Всемирный следопыт 1926 № 04

Большая площадь Чадни-Базара в Калькутте жила обычной шумной жизнью. Прилегавшие к площади узкие, кривые улицы, заполненные туземными магазинами, лавками и разного рода палатками, почти всегда кишели густыми толпами народа. На самой площади сотни торговцев-индусов, почти совершенно голых, лишь с чалмами на головах и короткими юбочками на бедрах, продавали всевозможные предметы, больше всего разную снедь.

Тут же, прямо на улице, среди толпы, сидели в молитвенных позах факиры, а рядом с ними расположились укротители змей. Вот один из них разложил на земле небольшую цыновку, поставил на нее горшок, корзину, целый ассортимент свистулек и бутылок, затем уселся на корточки и заиграл тихую мелодию на флейте.

На эти призывные звуки из горшка вдруг поднялась большая голова очковой змеи, а из корзины выползла черная ящерица. Змея тихо покачивала своей головой в такт мелодии и вращала кругом своими большими глазами.

Вокруг заклинателя собиралась толпа. Все с любопытством и интересом следили за движением змей и молча и сосредоточенно переводили глаза на голого музыканта.

Только двое, стоявшие в толпе около заклинателя, казалось, не интересовались зрелищем и тихо вели свой разговор. Это были два юноши-индуса, одетые в легкие белые плащи «хадар», — студенты Калькуттского университета. Одного из них звали Чандра Синг, а другого — Танаиготто.

— Нет, бабу, — говорил один другому, — мы, индусы, слишком долго не боялись смерти. Мы думали смертью разрешить все наши беды. Теперь мы должны смотреть иначе. Мы должны научиться бороться и жить. Жизнь хороша, и мы должны научиться беречь ее и бороться, чтобы сделать ее лучше.

— Но у меня нет надежды на победу, — тихо ответил другой юноша. Как же можно бороться без надежды?

— Наша надежда — мы сами, — заговорил снова первый. — Посмотри на нашу общую мать — Индию. Вокруг нее мрак и отчаяние, и, казалось бы, ни луча надежды. Но она должна жить, она не должна погибнуть, мы должны бороться за ее освобождение.

— Но мы бессильны, — сказал второй юноша, которого звали Танаиготто,

— Нет, не бессильны! — горячо зашептал Синг. — Нас, индусов, триста миллионов человек, а англичан только горсть. Ты знаешь, индусские рабочие и крестьяне устали от гнета и эксплоатации. Они устали умирать миллионами от голода, холеры и чумы. Сегодня я получил сведения, что рабочие и служащие железной дороги Бомбей — Калькутта забастовали. Сегодня же в калькуттских железнодорожных мастерских назначен митинг, на котором я должен выступить. Если рабочие нас поддержат, то решено итти сегодня же в английский квартал и выгнать англичан.

— Неужели это верно? Неужели час избавления близок?!

— Не знаю… но убежден, что господству англичан приходит конец. Пойдем со мною на митинг, твоя обязанность быть с народом.

Юноша молча кивнул головой, и оба студента направились в одну из узких улиц.

Железнодорожные мастерские в Калькутте расположены далеко на окраине города. Чтобы попасть туда, студенты должны были пройти через всю туземную часть Калькутты, выйти на берег Хугли и перебраться в английскую часть города, на другом берегу реки, а затем уже попасть в мастерские.

Проходя по узким улицам индусской части Калькутты, студенты, несмотря на всю привычку, невольно поражались бедностью и нищетой, царившей здесь. Большинство домов представляло собой какие-то жалкие лачуги и шалаши, кишевшие человеческими существами. Около лачуг играли большеголовые совершенно голые дети, копаясь в грязи и навозе.

Когда студенты переправились на лодке через Хугли в попали в английскую часть города, зрелище стало еще поразительней.

Английская часть города — это кусок Европы в самом сердце Азии. Роскошные каменные здания великолепной архитектуры, чистые, хорошо мощеные улицы и сытые люди.

Комфорт и великолепие на каждом шагу резко кричали о бедности, мраке и грязи индусской части города. Здесь не встречались страшные привидения голода, не было видно оборванных, полуголых мужчин и женщин, доведенных почти до сумасшествия вечной нищетой.

Откормленные англичане важно шествовали по улицам, направляясь в свои клубы и конторы. Мимо студентов то и дело проносились изящные экипажи и блестящие автомобили, в которых сидели роскошно одетые женщины…

И ничто не говорило о том, что в нескольких сотнях шагов от всего этого благополучия, по ту сторону Хугли, тысячи людей живут почти скотской жизнью и умирают от голода и заразных болезней, развивающихся на почве грязи и недоедания…

— Скажи мне, бабу, почему наша мать-Индия так страдает? — спросил младший студент своего товарища, когда они проходили по роскошным улицам английского квартала. — Почему в Индии в деревнях никогда не прекращаются голод, холера и чума? Скажи мне, почему это?

— Это происходит потому, — отвечал старший, — что на свете есть люди, которые живут и жиреют потом и трудом бедных людей. Эти люди — коршуны, живущие страданиями миллионов народных масс, и от них надо избавить Индию.

Центральные железнодорожные мастерские в Калькутте охватывают ряд огромных зданий, где помещаются различные отделения: паровозное, вагонное, колесное и другие.

Когда оба студента подошли к мастерским, работа уже кончилась, и тысячи рабочих выходили из главных ворот на широкую площадь перед зданиями. Многие рабочие, увидев студентов, приветствовали старшего: повидимому, рабочие хорошо знали его и относились к нему с уважением.

Вскоре Чандра Синг поднялся на принесенный кем-то обрубок дерева и, обращаясь к рабочим, начал свою речь. Он говорил о гнете англичан, о их притеснениях и о страданиях народа.

— Кто наши правители? — спрашивал он, обращаясь к толпе рабочих. — Неужели мы можем назвать своими правителями тех лгунов и обманщиков, которые настроили кабаков в каждой деревне и высасывают соки народа?

— Это воры, разрушившие нашу индусскую промышленность, разорившие наших деревенских ткачей, кузнецов и медников, потому что стали ввозить в нашу страну товары, сделанные в их собственной стране.

— Разве те, которые бросили нас в широкую пасть голода и нищеты, холеры и чумы, похищая хлеб наших полей, — разве это наши правители?

— Мы, индусы, сделали огромную ошибку, признав власть жестоких, бессердечных и лживых капиталистов. Но теперь мы начинаем понимать нашу ошибку…

— Братья! Ведь, благодаря нашему труду, англичане стали жирными. Они питаются нашей кровью и потом.

— Мы должны сами управлять нашей страной.

— Братья-индусы! Англичане — это племя чертей, переплывшее через семь океанов, чтобы опозорить и обесчестить нашу дорогую мать, золотую Бенгалию, а мы смотрим на это спокойно. Ведь в нас сила. Почему нам не взять дубину в руки и не заступиться за честь матери?

— Братья! Восстаньте, восстаньте! Раскройте свою грудь, жертвуйте кровь своего сердца на спасение родины!

Волнение все больше и больше охватывало слушавших рабочих, и при последних словах студента напряжение толпы достигло своего предела.

— Смерть англичанам, долой угнетателей! — раздались крики среди рабочих.

— Что же нам делать? — кричали студенту стоявшие близ него рабочие.

— Организуем манифестацию, — ответил студент. — Пройдем сплоченными рядами по улицам английского квартала и покажем англичанам, что мы — сила, с которой надо считаться.

— Согласны, согласны, — понеслись тысячи голосов, и скоро рабочие стройными рядами направились к английскому кварталу. Над толпою рабочих взвились знамена, и скоро по рядам раздались звуки «индусской марсельезы», национального гимна индусов «Бандэ Матарам»: