Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год

— Джантай — чон басмач. Большой басмач. Оружия много,— переводила Фатима.— В долине Иныльчека пасутся его отары, и тех, кто проходит через эти «владения», Джантай грабит или убивает.

Что и говорить, информация была не из приятных, но Погребецкий решил не откладывать выхода. Для этого прежде всего нужны были ездовые и вьючные лошади. Их в Караколе не нашли, и Погребецкий поехал в Каркару на ярмарку и там купил торгоутов — неприметных с виду, но очень выносливых лошадей.

Откуда было знать Михаилу Тимофеевичу, что Джантай уже знает о его экспедиции, следит за каждым ее шагом...

5 августа экспедиция направилась на восток. Впереди по всему горизонту тянулась бесконечная цепь белоснежных гор, словно вырубленных изо льда. Погребецкий навел бинокль. Немного на восток от середины этой цепи поднималась белая остроконечная пирамида с обрывистыми краями Волнение охватило его:

— Вот он, Хан-Тенгри — Властелин неба!

Пирамида Хан-Тенгри издали казалась трехгранной; восточная ее грань немного круче, чем северо-западная, а склоны северной грани отвесно падали вниз, и снег только кое-где держался на небольших выступах...

С озера Бурдобусин Михаил Тимофеевич поехал на заставу, чтобы обсудить с пограничниками дальнейший маршрут.

— Небезопасно, Михаил Тимофеевич,— предупредил Погребецкого начальник заставы Запевалов.— Под перевалом Тюз и в долине Сарыджаз — банды Джантая. Мой заместитель Головин недавно возвратился из тех мест.

В кабинет, где происходил разговор, вошел перетянутый ремнями военный с двумя кубиками на петлицах.

— А вот и сам Иван Семенович Головин. Кстати, ваш земляк, харьковчанин,— отрекомендовал Запевалов вошедшего.

Когда познакомились, Головин рассказал о февральском инциденте и о том, что задержанный оказался связным из-за кордона и, как выяснилось, шел на свидание с Джантаем.

— К сожалению, вашей экспедицией заинтересовался не кто иной, как сам полковник Лоуренс Аравийский,— подтвердил Запевалов.— Так что за кордоном следят за каждым вашим шагом.

— Каким же образом?

— Известно, через Джантая. Не зря иностранная разведка обеспечивает его оружием и боеприпасами. Ее интересуют открытые горные перевалы для переправки резидентов и связных. И тут басмачи — первые помощники.

— Помните круглолицего киргиза, который так усердно помогал в Рыбачьем загружать в трюмы парохода экспедиционный груз? — снова вступил в разговор Головин.

— Еще бы не помнить, Иван Семенович. Хороший был киргиз, работяга.

— Так-так. И еще вопрос,— поправляя висевшую на портупее казацкую шашку, поднялся с места Запевалов.— Чем вы занимались в Каркаре на ярмарке?

— Как чем? Покупал для экспедиции ездовых и вьючных лошадей.

— Позвольте спросить — через кого?

— Через цыган-маклеров.

— Так вот знайте, и ваш работяга-киргиз, и кто-то из цыган-маклеров связаны с иностранной разведкой. Кстати, никто не интересовался, случайно, маршрутом вашей экспедиции?

— Интересовался один цыган...

— Что же вы ему сказали?

— Сказали, что едем в Сарыджаз,— ответил Погребецкий.

— Через какой перевал?

— Ичкельташ.

— А на самом деле?

— Собираемся идти через Кокпак.

— Враги Советской власти никак не могут смириться с мыслью о том, что Средняя Азия стала советской,— подвел итог разговору Запевалов.— Командование пограничного округа приказало нам обеспечить охрану экспедиции. С вами пойдет отряд под командованием товарища Головина.

Договорившись с Головиным о месте встречи, Погребецкий в тот же день выехал в долину речки Улькен-Кокпак.

Хотя их и ждали, гости все же появились неожиданно. Со стороны леса показалась конная группа, впереди ехал улыбающийся Головин. А рядом с ним известный ергенчи — охотник Николай Васильевич Набоков. С Набоковым был и его сын Михаил, чубатый парень лет двадцати.

— Значит, согласны идти с нами? — обрадовался Погребецкий.

— А почему бы не пойти? Просто грех отказываться...

Набоков всю жизнь прожил на Тянь-Шане и в свое время был даже проводником в экспедиции известного немецкого географа и путешественника Мерцбахера.

С утра, хотя и был туман, Погребецкий вместе со стариком Набоковым вышел искать путь на перевал. Ветер дул с юга. Набоков поднялся вперед и заметил:

— Дымом тянет...

Они вышли к одинокой юрте. Возле очага стоял худощавый киргиз с лицом, побитым оспой. Он уважительно поклонился и пригласил располагаться. Пока хозяин возился возле очага, Погребецкий послал своего помощника Зауберера за остальными участниками экспедиции.

Заночевав у киргиза, Погребецкий намеревался с утра подняться на перевал. Когда Михаил Тимофеевич вышел из юрты, он увидел, что голые вчера еще вершины и осыпи стали совсем белыми.

— Вот тебе и зима! — щуря глаза, заметил Погребецкий.

Подъем был крутой и опасный. Когда стрелка высотомера замерла на отметке «3530», не осталось сомнения, что экспедиция взошла на перевал. Отсюда была видна укрытая снегом цепь Сарыджаза, а на востоке проглядывала огромная, похожая на белый шатер вершина Хан-Тенгри. Погребецкий достал дневник и записал:

«Мы не отрываясь смотрели на Хан-Тенгри и ближайшие к нему вершины. И каждый думал об одном и том же... Пройдет немного времени, и советские люди начнут наступать на эти вершины. Мы — первые разведчики, должны открыть путь к этому наступлению, путь в самое сердце небесных гор... И каждый чувствовал на себе большую ответственность за порученное задание. Удастся ли нам справиться с ним?..»

Чтобы не терять высоты, экспедиция спустилась с перевала траверсом и вскоре вышла на Кашкатер, соседний перевал в хребте Терскей-Алатау. Дальше путь лежал на один из наиболее труднодоступных в Тянь-Шане — перевал Тюз.

Перед выходом нужно было дать хорошо отдохнуть людям и лошадям. Но отдыхать не пришлось. Ночью Погребецкого разбудили выстрелы за палаткой и крики погонщиков:

— Тийбе! Не трогай! Это лошади экспедиции!

И писклявый голос:

— Жогол! Мен атамин! Стрелять буду...

«Неужели это голос караванщика Мирзабека?» — успел подумать начальник экспедиции, вскакивая на ноги. Но сейчас не время разбираться, кто навел на лагерь басмачей. Нельзя терять ни минуты.

— Нужно спешить за помощью к Головину! — выбегая из палатки, крикнул Погребецкий Заубереру. И вместе с караванщиком Барданкулом кинулся вдоль берега.

Вдруг впереди возникли контуры всадников. «Басмачи!» — решил Погребецкий. Но Барданкул закричал в темноту что есть силы:

— Не стреляй, товарищ! Моя Барданкул!

И тут Погребецкий увидел, что всадники, опустив винтовки, мчатся навстречу. Это пограничники. Оказывается, Головин, услышав выстрелы, приказал седлать лошадей и мчаться в верхний лагерь. Узнав о налете, он пришпорил коня, и пограничники пустились в погоню за басмачами.

Настроение у Погребецкого было скверное. Неизвестно, догонит ли Головин банду. А экспедиция без лошадей сорвется...

Настичь бандитов Головину не удалось, они удрали, но лошадей бросили.

Увидев направлявшегося к костру Мирзабека, Михаил Тимофеевич вспомнил ночной писклявый голос и то, как Мирзабек вчера вечером долго возился возле седел.

— Вроде бы удрать собирался,— сказал Погребецкий командиру пограничников, незаметно показывая на караванщика.

— Глаз с него не спускать! — кивнул Головин.

Однообразные серые горы розовели, становились фиолетовыми. Травянистые склоны сменились мелкими осыпями, а кое-где торчали скалы. Продвигаться стало тяжело. Наконец Погребецкий с пограничниками вышел на снежные склоны перевала Тюз. Чтобы подниматься вверх с вьюками, приходилось пробивать в снегу траншеи. В полдень 25 сентября караван подошел к верхней точке перевала.