Письма Высоцкого и другие репортажи

ского центра. Как пишет Николай Александрович, он был единственным из многих арестованных, которого допрашивал сам Дзержинский. По такому случаю присутствовали Каменев и заместитель председателя ЧК Менжинский. Бердяев сказал Дзержинскому: «Имейте в виду, что я считаю соответствующим моему достоинству мыслителя и писателя прямо высказать то, что думаю». Дзержинский ответил: «Мы этого и ждем от Вас». «Я говорил минут сорок пять,— пишет далее Бердяев,— прочел целую лекцию. Я противопоставлял коммунизму прежде всего принцип духовной свободы, для меня изначальной, абсолютной, которой нельзя уступить ни за какие блага мира. Я противопоставлял также принцип личности как высшей ценности, ее независимости от общества и государства, от внешней среды. Это значит, что я защищал дух и духовные ценности. Коммунизм, как он себя обнаружил в русской революции, отрицал свободу, отрицал личность, отрицал дух. В этом, а не в социальной системе, было демоническое зло коммунизма. Я сторонник социализма, но мой социализм персоналистический, не авторитарный, не допускающий примата общества над личностью, исходящий от духовной ценности каждого человека, потому что он свободный дух, личность, образ Божий. Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом. Коллективная совесть есть метафорическое выражение. Человеческое сознание перерождается, когда им овладевает идолопоклонство. Коммунизм как религия — а он хочет быть религией,— есть образование идола коллектива».

Простите за столь долгую цитату. Я привел ее не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: то, к чему мы приходим сегодня, Бердяеву и его единомышленникам было ясно 70 лет назад. Я привел ее к тому, чтобы напомнить, что советская литература и искусство, деятели которой проповедовали в качестве основополагающего творческого метода социалистический реализм — правдивое изображение жизни в ее революционном развитии,— фактически выдавали... желаемое за действительное. На протяжении десятилетий шла унылая деградация общественной жизни, а не ее «революционное развитие». Истинные ценности были отброшены, запрещены, а ложные — объявлены истинными. И эти ложные стали воспеваться и распространяться «инженерами человеческих душ», живописцами, композиторами, режиссерами...

И вот — крах идей, крах религии коммунизма, крах его ценностей.

Люди стали прозревать. За последние два года особенно быстро. А прозрев, многие отворачиваются от обманывавшйх их всю жизнь.

Мне возразят: но ведь были и те, кто не лгал, кто не вписывался в рамки соцреализма и даже больше — всем своим творчеством отвергал этот ложный метод.

Все верно: были и такие (хотя их — считанные единицы). И читательский бум двухгодичной давности — это интерес именно к таким писателям. Зрительский бум — желание увидеть запрещенные в «застой» фильмы и спектакли. Но все эти истинные, непреходящие творения из-за своей немногочисленности ■— все-таки исключения, а не правило. И массовое сознание создало стереотипы: в эпоху всеобщего вранья лгали все, и творческая интеллигенция в частности. Все были мазаны одним миром лжи. Среднестатистический читатель или зритель не очень вникает в тонкости: кто там левый, кто правый, кто подвирал или что-то умалчивал, а кто лгал внаглую. Для массового сознания — все одинаково подозрительны. Это похоже на нынешнее повальное отношение к коммунистам и даже к вышедшим из партии: раз состоишь (или состоял) в этой преступной организации, значит есть все основания сомневаться в твоей нравственности. И нет доверия такому человеку, как нет сегодня у людей доверия к союзной власти. А когда эту власть представляет Борис Олейник, олицетворяющий писательскую прослойку, то его умеренность с правым уклоном просто подтверждает справедливость отвернувшихся. Притом такое отношение, опять-таки в массовом сознании, похоже, приобретает характер инерции. Да и в самом деле, не может же система, идеологическая — в первую очередь, рушиться, а литература и искусство, плоть от плоти этой идеологии, оставаться не затронутым этим крахом.

Но главная причина того, почему читатель и зритель охладели к книгам и спектаклям, мне кажется, все-таки в другом.

Воспитание и формирование человека, как известно, процесс сложный, опосредованный, от многого зависящий (семья, среда, школа и так далее). Также известно, что далеко не последнее место тут занимают литература и искусство — сфера, творящая духовный мир личности. А теперь вспомните, на какой литературе, на каких фильмах и спектаклях воспитывались дети многих поколений советских людей. Напомню хотя бы, для примера, знаменитую формулу «лучшего, талантливейшего поэта нашей социалистической эпохи»: «единица — ноль». Вот так! Не говорю уже о Павликах Морозовых и Павках Корчагиных.

Вся наша система детского воспитания, вся высшая школа были направлены на формирование «члена коллектива», а не личности, то есть — на идолопоклонство перед коллективом. Наш опыт подтвердил мысль Бердяева: «человеческое сознание перерождается,

когда им овладевает идолопоклонство». Сегодня перед нами — несколько поколений людей с переродившимся сознанием. Когда говорят, что наше общество больно, то подразумевают именно искалеченный менталитет гомо советикус. Несколько поколений, воспитанных в такой общности «винтиков», сформировали уникальную личность, нвзываемую в простонародье СОВКОМ. Совок — это субъект перерождаемого человеческого сознания, совку присущи только элементарные потребности. Вот почему чернуха и порнуха на экране, на подмостках и в книге — предел его желаний. Он же воспитан на том, что искусство должно правдиво отображать жизнь. А раз эта самая жизнь сегодня — сплошная чернуха, то он и требует показа того, как оно есть на самом деле. Эротику, которой он попросту был лишен до недавнего времени, совок тоже воспринял сообразно своему воспитанию. Воспитание же его не имело никакого отношения к культуре секса, поэтому последняя и превратилась в желанную порнуху.

Сегодняшний совок — это поколение нечитающих, не желающих ходить в театры — у них просто нет таких потребностей. Они вполне удовлетворяются видеомурой.

...Когда я поднимаюсь по лестнице в большой зал Центрального дома литераторов и вижу с правой стороны «иконостас», называемый «Писатели — герои социалистического труда», меня всегда охватывает тоска, смешанная с чувством жалости к этим людям и одновременно с осуждением их. Ведь прошло-то, смешно сказать, всего-навсего пять лет и уже всех этих Сартаковых, Алексеевых, Марковых, Сафроновых и иже с ними как будто никогда и не бывало в отечественной литературе. И в то же время хочется сказать тем же Симоновым, Фадеевым, Кожевниковым, Кочетовым и прочим таким же: «Вы, как никто, повинны в том, что сегодня происходит в нашей культуре. Самый читающий в мире народ, пичканный вашей лживой белибердой, превратился в совок. Вы, воплощая в своих книгах самый бездарный творческий метод, рожденный убожеством мысли в недрах самой отвратительной, бесчеловечной социальной системы, вкупе со всеми этими Пырьевыми, Александровыми, Охлопковыми, Мурадели, Хренниковыми, Лактионовыми, Герасимовыми, проповедовавшими тот же метод приспособленчества к тоталитаризму, совершили самоубийство творческой интеллигенции эпохи казарменного социализма».

Воистину, история повторяется. Только трагедия, как известно, при повторении оборачивается фарсом, каковым и стало то, что произошло с элитой тоталитарного призыва. А вот как пишет

в «Самопознании» Бердяев о самоубийстве русской интеллигенции его эпохи:

«Несчастье культурного ренессанса начала XX века было в том, что в нем культурная элита была изолирована в небольшом круге и оторвана от широких социальных течений того времени. Это имело роковые последствия в характере, который приняла русская революция. Она нарастала под знаком миросозерцания, которое справедливо представлялось нам философски устаревшим и элементарным и которое привело к торжеству большевизма. Деятели русской революции вдохновлялись идеями уже устаревшего русского нигилизма и материализма и были совершенно равнодушны к проблемам творческой мысли своего времени. По культуре своей они не поднимались выше Плеханова. Ленин философски и культурно был реакционер, человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса. Это оказалось роковым для характера русской революции — революция совершила настоящий погром высокой русской культуры. Интеллигенция совершила акт самоубийства».