Знание-сила, 1997 № 04 (838)

Я совершаю ошибку, заявляя, что она губит собственного сына. Но он при этом скорее не хочет ехать в санаторий, чем хочет. Это была победа: ведь здесь «пахать» надо, а в санатории — «халява».

Его все же отправили. Известия доходили такие: получает там какие-то пятерки, пораньше вернуться не хочет, ему хорошо. А я, каюсь, хотела, чтоб ему там было плохо! На новогодний спектакль к нам не пришел. Ну, думаю, позарастали стежки-дорожки. Придется все начинать с нуля...

Но нет. Гляжу — недели через две появились глаза. Потом — улыбка. Откуда? А попал с корабля на бал. Мы тут затеяли каллиграфический журнал (ваша подача, Вячеслав Михайлович?). Пишем Козьму Пруткова. Андрей:

— Дайте мне еще одну «афоризму» написать!

- Еще?!.

Корифеи кинулись к его парте — смотреть. Такие дела...

А Сашка Давыдов в трудный, «распоясанный» период свой жизни (скорбные взгляды наших дев) вызвал народное восхищение тем, что начал писать по-каллиграфически в тетради по русскому, да еще фломастерами всех цветов! На этом, впрочем, не остановился и охватил каллиграфией даже тетрадь по математике. (Почти все переболели этой болезнью: кто диктанты писал с каллиграфическими наворотами, кто — письмо бабушке в Оренбург.)

Вот доказательство:

(Письмо Оли Савельевой любезно предоставлено ошарашенным папой, срочно «отксерено» и только после этого отправлено бабушке. Кстати, Оля — новенькая: вживалась в каллиграфию долго и трудно.)

Личная переписка велась таким манером (я подобрала самодельный конверт):

Каллиграфия стала узнаваться повсюду: на вывесках магазинов, этикетках, на обложках книг, на стендах дома-музея Васнецова, на надгробных плитах в Донском монастыре, на иконах, в тетради по физике. «Смотрите, каллиграфия!»

А тишайший Саша Панин, новенький, которого в первый раз заметили как раз на каллиграфии?! Разбирали неподписанные работы: где чья?

— Это Сашкн Панина! Не видишь, как красиво? (Вера Л. Ее мнение в этом деле что-нибудь да значит.)

Секреты «Ижицы»

Книжку тут нам подкинули любопытную — «Письмовник» профессора и кавалера Николая Курганова. Сборник анекдотов XVIII века. Вот, например:

Уж как они старались, чтобы им было смешно! Увы. Зато после XVIII века Козьма Прутков пошел на ура. Они смеялись даже на «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя».

Тексты из «Письмовника» и Козьмы Пруткова писали для журнала под диктовку разных «диктофонов». «Письмовник» транслировался на всех. А вот с Прутковым вышло иначе. Чтобы как можно больше «плодов раздумий» попало на страницы журнала, каждый получил свою «афоризму» и продиктовал соседу.

Только тут были правильно расставлены приоритеты: прежде всего — нажим и наклон (или отсутствие наклона — в кириллице). Многие понимали, что без нажима и наклона им в журнал не попасть, но ничего с собой поделать не могли. Трудно было выдержать стиль до конца. Их безропотная работа (красоты ради) побудила меня издать почти все написанные экземпляры одних и тех же текстов. Читатель, прочти их как разные!

В литературно-каллиграфическом журнале 4 «ВШ» класса «Ижица» — много разных историй, сочинявшихся в течение полугода и проживавшихся на уроках литературы, чтения, риторики и каллиграфии. Автор у них один, переписчик — другой. «Свяжитесь глазами с третьим «разведчиком» (партнером) и обменяйтесь тетрадками (с сочинениями)», — так автор и переписчик нашли друг друга.

Десять человек из пятнадцати не сломались, довели дело до конца. Переписчику надо было из четырех освоенных шрифтов выбрать один — подходящий к жанру сочинения. Ну, тут сыграли свою роль и личные пристрастия. Но, глядите- ка, русские народные сказки оказались переписаны «кириллицей» — дети попали в точку:

Автор — Вера Лысенко Переписчик — Ксюша Лысенко Романтическая история про грустного Червяка — готическим «Маноле»:

Автор — Андрей Ионин Переписчик — Варя Гогуля А «История одной кражи» и бытовая история про Червяка, который отправился погостить к соседу в Листовку, вернулся в свою Грушовку, а дом разорен, и Червяк умер от отчаянья — мужественным шрифтом по прозванию «старичок»:

Секреты грамотности

Именно за эти полгода мои ученики сделали большой скачок в грамотности. Им пришлось много переписывать. Но как это переписывание отличается от классического переписывания в тетрадь постылых упражнений.

Каждое слово было в маске! И потому так хотелось под нее заглянуть. Поменялся угол зрения. Самое обычное слово, тысячу раз слышанное, вдруг становилось еще и видимым!

Именно в этот период на меня обрушилась лавина сладостных вопросов: «Мария Владимировна, а какой в этом слове корень, суффикс? А это что, приставка?». Включился механизм видения, всматривания, задержки зрения, при посредстве которого накапливаются наблюдения над языком и который потом, в свою очередь, включает интуицию. У кого-то этот механизм (оппозиция «слух — зрение») таинственным образом включается в раннем детстве, и трудно сказать, насколько раннем. Кому-то этот механизм еще не поздно включить. Вот так, может быть, наивно, я смею рассуждать о секрете грамотности.

Завалинка

Завалинка — это такое место, куда ты выходишь, чтобы прочесть свое сочинение. Попросту — стул на сцене. Все истории из наших двух журналов («9 гномов и К°» — просто литературный) прочитывались на завалинке. Это были уроки чтения, русского языка, стилистики, литературного мастерства и чистописания одновременно. П тот самый пресловутый «механизм видения» включался здесь еще как! А некоторые просто научились здесь читать.

Завалинка — потому что сказки (с них-то все и началось) рассказывают бабушки (или дедушки) друг другу, внукам или студентам-фольклористам непременно на завалинке. А еще потому, что на завалинке можно «завалиться»: запутаться в собственном почерке или предложении, Человек выходил читать свой черновик. Без домашней тренировки — не выдержишь образ, а то и вовсе завалишься, ведь текст-то — письменный!

Слушатели всегда были чем-то озадачены: или искали законы сказки, или считали запятые, или решали, за что похвалить, но главное — как сделать историю интересней. Когда на завалинку приносили второй, доработанный вариант (кому это интересно, ведь никто ж не заставляет, отметок-то нет!), я ловила свой педагогический кайф. Такой внимательной, настоящей (ни шебуршания!) тишины еще не слышала. А чтение иногда длилось часами. Нс хотели расходиться, пока все не прочтут.

Андрей нацелился выйти на завалинку, да все не решался, а тут вот решился. Это был его второй успех после каллиграфии. Видели бы вы, Вячеслав Михайлович, как он хорошо заулыбался! Отличник (новенький) Саша Борисов вышел, чтобы прочесть дежурным голосом свою дежурную сказку («Нужна сказка? Нет проблем».) Советы ему дали хорошие. Сделал вид, что ему все равно. Ни одним советом не воспользовался, но откатал захватывающую «Красную Шапочку (наоборот)» на четырех страницах.