Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год

— Галина Николаевна, вот мы с вами часто упоминаем слово «елабужанин». Желание сохранить историю своего города, согласитесь, неудивительно. Но ведь сейчас Елабуга приняла тысячи новых, в основном молодых, людей, строителей тракторного. Как приблизить их к истории города, чтобы и они со временем ощутили себя старожилами? В этом, по-моему, залог будущего Елабуги...

Галина Николаевна задумалась.

— Однажды,— сказала она,— пришли ко мне комсомольцы тракторного завода с вопросом: «Как проходили маевки в Елабуге?» Я рассказала, и ребята устроили маевку по историческому, так сказать, сценарию на Красной горке, в Танайском лесу, а потом решили привести в порядок могилу красных партизан. Неплохое начало, а?

Мне удалось побывать на Красной горке. Высокий обрывистый берег, поросший соснами. Снизу белопенная Кама. Вдали — силуэт Елабуги. Когда-то сюда приходил Иван Шишкин с друзьями, отсюда он писал картину «Елабуга с Красной горки». В 1918 году на этих кручах были расстреляны партизаны. А у пристани белочехи поставили плавучую тюрьму — «баржу смерти», с виселицей... На ней погибло несколько сот активистов, красноармейцев, членов комбедов, в том числе и Василий Шишкин, родственник художника, первый советский комендант Елабуги.

— Мы хотим,— тихо говорила Галина Николаевна,— чтобы этим людям был поставлен памятник. И, надеюсь, ребята с тракторного нас поддержат. Они уже взялись привести в порядок сквер Цветаевой, что неподалеку от ее дома; обещали сделать ремонт в нашем музее — и сделали! Пойдемте, покажу...

Когда смотришь на Елабугу с вертолета, старый город с дугой церквей по берегу Тоймы и шахматными квадратиками кварталов напоминает сцену театра под открытым небом. Широкое зеленое полукольцо Елабуги-2, как называют кварталы нефтяников, обнимает эту сцену, подобно зрительным рядам. А дальше лежат пока еще чистые луга, щетинятся строчки лесов и краснеет обнаженным грунтом строительная площадка тракторного завода.

Елабуга-2 — это тоже уже история, и начиналась она в годы войны, когда появились здесь, в Татарии, разведчики нефти. Тогда никто из жителей города не знал, наверное, зачем эти люди уходят в леса... Елабужане работали не покладая рук и ждали, ждали писем с фронта. Более десяти тысяч елабужан ушли на войну, и более половины не вернулись. В память павших горит теперь Вечный огонь на берегу Тоймы.

Первая нефть в Прикамье была добыта в 1955 году возле деревни Сетяково. Это имело серьезное значение для Елабуги. Через несколько лет началось строительство Елабуги-2. Финские домики в Голубом поселке были первыми, за ними стали расти двухэтажные дома из местного бутового камня, потом четырехэтажные и выше, потом разбежались улицы — Разведчиков, Строителей, Коммунистическая, Девонский переулок... Поднялись, зазеленели деревья на обочинах и во дворах, радуя глаз и скрывая примитивность послевоенного строительства.

Ну а старый город? Что изменилось в его жизни с появлением Елабуги-2?

Меня познакомили с Лидией Ивановной Зайцевой, главным геологом нефтегазодобывающего управления Прикамнефть, которая живет в Елабуге с 1961 года. Мне был интересен ее взгляд на город, ставший для нее родным.

— Я довольна, что судьба занесла меня в Елабугу,— говорила Лидия Ивановна.— Родом я из-под Рыбинска, работала в Лениногорске, молодом городе на юге Татарии, и, попав в Елабугу, поразилась ее тишине. И еще запомнился мне осенний аромат яблок на базарах... Коллеги, приехавшие сюда на несколько лет раньше, вспоминали, что елабужане встретили их словами: «Чем можем — поможем». И помогли поначалу самым главным — жильем.

Первые нефтяники чувствовали себя десантом, высаженным на отрезанный от мира остров. Связь только по санному пути и летом — водой. Нефть шла по Каме баржами. Это уже потом построили ЛЭП (раньше была только местная электростанция), проложили нефтепроводы, появился аэродром, а еще позже — мост через плотину Нижнекамской ГЭС, автомобильное шоссе на Казань, железная дорога. Город перестал быть провинцией, куда новости доходят только с оказией...

Со строительством Елабуги-2 в квартиры пришел газ, появились асфальтовые мостовые, посадили деревья — и тучи пыли улеглись над старой Елабугой (Раньше в Елабуге деревьев не сажали. Леса стояли вокруг, и человек отвоевывал у них место для жизни. Пни не выкорчевывали, не выжигали, и на вырубки слетались птицы — полакомиться личинками насекомых. Не потому ли в старинном гербе Елабуги был изображен «в серебряном поле сидящий на пне дятел, долбящий оный...»?). Но сам город не тронули — геологи строились в западной, новой части, хотя тогда еще не говорили так много и так настойчиво о необходимости сохранения памятников истории и природы.

Я приехала в город в тот момент, когда жизнь Елабуги-3 только начиналась. На промышленной площадке уже поднимался каркас сталелитейного завода, на окраине города один за другим росли новые дома для строителей, приезжающих на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку со всей страны.

Но, быть может, самой горячей точкой в Елабуге в эти дни была комната главного архитектора КамТЗ Геннадия Борисовича Сысоева. С первых минут нашего разговора я почувствовала: заботы у коренных елабужан, старожилов и тех, кто в Елабуге недавно, общие, и есть надежда, что город не проиграет от предстоящих перемен.

Разговор о Елабуге будущего начался с городов, лежащих поблизости. Дело в том, что на берегах нижней Камы, у Нижнекамского водохранилища, рождается, как говорят специалисты, мощная агломерация городов машиностроения и нефтехимии — Брежнев с КамАЗом, Нижнекамск, Менделеевск. Елабуга с будущим тракторным заводом входит в нее как одно из звеньев. Причем старинной Елабуге отводится в этом кусте роль культурного центра.

Долгое время Сысоев работал в городе Брежневе и теперь, размышляя об опыте его строительства, сказал:

— Этот город воплощает наши градостроительные идеалы 70-х годов, но ныне иное время...

Говорил Геннадий Борисович тихо, тщательно взвешивал слова, пристально глядя на собеседника, как бы проверял свою мысль.

— Сегодня совершенно ясно,— продолжал он,— что город автостроителей, который впечатляет размахом, простором, многоэтажностью, получился безадресным, безнациональным, безрегиональным... Что можно сказать о нем? Что ему десять лет — и ничего более! Человек, живущий в нем, не привязан к ситуации, как мы говорим, а потому испытывает дискомфорт; такой город не может стать ему близким... Не случайно многие жители Брежнева едут отдыхать душой в Елабугу. А знаете, почему так получилось?

Геннадий Борисович, рисуя что-то на листе бумаги, сам ответил на свой вопрос. Он говорил, что была практически игнорирована история некогда богатого торгового села Набережные Челны, на месте которого вырос город Брежнев. Правда, архитектурных красот там было меньше, чем в Елабуге, но было все-таки две-три улицы, а осталось два десятка домов... А ведь город — это организм, у которого есть прошлое, настоящее и будущее, и время должно нарастать вокруг древней сердцевины, как кольца на спиле дерева.

— Я до сих пор помню дом моего детства в городе Пудоже,— неожиданно сказал Геннадий Борисович.— Баньку, речку, запах свежевыскобленного стола. У моей дочери не будет таких воспоминаний...

И еще Сысоев размышлял о «необжитости городской среды», сетовал, что этой проблемой сегодня почти не занимаются, как будто город создается для машин, а не для человека. Я видела, как под его карандашом рождались уличные кафе, маленькие скверики со скамейками, киоски, фонтаны, беседки...

Нетрудно было понять, что главный архитектор примеривался к той большой работе, которая предстояла в Елабуге. «Елабуга,— говорил Сысоев,— это подарок для архитекторов, хотя во сто раз сложнее Набережных Челнов: есть богатая и хорошо сохранившаяся история, да и рельеф холмистый, с перепадами. Лишь бы хватило сил и умения избежать ошибок прошлого...»