Семь смертных грехов (ЛП)

Дело не в переживаемых вами эмоциях, дело в опыте, который вы приобретаете. Невозможно определить, что вы чувствуете, если никто не знает, какое чувство вы испытываете, и эта реакция и есть так называемый грех. Почему церковь так боится людей, чувствующих хоть что-либо? У меня есть теория. Я думаю, это потому, что организованная церковь прилагает немалые усилия, чтобы контролировать действия людей, а значит, есть смысл в контроле над чувствами, особенно это касается гнева, ведь гнев - это естественная реакция людей на тот факт, что кто-то или что-то контролирует их жизнь. Так, как заставить людей перестать злиться, если вы указываете им, что делать и как думать? Сказать им, что это грех. Это то, что называется философией самопознания. И, в в то же время, чем дальше вы уходите от фактического начала, тем сложнее в ней разобраться. В День Мартина Лютера Кинга (15 января, официальный праздник афроамериканцев в США – ред.) вы могли бы кардинально изменить что-то, что подвергалось манипуляциям. Сегодня, после сотен лет догм и успешного промывания мозгов на их счету, бейтесь кулаками в стену слепого одобрения, сколько хотите. Все, что вы в итоге получите, - это окровавленные костяшки и новое разочарование.

Да, можете даже ничего не говорить, у меня большие проблемы с религиями. Организованная религия стояла за большим количеством ложных шагов, чем что-либо другое, виденное мною в жизни. Очень рано я понял одну вещь: для организации, проповедующей преимущества любви и называющей гнев грехом, церковь определенно плодит весьма упрямую и злобную группу людей, разве нет? Как я говорил, лицемерие - это один из самых больших грехов мира. Эффект лицемерия заключается в том, что людям следует быть такими, как им велят, а праведники могут делать все, что им заблагорассудится.

Честное слово, такие люди могут катиться к черту.

Так же как и похоти, еще одному "греху", который может быть ошибочно принят за эмоцию, гневу прицепили клеймо, словно собаке, раздавленной годами лжи и страха. Когда человек злится, принято считать, что он собирается немедленно сделать что-то ужасное. Отчасти это можно свалить на так называемый "ген пещерного человека", но в основном все сводится к пропаганде. Если я разозлюсь, большинство автоматически подумает, что я собираюсь убить кого-то, или избить своих детей, или изнасиловать лошадь, или сделать еще что-нибудь столь же низменное. Что является большим грехом: гнев или клевета о нем?

Гнев это грех, когда родители бьют своих детей. Настоящий грешник - это убийца, который кромсает свою жертву так, что она остается неопознанной; или учитель, который игнорирует свое настоящее предназначение учить, поскольку позволяет своим отрицательным чувствам к детям вставать у него на пути; или жена, которая изменяет своему мужу, потому что он подарил ей недостаточно большой бриллиант на день рождения. Колеса автобуса могут продолжать крутиться, но этот автобус может переехать вас, если водителя уволили.

Есть так много стадий гнева и так много способов использовать его в благородных целях. Но ярость несет в себе шрамы столетий, наполненных беспрепятственным вырождением. Гнев - это мощное оружие в борьбе за гуманизм. Некоторые предпочтут оставить гуманизм в покое, из чего напрашивается вопрос: что есть больший грех - гнев или страх? Пословица гласит: "Зло торжествует, когда добро бездействует". Почему хороший человек ничего не делает, чтобы помочь миру? Что лучше - бояться неизвестного или бороться с ним праведным огнем?

Вот странное предположение: в самом деле, что есть храбрость, как не мощная смесь ярости и страха? Что есть отвага, как не чувство злости и испуга, в результате чего вы совершаете немыслимое? Вы видите, гнев проникает в общество; когда любезности отступают, мы все переживаем момент “бей-или-беги”, чтобы сожрать друг друга. Можем ли мы ужиться со злыми людьми? Конечно, можем - мы делаем это каждый день. Можем ли мы жить без озлобления? Уж точно, нет. Мирное сосуществование не заложено в нашу ДНК. Мы можем "играть" в хороших, но мы никогда не будем достаточно умиротворенными. Так как мы может сваливать это в кучу "смертных грехов"? Забудьте, что говорят идеалисты и хиппи; гнев останется с нами.

Все это является очень личным для меня, потому что я всегда был злым. Я думаю, я перестал быть веселым и жизнерадостным, когда мне стукнуло девять. Как только мой мир перевернулся с ног на голову, с этим для меня было покончено. Я страдал из-за бедности, унижения, домогательств и оскорблений большую часть моего подросткового возраста. И с каждой насмешкой мой гнев возрастал. С каждым ударом я мысленно устремлялся к судному дню, когда моя агрессия выльется на улицы всех стран мира. Я хотел, чтобы карма вселилась в темные сердца тех, кто держал меня в ожесточении большую часть моей взрослой жизни. Я помню все: как покидал школу, испачканный в еде, потому что всякая шпана бросала в меня свои подносы. Я помню, как запоминал все безопасные маршруты домой, потому что бесчисленные придурки, которым больше нечем было заняться, могли накинуться на меня в любой момент. Я помню телефонные розыгрыши, туалетную бумагу на деревьях у моего дома и ощущение, что я никогда не буду в безопасности. Я помню, как хотел плакать каждое утро перед уходом в школу. Я помню стыд и синяки. Я помню, как приходил домой, где тоже было небезопасно.

Сейчас я помню все их имена.

Я знаю, чем они занимаются, и на что похожи их жизни: ужасные берлоги невежества и банальности утром, днем и ночью. И, потому что я по-прежнему злюсь и всегда буду злиться, я думаю о том, как закончили свой путь эти дебилы с ноющими суставами.

И я улыбаюсь.

Возможно, я никогда не избавлюсь от своей ярости, своего гнева, но я всегда буду тем, кто смеется последним.

Плохо ли это? Немцы называют это чувство "schadenfreude" ("злорадство" - нем., ред.), что означает "удовольствие от чужой беды". Правильно ли это - испытывать восторг от того, что долбаная шпана из моего детства превратилась в еще большее дерьмо, чем я мог себе вообразить, и что они беспомощно барахтаются в жизни, которой я бы даже задницу не подтер?

Догадываюсь, некоторым это покажется неправильным. Думаю ли я так же? Нет, вашу мать.

Грех ли это? Конечно, нет.

Черт возьми, это так близко к определению понятия "быть человеком" - чувствовать счастье, когда твои враги получают от жизни больше дерьма, чем ты сам. Как еще мы можем продержаться в эти дни, которые совершенно очевидно являются "худшими из всех, какие мы переживали?" Наши достижения будут всегда иметь определенную планку, которая никогда не будет достаточно высока. И мы вечно будем беситься из-за этого.

Но можно ли освободиться от нашей озлобленности?

Это ужасный привкус вины, который гнев оставляет во рту после того, как вы, наконец, выпустили пар, и, хотя, возможно, эмоции были взаимными, горечь остается. Вы видите, я смог двигаться дальше. Я смог отпустить себя, открыть клапан ненависти и превратить ее во что-то позитивное. Но ожесточение клубится вокруг меня, словно сигаретный дым. Возможно, оно никогда не уйдет. Впрочем, это нормально - нужно совершить путешествие, чтобы узнать, где ты находишься.

Давайте поговорим о такой ужасающей вещи, как бессмысленная жажда убийства.

Прежде чем вы совсем потеряете контроль и кинетесь избивать меня, скажу, что это привычная практика, которой много лет. Каждый в порыве злости желал смерти совершенно незнакомому человеку, по крайней мере, сотни раз. Подумайте: человек, который еле едет перед вами, либо ищет какой-то адрес, либо находится под воздействием сильных лекарств. Люди в аэропорту, у которых уйма свободного времени, вяло слоняются, прерывая поток пешеходов. Идиоты, которые задерживают очереди в МакДональдсе, двадцать пять минут облизываясь на что-то в меню, которое старо как мир, в итоге неизбежно закажут тот же самый пункт № 2 с кока-колой, их обычный гребанный заказ. Люди, гуляющие по аллеям, выгуливающие собак, идущие слишком быстро, или слишком медленно - эти люди так бесят, что появляется охота жевать и глотать цветное стекло, пока не сдохнешь от внутреннего кровотечения. Нетерпение может породить фатальную ярость, в порыве которой мы желаем самой низкой и изощренной смерти тем, кто сжигает чересчур много нашего гребанного драгоценного времени.