Четкие линии (СИ)

— Как продвигается завоевание неприступной крепости? — обратился к девушке, пока сладкая парочка ушла вперед.

Не надо бросать на меня такие подозрительные взгляды. Твоего интереса только слепой не заметит.

Девушка вздохнула. И коварно улыбнулась.

— Он уже не ругается, не огрызается… по крайней мере, не столько, — игнорировать моего Бобренка вздумал? Не позволю! И она тоже не позволит. — Кажется, смирился. Немного. Но я над этим работаю.

Это хорошо, что ты работаешь, это очень хорошо, Бобренок. Осталось только выяснить реальную подоплеку дел.

— Ты уверена, что тебе нужен ядовитый мизантроп?

Бобренок хмыкнула, поправила челку.

— Не веришь в любовь с первого взгляда?

— Нет.

— Он мне понравился, после того обсуждения с Лавандой я начала приглядываться к нему, и сама не заметила, как увлеклась. Он ведь очень умный, Гарри, талантливый, если забывает о шипах и колючках, с ним очень интересно разговаривать. И не только о зельях и чарах, он начитан, знает о кинематографе, об истории не только магического мира. С ним мне… легко, как бы удивительно не звучало данное утверждение. Ты оказался прав тогда — не нужно притворяться с самого начала. И теперь я могу быть с ним собой, кажется, он даже с этим смирился. Что старше — разве в мире магов это разница? Это ужасно — влюбиться в человека, которого не можешь уважать. Я бы тогда сама себя перестала уважать. А Снейп достоин уважения. И если ради этого придется немного побиться о колючки, я согласна.

Все-таки ты истинная гриффиндорка, Бобренок, по крайней мере, в любви. Невзирая ни на какие слизеринские черты.

— Не боишься, что первая любовь… трам-пам-пам? — что там еще говорят об этом горьком и сладком чувстве.

— А он не первая моя любовь! — наверное, моя челюсть отвисла, потому как Гермиона весело хмыкнула. — Перед Хогвартсом я была влюблена в старшеклассника из нашей школы, ходила за ним хвостиком, записывала конспекты, искала книги. Глупость в общем, но то увлечение я пережила, — она дернула плечиком и вошла в класс.

Пришлось последовать за подругой, гадая, чего еще я не знаю о мисс Грейнджер.

И мне показалось, что за поворотом мелькнула темная мантия, или нет?

— Хочешь сказать, что такая вещь может оказаться в моей Комнате? — Кандида откинулась на спинку кресла, размышляя, после того, как я выложил все соображения. Опираясь, разумеется, на исследования своей подруги. Якобы она все вычислила, теперь мы всей компанией ищем варианты предметов, которые могут быть крестражами, и мест, где их можно спрятать, экранируя сильнейшие темномагические эманации.

— Это невозможно, — категорически произнес Слизерин тем временем.

— Согласна, — кивнула товарищу женщина.

— Почему? — мы с Еленой переводили взгляд с одного на другого.

— Продолжительность жизни в наше время была гораздо меньше, чем сейчас, даже у магов. Голод, мор, эпидемии, войны, столкновения с противниками, кровная вражда, яды, проклятия, сглазы — да мало ли причин погибнуть в расцвете лет? Понимание неотвратимости смерти, непредсказуемости, скоротечности жизни появлялось у детей нашего поколения с раннего детства. Мы можем погибнуть в любой момент, поэтому за отведенный период времени нужно успеть сделать как можно больше. Продлить род, укрепить позиции. Только когда семья в безопасности, есть дети, можно заниматься исследованиями. Но маги либо этого не достигали вовсе, находясь в постоянных заботах о своих домах и родных, либо находились уже в таком возрасте, что смерть казалась облегчением, ее не боялись. Поэтому концепция бессмертия не пользовалась популярностью в наши времена.

— Однако это не мешало появлению некоторых энтузиастов, — подхватила Когтевран.

— С годами условия жизни магов улучшились, поэтому те, кто чего-то достиг, кто боялся смерти, стали искать способ избежать с ней встречи, — вставила Елена.

— Но это лирика, — отмахнулся Слизерин, взглянул прямо, немного насмешливо. — В мое время не существовало сильного разделения на темную и светлую магию, ее просто использовали и не боялись. Поэтому о крестражах знали те, кто интересовался ими. Например, Кандида.

— Это занимательное направление исследований, — повела плечами леди Когтевран. — Каждая душа стремится, после гибели физического тела, уйти из нашего мира. Либо остаться, если есть незаконченные дела, если просто она боится того, что скрывается за Гранью. Крестражи суть разделения души, которая не желает покидать бренный мир, но и существование в форме призрака ей претит. Поэтому вперед выходит другое желание: обрести тело. Собственное, подвластное только одному кусочку.

— Поэтому все крестражи блокируют, — они идеально друг друга дополняют, перехватывают нить повествования так, что она не прерывается, тянется дальше, сплетаясь в узор. Глаза Слизерина довольно сверкнули, когда он заметил мою реакцию. Вот ведь… змей! — Их создание — палка о двух концах. Кто-то может найти кусочек, тот подчинит человека и станет реальностью, даже невзирая на то, что где-то может бродить еще один, свободный, кусок души. Поэтому прячут, тщательно запирают заклинаниями.

— Крестражи — это паразиты, питающиеся магией того, кто их носит. Если нашел эту гадость, уничтожай немедленно. Адское пламя или яд василиска, с последним тебе поможет Салазар, — стрельнула глазами в сторону друга.

— Твоя шутка про то, что я змея, уже не смешна, дорогая Кандида, — промурлыкал тот, хотя глаза гневно сверкали.

— Я имела в виду твоего питомца, но, по-видимому, задела старую рану. Нацедишь Гарри яду, Салазар?

И эти могут препираться вечность, тем более, спешить им некуда.

— Давайте вернемся к крестражам. Почему ты уверена, что их не может быть в твоей Комнате?

— Потому что моя Комната, как и Комнаты остальных Основателей, по сути тонко настроенный артефакт с определенной структурой и заданными параметрами. Сильное колдовство, наподобие того, что используют для защиты крестражей, способно вмешаться в его работу, навредить, поэтому оно здесь невозможно. Блокируется самой Комнатой. Сюда можно пронести артефакт, но нельзя его вплести в структуру Комнаты.

— То есть просто бросить и все?

— Да, — просто кивнула Когтевран. — Единственный, кто сумел сделать артефакт в артефакте, это Салазар. Он превратил Воскрешающий камень, доставшийся от предка, в часть родового кольца Слизеринов. Подозреваю, ему помогали либо гоблины, либо Годрик. И не единожды.

— Годрик, — слегка поморщился Слизерин. — До этого Камень являлся реликвией нашего рода.

Значит, защитить крестраж в Комнате не сумели бы, его просто-напросто вышвырнуло бы из помещения.

— Но его могли оставить? — вернулся к прежней теме.

— Нет, — губы Когтевран дрогнули в намеке на гордую улыбку. — Комната обладает своим сознанием, пусть и отличающимся от человеческого. И она все же артефакт. А крестражи — магические паразиты. Они способны вытягивать из человека жизнь, а из других артефактов — энергию. Поэтому частенько в крестражи превращали мощные предметы, реликвии.

Все как и говорила Гермиона, никто не делает крестражи из консервных банок. Тут целая наука и основа. Но как от этого болит голова. Я всего лишь хочу нормально провести Рождество, отучиться. Хочу рисовать мангу и не думать ни о чем больше.

За что мне все это?!

Рисунок котенка зашелестел перед глазами, дверная ручка повернулась, привлекая внимание. На случай, если кто-то находится внутри, а снаружи его ждут, но не могут войти, Комната могла подать сигнал. Кандида продумала все, что возможно.

Мы всей компанией переглянулись. Елена направилась к выходу, прошла сквозь дверь. С тех пор, как ей дали допуск в Комнату, она могла приходить и уходить, когда ей вздумается. Свои обязанности призрак не забросила, но теперь львиную долю своего времени тратила на беседы с матерью. Нагоняла впустую потраченное при жизни время.

Вернулась призрак растерянная.

— Там большой жук стучится в дверь, — тихо, словно сама не уверена в своих словах, произнесла она.