Асмодей (СИ)

Постепенно к Авроре вернулось некое подобие ощущения времени. В аду, к слову, оно текло по какому-то одному ему ведомому маршруту: то ускоряя, то замедляя свой бег, а иной раз и вовсе замертво падая на пламенеющую землю, заставляя грешников вечность переживать неистовую муку. Все это не поддавалось никакому разумному объяснению, но тем не менее существовало и сводило с ума.

Иногда случалось, что красноватый свет, прорезая мрак темницы, врывался в сознание Авроры сквозь сомкнутые веки, но по истечении нескольких часов тьма опять накидывала на нее свою черную мантию, унося в некое подобие кошмара. Подумать только, даже в огненной Геенне людям было позволено спать!

Вскоре по красным зарницам девушка решила попробовать измерять сутки, но приступила к своему пугающему отсчету не сразу, пытаясь совладать со временем. Однако чем дольше она считала, тем больше впадала в отчаяние, готовая в любую секунду потерять веру и возможность прийти в сознание. День беспамятства, два, три… неделя… Это было невыносимо. Видимо, в том и был смысл адского наказания: все чувствовать, томиться ожиданием, но не иметь возможности узреть окружающий ужас. Осознание собственной беспомощности ввергало душу в еще большую пучину уныния, чем неспособность управлять собственным телом.

В конце концов, она забросила эту ужасную затею, предпочитая забвение горькому знанию, но тогда Аврору стали одолевать ненужные мысли, от которых нельзя было убежать или отмахнуться. Что будет дальше с ее душой? Возможно ли отчаянными молитвами выпросить себе прощение? Возможно ли докричаться до небес из самых глубин адской бездны?

Казалось, целая вечность прошла с того момента, как у адских врат девушка простилась со своим проводником. Последние слова Лионеля до сих пор обжигали ее слух, туманя разум: «Запомни, в аду нельзя верить надежде!»

Смысл этих слов она до конца не понимала, о какой надежде могла идти речь в этих чертогах. Это светлое чувство оставляло своих носителей в преддверии преисподней, страшась даже переступить порог грешной обители. Здесь люди должны страдать! Здесь нет места свету и вере! Здесь есть только одна царица, и имя ей – обреченность!

Каждый раз Аврора старалась прислушаться к тихому бормотанию где-то вдалеке, надеясь вынести из него хоть какую-то полезную информацию, но этот нескончаемый поток слов сливался в сознании в непонятную какофонию адских звуков. Это было ужасно! Казалось, единственной ее реальностью стала нестерпимая боль, без устали терзавшая тело, но к своему отчаянию, сколько не пыталась, девушка не могла разомкнуть век и посмотреть на своих обидчиков. Все пытки, когда-либо придуманные человечеством, меркли в сравнении с тем, что приходится испытать тем, кто попадает в ад. Действительно, Люцифер и его прихвостни обладали поистине богатой фантазией и, главное, возможностью претворить ее в жизнь.

Единственное, что удерживало несчастную от падения в пропасть истинного безумия – это способность мыслить.

«Я мыслю, значит, еще существую», – без устали твердила она, вспоминая слова учителя в сельской школе. Только эта истина и молитва поддерживали в ней крупицы здравого смысла. День ото дня она старалась прийти в себя, попробовать пошевелить пальцем или открыть глаза, но чем больше девушка старалась, тем большая боль обрушивалась на ее истерзанную душу. «Они хотят меня сломить, – подумала Аврора. – Хотят, чтобы я смирилась со своей участью и перестала бороться!»

Это мысль стала для нее настоящим открытием: в смирении был ключ к откровению. Оно было великой добродетелью, которая, видимо, почиталась и обитателями ада. Путь к нему лежал по дороге отрешенности. Только оставив за спиной свое смертное бытие, она получала возможность открыть для себя новую сферу мироздания, будь то ад или рай. Именно этого ждали от нее ее мучители. Что ж, если такова ее судьба, она покорится.

Образ Лотти, детские забавы, нежные объятия матери, долгие разговоры с отцом, поистине божественный вид на зеленеющие холмы и городской пейзаж, – все, что когда-то доставляло радость, должно было остаться за пределами этого мира, ибо в аду не было места ни для любви, ни для радости, ни для сострадания. Это обитель греха и порока, и сюда люди входили лишь с грузом отчаяния и обреченности, чтобы никакая земная мелочь не могла отвлечь их от страданий, выпавших на их долю. Таковы были законы, и не простым смертным менять этот уклад.

Не успела девушка до конца осмыслить эту истину, как на нее вылили ушат кипящей воды, мигом вырвав из объятий лихорадочного забытья. Кожа тут же вздулась отвратительными на вид ожогами, а крик боли вырвался из груди. С ужасом девушка уставилась на руки, покрытые струпьями, которые, не успевая затягиваться, образовывались вновь.

Обведя взглядом свою камеру, Аврора содрогнулась от страха. Каменные стены, залитые какой-то вязкой жидкостью, судя по виду кровью, причем ее собственной, хранили в себе две ниши, в которых из пустых глазниц на нее смотрели два черепа, оскалив ряды белоснежных зубов; почерневшая от копоти решетка представляла собой еще более устрашающее зрелище: между широких зазубренных прутьев застряла человеческая душа, а точнее, лишь часть ее физической оболочки. Окровавленными руками, с которых клочьями свисала плоть, несчастный, ставший ее сокамерником, беспомощно тянулся к свободе, шепча себе под нос что-то невразумительное. Из его полупустых глазниц падали толстые белые черви, которые, коснувшись раскаленной земли, зажаривались заживо, распространяя запах печеного мяса.

Живот тут же свело от мучительного голода, подчиняясь какому-то животному порыву, девушка рванулась к решетке, желая заполучить хоть какую-то пищу после стольких недель голодовки, но тут же рухнула на каменные плиты, разбив колени. Только сейчас несчастная заметила раскаленную докрасна цепь, сковавшую ее ноги. Она прожигала мышцы почти до кости, причиняла боль, но не убивала, навечно приковав узницу к стене. Обернувшись, Аврора увидела свое посмертное ложе, сплошь состоящее из окровавленных игл, которые во сне должны были впиваться в кожу, обрекая на вечные муки. Собственно, на этом все убранство темницы заканчивалось.

Это было ужасающе, даже воздух, тяжелый и пропитанный серой, был наполнен здесь мрачной обреченностью, с каждым вдохом проникающий в легкие и разрывающий их изнутри, вырываясь из груди кровавым кашлем.

В очередной раз взглянув на своего сокамерника, которым, судя по всему, был мужчина, девушка попыталась окликнуть его, но тот был настолько погружен в океан адского безумия, что не удостоил ее даже взглядом, продолжая тянуться за поджаривающимися личинками и к стакану воды, стоящему на недосягаемом расстоянии. Подумать только, они так же, как и в жизни мучились от голода и жажды, молили о смерти, но умереть уже не могли.

– Простите, – проговорила Аврора, но тут же осеклась, не узнав собственного голоса, так жалобно он прозвучал. – Давно Вы здесь заключены? – прошептала узница, но мужчина не удостоил ее своим вниманием. Она попыталась подвинуться к нему, потрясти за плечо, но безумный в тоже мгновение сорвался со своего места, бросившись на нее подобно бешеному зверю. Если бы не цепь, привязавшая его у противоположной стены, он наверняка растерзал бы несчастную в клочья.

Что ж, адские тюремщики весьма продумали конструкцию камер: как бы не тянулись узники к своим сокамерникам, даже при максимальном натяжении цепей они всегда оставались в дюйме друг от друга, пугая до ужаса, но не причиняя вреда.

Отпрыгнув в сторону, с каким-то первобытным страхом Аврора устремила свой взор к несчастному. Существо, рвущееся к ней, уже не было человеком – это был зверь, безумный и неистовый. Однако истинный ужас овладел девушкой в тот час, когда в очередной раз не сумев дотянуться до личинок, мужчина уселся на игольчатую кровать и принялся с жадностью глодать собственную руку, вырывая целые куски плоти и корчась от боли. Теперь ей стала понятна причина такого скорбного вида заключенного – за годы заточения, сойдя с ума от голода, он начал пожирать сам себя. Одна рука его была уже обглодана до кости, на ногах отсутствовали пальцы, кое-где на груди зияли почерневшие от сажи ребра. Одна мысль о том, что через несколько лет, проведенных в этих казематах, подобная участь постигнет и ее, заставила душу девушки похолодеть. Не в силах отвести взгляд от этого зрелища, она даже не заметила, как окружённая ореолом едкого дыма, в их темнице появилась высокая фигура.