Журнал «Вокруг Света» №10 за 1976 год

Весь двор смотрел на нас. Я тоже украдкой несколько раз бросил взгляд на короля. Рядом с троном ворковал в большой клетке голубь, между придворными и монархом мирно гуляли щенки — штук пять-шесть, не меньше. Сам зал являл собой удивительное сочетание роскоши и деревенской грубости, так характерной для средневековья. За исключением собак, никто не смел шелохнуться. Неожиданно из-за трона показались две курицы; одна нахально вскочила на золоченый резной край королевского столика и оставила там свой след. Я весь сжался, ожидая, что будет, но никто не обратил на это внимания.

Король слегка склонил корпус, взял дивной работы фигурный кубок, сплюнул в него и произнес:

— Каре ре? (В чем дело?)

— Мы прибыли изъявить нижайшее почтение вашему величеству, — пробормотал Таши.

Было условлено, что он заговорит первым: Таши знал изысканные выражения, принятые при обращении к важным персонам. Эти слова отличаются от разговорного тибетского языка, которым я владел. Таши очень волновался и нервно пытался спрятать руки в рукава моей французской куртки, но они не так просторны, как у тибетской чубы. Мне было куда легче скрывать волнение.

Королю было на вид лет шестьдесят пять. Как и все его придворные, он носил длинные волосы, заплетенные в косы, собранные на макушке и перевязанные веселой розовой ленточкой. На нем была очень элегантная чуба из темно-красной материи, подбитая стриженой овчиной. Суровое лицо выглядело усталым. Тяжелые веки почти не поднимались. Желая прервать невыносимое молчание, я начал:

— Простите меня за то, что я говорю по-тибетски как деревенщина...

Король удивленно вскинул веки — он был явно шокирован тем, что я первый заговорил с ним: это звучало непочтительно и вульгарно. Но по придворным пронесся шепот — видимо, мое знание тибетского произвело эффект. Ангун Тенцинг Трандул широко улыбнулся, лед был сломан, и я чуть-чуть успокоился.

Король осведомился, откуда я.

— Из Франции. Это очень далеко.

— Франция ближе к Лхасе или к острову Америка? — уточнил его величество.

Как и большинство его подданных, он был убежден, что Земля плоская и имеет форму полукружья, обращенного диаметром на север. Полукруг зовется «Южным миром» и окружен со всех сторон океаном, в котором плавают острова. Те, кому доводилось слышать об Англии и Америке, уверены, что это небольшие острова. Центр мира — Лхаса, расположенная точно в середине диаметра полукружья. Не зная, где бы отыскать место для Франции в этом мире, я сказал, что она сосед Англии, но отделена от нее.

Король был удовлетворен и спросил, что привело меня в его страну. Тут, как мы условились, вступил Таши.

— Мы прибыли в вашу страну, чтобы изучать ее прошлое, ее обычаи, посетить монастыри и посмотреть хранящиеся там древние книги.

На сей раз король был очень доволен, придворные тоже одобрительно закивали. Их присутствие, кстати, придавало аудиенции официальный характер. В зале сидело несколько детей, в том числе давешний мальчишка, пригласивший нас во дворец.

Разговор тек неторопливо. В Гималаях вообще стараются не спешить. Даже приветствие по-тибетски звучит «кале пхе» — «не торопитесь». Удивительное дело — меня не покидало ощущение величия происходящего, хотя вся обстановка была простой, а в сравнении с дворами индийских махараджей — просто примитивной. Но именно так выглядели покои королевских замков во Франции и Англии в XI веке. Сейчас нередко забывают, что до крестовых походов, то есть до того, как с Востока в Европу завезли пряности, ковры, шелка и фарфор, герцоги и бароны ходили по своим замкам босиком, спали на соломе в том же помещении, что и их лошади, а в аудиенц-залах разгуливали куры, как у короля Мустанга.

Король сказал, что у него было три сына. Наследный принц Ангду Ньингпо был коронован четырнадцать лет назад, но умер после одиннадцати лет правления. Пришлась ему, старику, вновь взять скипетр в ожидании момента, когда малолетний принц Джигме Дордже сменит его на троне; еще один сын стал ламой в Царанге.

Кончив говорить, король знаком подозвал к себе высокого молодого человека явно аристократического происхождения, судя по его великолепной чубе и золотому кольцу с бирюзой, которое он носил в ухе. Король сказал, что даст мне письмо ко всем настоятелям монастырей. Молодой аристократ тотчас достал из складок чубы лист коричневой бумаги и серебряную чернильницу. Вскоре документ был готов. Джигме Дордже протянул отцу серебряную печатку. Король обмакнул ее в мягкую красную пасту и приложил к низу рескрипта. Бумагу несколько раз скатали, чтобы получился тонкий свиток, который и вручили мне.

Я развернул его и прочел:

«Сим объявляется королевская воля, чтобы по всей стране Ло ламы и трава (монахи) показывали французу, которые двое (имелись в виду Таши и я), все, что находится в монастырях, а также книги. Так повелел король Ло».

Под одной крышей

Утром я просыпался от холода: нашу спальню-часовню насквозь продували сквозняки. В довершение там было полно крыс, питавшихся дарами алтаря. Аскетизм моей новой жизни в Мустанге заставлял оценивать все по иной шкале. Я стал получать удовольствие от глотка чистой прохладной воды, удовольствие от пробуждений с восходом солнца. Я понемногу освобождался от всех привычек прошлой жизни, за исключением курения. Но и тут приходилось ограничивать себя, ибо курить в доме считается здесь грехом. Гималаи остались в наши дни одним из редких краев, где люди не страдают от этого пагубного порока.

Среди лоба (жителей страны Ло) редко встретишь человека с хмурым лицом, дружеский смех звучит по каждому поводу; скажем, я не так завязал чубу или неправильно произнес какое-то слово — тут же раздается заливистый смех.

В Ло Мантанге кипела жизнь. Утро начиналось карканьем громадных воронов величиной чуть ли не с орла. Вороны — одни из немногих птиц, сумевших приспособиться к гималайскому высокогорью. Лоба обожают птиц и вообще все живое. Голуби и воробьи едят здесь из рук. Строгий запрет, наложенный буддизмом, свято соблюдается, поэтому многие животные, которые у нас на Западе считаются дикими, здесь приручены. По миграции птиц жители Мустанга определяют смену времен года. Чтобы узнать, какой сейчас месяц, достаточно взглянуть, какие птицы кружатся в небе. Погонщики редко когда ударят мула или яка. А огреть лошадь —- такое лоба и представить себе не может.

Вообще мирный нрав и доброжелательность мустангцев поразили меня. Если не считать редких семейных ссор, сопровождающихся, как это принято во всем мире, криком, я не слышал и не видел здесь скандалов. Единственный человек, выходивший из себя в Ло Мантанге, был я. Недаром в Гималаях считают дурной характер специфической чертой европейцев.

Здесь мне пришлось умерить пыл. Однажды я напустился на крестьянина, который обещал что-то сделать для меня и не сделал. Тот с удивлением ответил:

— Вы такой ученый человек. Неужели простой крестьянин мог вызвать ваш гнев?

Это послужило хорошим уроком...

Первый иностранец, поселившийся в Ло Мантанге, не мог не вызвать толков и пересудов. На нас частенько приходили взглянуть разные люди. Вдова, в чьем доме мы поселились, купалась в славе. Мужчины, женщины, монахи и дети без всяких околичностей вскарабкивались на крышу, садились, поджав ноги, в углу, вытягивали в знак уважения язык и... не трогались с места. Так я сделался «общественной фигурой».

Ближе всех я сошелся с Пембой — тем самым молодым человеком, что привел в день приезда двух королевских лошадей. Мы сразу прониклись друг к другу симпатией, возможно, потому, что лет нам было поровну и оба мы разделяли страсть к этнографии: обычаи страны интересовали Пембу живейшим образом.

По происхождению Пемба принадлежал к знатному семейству, что давало ему право, как он заметил со смехом, «жениться на дочери короля». Однако все четыре дочери Ангуна были лет на десять старше его и уже успели выйти замуж, так что он не смог воспользоваться родовой привилегией. Вторым преимуществом принадлежности к рангу лумбо (герцогов) была возможность иметь в Ло Мантанге трехэтажный дом; рядовой горожанин мог строить только двухэтажный — так, чтобы крыша не была выше городских стен.