Памфлеты

— В 1922 году я получил в СА наивысший командный пост, какой только можно было получить, — хвалится на процессе Герман Геринг. О том, почему именно он, Герман Геринг, получил этот «пост», говорит нам история первых лет нацистской партии: не было тогда почти ни одного «мокрого дела», следы которого не вели бы к кабинету Геринга.

Опыт создаёт мастера. Когда в голове Геббельса зародилась идея поджога рейхстага, он знал, что её лучше всего может выполнить Геринг. Сегодня «человек Возрождения» удивлённо пожимает плечами, когда ему напоминают об этой истории. Он как будто забыл даже фамилию главного участника поджога СА — фюрера Эрнста, который, предчувствуя смерть от руки Геринга, оставил нам письменное свидетельство, в котором описывает но только роль Геринга в поджоге, по и технические подробности этого предприятия. Эрнст? Живот Геринга трясётся от смеха. Да, хорошая идея была с этим Эрнстом! Под шумок 30 июля не трудно было перенести своего пособника в лоно Авраама. Иначе за этим проклятым пультом появился бы ещё один лишний свидетель и была бы ещё одна лишняя неприятность…

Ему читают показания генерала Гальдера.

«Как-то в небольшом кругу завязался разговор о рейхстаге. Геринг сказал тогда: «Единственный человек, который знает как следует рейхстаг, это я. Потому что я его поджёг».

В ответ Геринг легкомысленно машет рукой. Глупости, мол, обыкновенные сплетни. Да неужто рейхстаг стоил того, чтобы его поджигать? Другое дело, если бы речь шла, например, об оперном театре. И тут же этот бессменный глава нацистского рейхстага добавляет:

— Опера всегда была для меня чем-то более важным, чем рейхстаг…

Есть ситуации, когда даже на скамье подсудимых Геринг возвращается к роли первого шефа гестапо, несмотря на то, что в этом случае весь аппарат Геринга состоит лишь из одного человека: его адвоката. Да, как выясняется, для шантажа и этого аппарата достаточно. Не лучше ли всего продемонстрировал это случай со свидетелем Шахта, известным уже сегодня Гизевиусом, человеком 2 июня… и американской разведки и автором неприятной для Геринга книги о «третьем рейхе». Накануне выступления свидетеля к нему пришёл адвокат Штаммер и, не церемонясь, сказал:

— Мой клиент предупреждает вас, чтобы вы были осторожны в своих показаниях, иначе… гм!..

Но на беду Геринга случилось так, что Гизевиус не испугался этого «гм» и рассказал столько новых подробностей из биографии рейхсмаршала, что даже доктор Штаммер схватился за голову…

Однако ещё «более яркий» материал дают фрагменты стенографического отчёта совещания Геринга с рейхскомиссарами оккупированных областей и представителями военного командования о продовольственном положении. Совещание происходило в четверг 6 сентября 1942 года в «зале Германа Геринга» в министерстве авиации.

Геринг: «…Я вижу, что люди в любой оккупированной области жрут до отвала… Боже мой, ведь вы посланы туда не для того, чтобы работать для благополучия порученных вам народов, а для того, чтобы выкачать оттуда всё возможное, для того, чтобы мог жить немецкий народ. Этого я жду от вас. Нужно, наконец, прекратить эту вечную заботу об иностранцах…»

«Неподалёку от границ Рурской области находится богатая Голландия. Она могла бы послать сейчас в эту изнурённую область значительно больше овощей, нежели это делалось раньше. Что об этом думают господа голландцы, мне совершенно безразлично. Вообще в оккупированных областях меня интересуют лишь те люди, которые работают на вооружение и обеспечение продовольствием. Они должны получать столько, чтобы как раз могли выполнять свою работу. Являются ли господа голландцы германцами или нет, мне совершению безразлично, потому что если они действительно германцы, то тем более они дураки, а что надо делать с глупыми немцами, уже показали в прошлом выдающиеся личности…»

Теперь Геринг продемонстрирует нам свои чувства к другим странам.

«…Я забыл об одной стране, потому что оттуда ничего не возьмёшь, кроме рыбы. Это Норвегия. Что касается Франции, то я считаю, что земли там обрабатывается недостаточно. Франция может обрабатывать землю совершенно иначе, если крестьян там немного иначе принуждать к работе. Кроме того, в этой Франции население обжирается так, что просто стыд и срам…»

«Я ничего не скажу, наоборот, я обиделся бы на нас, если бы мы не имели в Париже чудесного ресторанчика, где бы могли как следует поесть. Но мне мало удовольствия доставляет, что французы лезут туда. Для нас «Максим» должен содержать самую лучшую кухню. Для немецких офицеров и немцев, и ни в коем случае не для французов, должны существовать три-четыре первоклассных ресторана. Французам такая пища не нужна…»

«Однако речь идёт не только о продуктах питания, Я часто заявлял, что смотрю на Францию, как на завоёванную область, хотя пока что мы её только оккупировали. Когда-то всё это выглядело значительно проще. Тогда всё это называли разбоем. И это соответствовало формуле: забирать то, что завоевали. Теперь формы стали более гуманными. Несмотря на это, я имею намерение грабить, и грабить эффективно».

«Дальше: вы должны быть как легавые собаки там, где есть ещё что-нибудь такое, что можно взять. Это нужно молниеносно вытащить со складов и доставить сюда».

Мы увидим, что этот «государственный муж» не имел тёплых чувств даже к такому сокровищу французов, как Пьер Лаваль. Обжора Геринг и в этом случае остаётся верен себе: он явно переживает, опасаясь, чтобы Лаваль, чего доброго, не съел в ресторане «Максим» всех шницелей. Вот его слова:

«Теперь вы мне скажете: внешняя политика Лаваля, Господин Лаваль успокаивает господина Абеца, и господин Лаваль, выходя от меня, может пойти в закрытый ресторан «Максим»… Какие французы нахальные, этого вы и представить себе не можете. Когда эти друзья чувствуют, что дело касается немца, они начинают лихоимствовать, поднимают цены втрое, а если хочет что-нибудь купить рейхсмаршал (то есть Геринг. — Я. Г.)_у то и в пять раз…»

Легко себе представить, как широко раскрылась пасть Геринга, когда он перешёл к дальнейшей теме своего доклада — о советских оккупированных областях:

«А теперь о России. О том, что почва там плодородная, не может быть никаких сомнений. Я должен высказать большую признательность за то, что в южных районах — я пока что видел лишь южные районы — удалось, несмотря на огромные трудности, провести с помощью армии сев… Эта страна со сметаной, яблоками и белым хлебом сможет прокормить нас. Пастбища Дона сделают остальное. Но, дорогой генерал, никогда больше не рассказывайте фюреру, что вы маршируете по степи, когда вы лезете в сметану…»

Чем дольше говорит Геринг о богатствах советской земли, тем больше растёт его аппетит. Тут выясняется, что он великий любитель икры.

«Я надеюсь, что скоро у нас будут коптильни, или, в худшем случае, мы их откроем и сможем пропустить через них в большом количестве неслыханное рыбное богатство Азовского и Каспийского морей. Генерал Вагнер, икру мы поделим пополам: половина армии, а половина фатерлянду, конечно, как только мы туда придём».

Конечно, не пришли. И никто за это не может иметь претензий к Герингу…

Ещё короткая цитата, которая показывает дискуссионные приёмы «человека Возрождения». На этом же совете попросил слова один из его подчинённых, комиссар «Остланда», Лозе. Он жалуется на рост партизанского движения и требует у Геринга военных подкреплений.

Геринг. Вы же получаете батальоны?

Лозе. Несколько батальонов для территории величиной с Германию.

Геринг. Я подарю вам Буцефала. И тогда вы будете напевать хорошенькую песню: «Мы помчимся в Остланд…»

Комиссар жалуется также на отсутствие рабочей силы, которую из-под носа забирает у него «рейхсминистр» Заукель.

Лозе. Я не могу спасти урожай и содержать в по рядке хозяйство. Мне нужны люди для работы. В Эстония так сложились обстоятельства, что много тысяч дворов не имеют уже мужской рабочей силы.

Геринг. Дорогой Лозе, мы знакомы уже давно, вы — большой лгун…