Всемирный следопыт, 1927 № 07

«Только бы пролететь Ирландию, а от нее до Парижа — немного больше тысячи километров» — думал я… За мотор уже не беспокоился: он работал точно, как часы.

Среди ночного мрака я иногда замечал огни идущих в океане судов. Чувствовал я себя вполне бодро.

Сон совершенно меня не одолевал.

Я не испытывал голода и только сделал глотка два воды.

Начало светать. Буря оставалась позади. Подул попутный ветер. Если мотор не сдаст, то — я не сомневался в этом — Париж будет обеспечен!

Европа!..

Около часу пополудни ясно обрисовались очертания ирландских берегов. Трудно передать те ощущения, которые я испытывал в эти минуты, — их не перескажешь, их надо пережить самому, чтобы понять. Земля для моряка — это одно, а для авиатора, летящего через океан, — это совсем, совсем другое…

После нескольких минут охватившего меня волнения я успокоился и впервые почувствовал голод. Один бутерброд совершенно меня насытил. Запив его глотком воды, я снова впился глазами в компас и карту, иногда окидывая взглядом расстилавшуюся подо мной гористую Ирландию. Я теперь значительно снизился и летел на высоте, позволявшей видеть меня с земли. Это, кажется, было между четвертым и началом пятого часа — не помню хорошенько.

_{Пилот Чарльз Линдберг — первый, связавший гигантским воздушным прыжком материки Нового и Старого Света.}

Но вот и блестящие берега Англии. Я очень низко проношусь над ее бархатно-зелеными полями. Темнеет. Один за другим мелькают города с красными крышами, деревьями и бесконечным числом фабричных труб.

Над Ла-Маншом я снова забираю высоту, а к западу от Шербурга опять снижаюсь. Тихая звездная ночь. На горизонте светятся сильные прожектора. По небу ходят их белые длинные лучи, словно щупальцы неведомого гигантского чудовища.

Прожекторы, повидимому, искали «Дух Сан-Луи», но ни один из них его не нащупал. Мой хронометр показывал 9 часов. В воздухе взлетели ракеты с аэродрома Ле-Бурже, на котором были зажжены сигнальные огни. Этот аэродром расположен к востоку от Парижа, а мне ошибочно объяснили, что он расположен на северо-западной его стороне. Я никогда не бывал во Франции. Это был мой первый визит в Европу, а потому ориентироваться при полете над ней было нелегко.

Между тем, французские друзья приняли все меры к тому, чтобы облегчить мой перелет над территорией Франции.

Облетая вокруг Парижа, я заметил большой аэродром. Он был так сильно залит ярким светом, что я понял, что это и есть тот самый Ле-Бурже, на который мне предстояло спуститься. Я выключил мотор и благополучно спустился на землю при громких криках массы, такой многочисленной, какой мне еще не приходилось видеть в Америке…

После 34-часового полета, я, конечно, очень устал, и, когда меня вытащили из моноплана и понесли на руках, я едва отдавал себе отчет в том, что со мной творится.

Кто и каким образом «спас» меня от приветствий возбужденной толпы — я узнал лишь из рассказов моих товарищей… После длительного полуобморочного-полусонного состояния, я нашел себя в незнакомой комнате, в компании членов Союза французских авиаторов, и был очень доволен, когда гостеприимные хозяева, по совету врача, предложили мне молока. Оно сразу утолило голод и жажду и придало бодрость и силу. Через час я уже говорил по радиотелефону с матерью. Нашим мечтам суждено было осуществиться…

В общем, могу совершенно искренно заявить, что, за исключением пережитых часов бури, весь мой перелет был не из Трудных. Одну треть пути меня сопровождал попутный ветер. В резервуарах осталось столько бензина, что я мог бы свободно сделать еще тысячу миль. И если в океане будут устроены пловучие станции для спуска аэропланов, то установление коммерческого воздушного сообщения между двумя континентами явится вполне осуществимым.

Как его встретили…

Редко когда Париж переживал подобное тому, что происходило в памятную ночь на 22 мая.

Еще днем к городу Ле-Бурже сплошной стеной тянулись автомобили, мотоциклетки и велосипедисты, а по сторонам дороги шли пешеходы.

На аэродроме собралась такая огромная толпа любопытных, что 300 полицейских и целый авиационный полк едва сдерживали натиск массы, когда «Дух Сан-Луи» в ярком свете прожекторов, словно белый лебедь, плавно спустился на землю.

Толпе, прорвавшей цепь полицейских и солдат, все же удалось добраться до аэроплана. Но она опоздала. Несколько французских авиаторов уже успели вынести Линдберга и укрыть его от восторгов разбушевавшихся парижан.

Расходившимся людям надо было на ком-нибудь излить свое бурное восхищение. Вблизи моноплана Линдберга толпе подвернулся, молодой американец-авиатор, пришедший, наряду со всеми, приветствовать отважного летчика. «Да здравствует Линдберг!» — воскликнул кто-то, — и в один миг молодой американец взлетел над головами толпы. Долго он переходил из рук в руки, не раз подбрасывали его в воздух и снова несли на руках.

Несчастный всеми силами старался отделаться от восторгов все увеличивающейся толпы. Он клялся, что он не Линдберг, что он такой же почитатель отважного авиатора, как и они. Ему не верили.

Толпа бросила свою жертву только тогда, когда стало известно, что настоящий Линдберг будто бы скрывается в доме коменданта аэродрома. Бросились туда и устроили шумную овацию. Но и там Линдберга не оказалось. Долго еще бушевали парижане, пока не утомились — и, наконец, стали расходиться по домам.

Еще накануне неизвестный никому молодой авиатор — в один день стал мировой знаменитостью!..

Одна кинематографическая фирма просила Ливдберга засняться для специальной фильмы, предлагая ему 1.000.000 долларов. К чести молодого летчика надо сказать, что он от этого решительно отказался. Он отказался и от золотого кубка стоимостью 150.000 долларов, прося передать эти деньги в пользу семей погибших авиаторов. Вообще, Линдберг держит себя скромно и, невидимому, не поддается растлевающему вниманию буржуазии, стремящейся превратить его в символ своей силы и славы…

Буржуазия капиталистических стран смотрит на достижение Линдберга — как на новое средство, которым в первую очередь воспользуется военная техника для своих истребительских целей. Об этом уж заговорила западная печать…

Но рабочий класс также с восторгом приветствовал победителя. В его достижении он видит новую эпоху развития мировой техники, с чем непосредственно связаны интересы всех трудящихся и грядущей социальной революции…

В то время, когда шло торжественное чествование Линдберга в Париже и в Лондоне—4 июня, в 6 часов утра, на моноплане «Колумбия», с того же Рузвельтовского поля в Нью-Йорке, вылетел другой американский летчик — Кларенс Чемберлин. Он тоже решился «прыгнуть» через Атлантический океан — из Нью-Йорка в Берлин.

Летел Чемберлин с феноменальной скоростью.

До Берлина, однако, Чемберлину долететь не удалось, — у летчика нехватило бензину, и он спустился в Эйслебене, в 160 километрах от Берлина.

Пополнив запас бензина, Чемберлин продолжал свой полет, но вторично был вынужден спуститься в болоте вблизи Коттбуса, не долетев до Берлина 15 километров. У него сломался пропеллер.

Чемберлин летел о пассажиром и совершил перелет в 6.500 километров в 43 часа.

Несмотря на ряд неудач, он все же перелетел Атлантику, всю Францию и половину Германии. Таким образом, формально он на много побил рекорд, поставленный Линдбергом, и в настоящее время является мировым чемпионом на дальность и продолжительность безостановочного полета.

Но Чемберлин, несомненно, должен уступить пальму первенства Линдбергу. Прежде всего Линдберг летел один, подвергая в этом случае свою жизнь большему риску, чем Чемберлин. Во-вторых, Линдберг точно выполнил задание, и, достигнув конечного пункта полета, летчик мог похвастать большим запасом бензина. Прибыл он в Париж без всяких аварий. И, наконец, первым совершил этот гигантский прыжок через Атлантику.