поднимутся укрепления – под копытами половецкой конницы степь у Днепра загудит. То и дело на сторожевых башнях вспыхивали огни. Крепостной гарнизон спать ложился, не снимая кольчуг, не выпуская из рук оружия. А князья, вместо того чтобы силу сплотить, разжигали усобицы. Лютые войны велись за киевский великокняжий стол. То Мономахова ветвь побеждала, то потомки Олега Черниговского брали верх. Великий князь Юрий, младший сын Мономаха, сколько лет из далёкого Суздаля к Киеву руки тянул, с родным племянником бился. Ныне киевский стол во второй раз ему достался. Удержит надолго ли?

– По всем городам и селениям тебя, как праздника, ждали, – снова начал Яким. Он не терял надежды вызвать князя на доверительный разговор. – Что бояре с дворянами, что мизинные люди – рукоделы, купцы – все от радости шапки в небо бросали, да в бубны били, да славили.

– Не меня – святыню приветствовали. – Князь указал рукой на поспешавший впереди возок.

– Где святыня, там и сердце Руси. Каждому ясно: не с пустым ты вернулся в Залесье, князь-государь, решил, знать, вокруг Ростова и Суздаля сплачивать русские земли.

Князь промолчал, не шелохнулся в ответ, сидел в седле выпрямившись, крепко слитый с конём. К чему докучает родич расспросами? Не откроет он даже ему, что душа не лежит ни к Суздалю, ни к Ростову. Города могучие, крепкие, словно вошедшие в рост дубы. Боярство там своевольное. Власть князя ниже вечевой почитается, а вече зажато в сильных руках. При несогласии укажут на городские ворота, как случалось с князьями в Новгороде не раз: «Ступай себе, князь, ты нам не надобен». Или поступят, как в Галиче. Пока князь Владимирка тешил себя охотой, галичане призвали на стол князя Ивана, и было кровопролитие великое. Другое дело – едва поднявшийся из земли мал город Владимир. Не имел он боярских усадеб, не оброс по окрестностям укреплёнными монастырями. Мизинный народ княжей воли не супротивник. В самый раз основать во Владимире княжий стол. Но как на такое решиться, чем оправдать выбор? Суздаль первенства не уступит, вместе с союзным Ростовом развяжет усобицу. Значит, снова война. Стоило ли для того покидать Южную Русь?

Невесёлые размышления были прерваны сильным толчком. Князь едва успел ухватиться за луку седла. Ехавший впереди возок внезапно остановился. Чтоб не удариться грудью, Буран с места отпрянул в сторону, чуть не сбросив на землю хозяина.

– Что такое? – крикнул взбешённый князь.

– Порча, князь Андрей Юрьевич, должно быть, на лошадей нашла. – Возница, правивший первой парой, что есть силы работал кнутом. Кони храпели, бились, взбрыкивали ногами, пытаясь порвать постромки. Вперёд не делали ни полшага.

– Выпрячь, других привести.

По княжьему слову к возку подтащили новую пару. Однако заставить сдвинуться с места и этих не удалось. Перепрягли – то же самое, словно дорогу перегородила невидимая стена.

На лицах путников обозначился страх. Кто-то охнул, кто-то пробормотал: «Хозяин». «Хозяином» называли лешего. Женщины в голос запричитали. Дружинники выхватили из колчанов стрелы. Сверкнули мечи. Только что проку в оружии? Разве спасёшься, если сам леший вздумал препятствовать или русалки растянули невидимку сеть? Стрелы вспять полетят, мечи своих же изрубят.