«Открытия и гипотезы» №3, 2012

Журнал «ОТКРЫТИЯ И ГИПОТЕЗЫ»

2012 № 3

(121)

ИНФОРМАЦИОННАЯ ЭВОЛЮЦИЯ: В КОГО МЫ ПРЕВРАЩАЕМСЯ?

«Гугл нас оглупляет?» — в 2008 году обложка журнала «Атлантик» с этим эффектным заголовком облетела все новостные агентства и блоги. Автор одноименной статьи Николас Карр ничего не имел непосредственно против Гугла, его претензии были адресованы Всемирной паутине в целом. На основании эмпирических и экспериментальных данных — по признанию автора, немногочисленных и разрозненных, — статья, тем не менее, убедительно прослеживала изменения, которые происходят с нашим восприятием, когда основным источником информации для читающего становится Сеть. Шестистраничная публикация в «Атлантике» вызвала полемику, не стихающую по сей день, потому что по мере того, как Сеть расползается по планете, с эффектами, описанными Карром, сталкиваются все новые общества.

Первыми о переменах в способности концентрировать внимание и запоминать узнают лекторы и учителя. Если раньше на полуторачасовую лекцию хватало двух анекдотов, чтобы подуставшая аудитория проснулась, то сейчас тот же объем материала приходится разбавлять четырьмя «перебивками». Природа чтения тоже изменилась: внимание читающего человека стало поверхностным, «порхающим». В интеллектуальных профессиях, какими бы они ни были, все более востребована способность к чтению сканирующему и «дайджестирующему» (в английской образовательной терминологии — skimming, от skim — снимать сливки) — к техникам, позволяющим в один взгляд выхватить из текста нужную деталь или понять его основную идею.

С одной стороны, это объяснимо: с пришествием сетевых коммуникаций букв вокруг нас стало слишком много, чтобы осиливать их все. С другой, интеллектуальная производительность «многозадачного» человека падает, поданным лондонского профессора психологии Глена Уилсона, на величину, эквивалентную десяти пунктам IQ, из-за так называемых затрат на переключение. Настороженный таким фрагментированием, профессор психиатрии Гарвардской медицинской школы Джон Рейти предложил ввести термин «синдром приобретенного дефицита внимания», связывая его с «порхающим» вниманием интернет-пользователя и отмечая сокращение времени, которое современный ребенок может, не испытывая стресса, провести в отсутствие раздражителей — визуальных и иных стимулов.

Из опыта человек всегда знал, что отвлекаться вредно, а умение делать десять дел одновременно приписывалось исключениям, подтверждавшим правило, — апокрифическим героям вроде Юлия Цезаря, умевшего одновременно читать одно, писать другое и говорить о третьем. Но, отмечает Карр, нигде внимание читателя не подвергается такой беспрецедентной и направленной атаке, как в Сети. Коммерческая сверхзадача любого ресурса — предъявить как можно больше раздражителей, привлекающих внимание: чем больше «кликов» по ссылкам, тем больше рекламных модулей попадется пользователю на глаза. Экранное структурирование оказалось в принципе враждебно вдумчивому, сосредоточенному и коммерчески неперспективному чтению. Интеллекту (латинский корень lectum означает «чтение») современного читающего человека Карр ставит диагноз: навыки сканирования и дайджестирования развиваются, но оставшийся без употребления навык внимательного чтения длинного текста деградирует, как любая способность, которую не тренируют. Сознание, привыкшее работать с мелкими кусочками и отдельными фактами, содержательно не связанными между собой, с трудом справляется с масштабными композициями и абстрактными идеями, с текстами, требующими времени и внимания. Иными словами, в восприятии сегодняшнего потребителя текста ружье стреляет потому, что кто-то спустил курок, а вовсе не потому, что оно висело на стене в первом акте. Умение концентрироваться и запоминать, воспринимать композицию образов и идей, системно мыслить, видеть в хаосе случайных элементов структуру и закономерность… — утратой этих интеллектуальных искусств мы платим, по Карру, за информационную сверхпроводимость сегодняшнего мира.

Это наблюдение не просто верно по букве, оно еще и очень знакомо по духу. На протяжении человеческой истории оно формулировалось неоднократно, потому что информационные технологии пожирают разум и духовность человечества практически непрерывно со времен создателей первого алфавита. Письменность и книгопечатание — этапы того же самого процесса, который продолжила, но не завершила Сеть. И то и другое давало интеллектуалам (не знавшим, что дальше будет только хуже) основания пенять алфавиту и печатному станку за деградацию человеческого когнитивного инструментария: памяти, внимания и способности к суждению.

В 1962 году вышла страстная, чтобы не сказать пристрастная, книга Маршала Маклюэна, по сей день программная для западной культурологии (вместе с обширной критикой, которой она с тех пор обросла). Книга называлась «Галактика Гутенберга» и была посвящена далеко идущим психологическим и социальным последствиям фонетического алфавита. Здесь следует учитывать, что Маклюэн тогда смотрел на свой предмет глазами человека 1960-х — времени, когда общество переживало мощный технологический скачок, воспринимавшийся как беспрецедентный и угрожавший переформатировать традиционные представления о вещах. Космос, телепортация и искусственный интеллект практически уже лежали у обывателя в кармане; популярной темой писательской мысли сделалось «как вести себя при встрече с инопланетным разумом», а прагматики рыли на задних дворах бункеры на случай ядерной войны.

Тем временем внебрачное дитя точных наук — структурная лингвистика, увлекаемая военным заказом на искусственный интеллект, открыла для себя языки (и соответственно картину мира) бесписьменных народов. Собранный лингвистами языковой и антропологический материал аборигенных культур буквально взорвал европоцентричную парадигму сознания. Он показал, что сознание первобытного, дописьменного человека категоризирует мир совершенно по-другому. Многое из того, что по умолчанию считалось универсалиями, например языковые представления о времени и пространстве или грамматическое деление окружающего мира на субъекты и объекты, неожиданно оказалось не абсолютным, а специфичным для конкретной семьи языков и вовсе не свойственным другим семьям. Гуманитарное знание обнаружило, что наблюдает действительность не непосредственно, а через призму своих языковых категорий и что результат может скорее характеризовать инструмент наблюдения, нежели саму наблюдаемую реальность. На волне этого гуманитарного шока аборигенные культуры (а также измененные состояния сознания) вошли в моду как некий идеал «непосредственности» и «цельности», утраченных западной цивилизацией. Ответственность за эту утрату Маклюэн возложил на фонетическое письмо.