Talk to me (Поговори со мной) (СИ)

– Из-за Наставника. С ним я еще разберусь! – пугающе зло восклицает Егор.

– Ты безоговорочно веришь Стояну, которого видишь впервые в жизни, а меня, зная пять лет, считаешь за лгунью? – разочарованно говорю я.

– Не Стояну. Ване.

– Меня обратили насильно. Я бы такой участи никому не пожелала, – стараюсь игнорировать его последние слова я. – Помнишь Сашу? Его в ту ночь убили. А Таню? Помнишь, она в школе больше не появилась, потому что родители ее заперли дома, не выдержав такого позора? А через месяц она с собой покончила. Неужели…

– Лес рубят – щепки летят.

От этой безразлично брошенной фразы я не выдерживаю:

– Щепки? ЩЕПКИ?! Люди для тебя – щепки?! Он только здесь двенадцать человек положил, чтобы просто дорваться до власти! Ты думаешь, он использует ее, чтобы помочь оборотням? Черта с два! Он использует магов, до поры до времени, а когда они станут ему не нужны… Посмотри на меня: я для него опасна, потому что не верю во всю эту ересь про превосходство оборотней, да еще самого верного его последователя разуверить могу, потому Стоян и положит меня на алтарь завтра. Я тоже буду щепкой на этой лесопилке!

На лице Егора отражается искреннее удивление. Да, Стоян наверняка запретил всем подпускать его ко мне…

– Аааа, то есть честный дядя-оборотень тебя не оповестил. Не рассказал, зачем так рьяно хранит меня, кормит-поит?

– Он бы не стал… – бормочет Егор. – Если ты вернешься к нам, если…

– И он найдет на мое место другую девочку. У нее, наверное, тоже будут родители, может, любимый, она тоже будет хотеть жить. Пойми ты, нельзя так. Заменить на жертвеннике дорогого тебе человека любым другим и думать, что все отлично. Знаешь, тебе нравится версия событий Стояна по одной простой причине: не нужно нести ответственность, потому что это не твое решение.

– Неправда!

– А что правда?

Опешив, Егор молчит. Он уже запутался в нашем вранье. Разворачивается, и я понимаю, что упустила шанс.

– Хочешь узнать настоящую правду? – хватаясь за клеть, кричу ему вдогонку просто от отчаяния. – Тогда послушай, что Стоян будет говорить, когда тебя нет рядом! Или Ваня…

Егор останавливается посреди коридора. Оборачивается, растерянно и умоляюще смотрит на меня, будто думает, что я смогу разрубить узел непонимания. Больше всего на свете я хочу, чтобы он узнал наконец правду... По моему телу вдруг прокатывается волна тепла. Это странное чувство: для его полноты мне, кажется, не хватает только палочки в руке. По лицу Егора могу сказать, что он это тоже ощутил.

– Она светится, – тихо бормочет Гарри, заставив меня обернуться.

Кулон-волчица поигрывает мягким голубоватым светом, который быстро затухает.

====== Глава 26. Силу дала боль ======

«Было страшно идти по скользким ступеням

Там, где не властна любовь.

Не было смелости выйти из тела,

Не было слабости сдаться на милость.

Но время пришло, и небо взлетело:

Силу дала боль».

(Ольга Арефьева и Ковчег – Боль)

Выслушав за день всю палитру мнений Драко о себе, Эва сидела на кровати, пригорюнившись. Да, разговаривать с людьми елейным голоском, умасливая их, она определенно не умела. Даже с Егором не вышло – это и Гарри, и Драко было понятно без перевода.

Теперь Малфой со злобой разбирал пояс с зельями, надеясь соорудить новый план.

– Веритесарум! – запальчиво воскликнул он, держа в руках склянку с прозрачной жидкостью. – Ну почему ты его перед мальчишкой не выпила, чтобы он поверил!

– Да потому что это самая обычная вода!

Драко замялся, но лишь на секунду:

– Но он-то об этом не знал!

– Наврать ему, чтобы он поверил, что я не вру? Иронии не замечаешь?

– Знаешь, поделом тебе. Благородство, граничащее с идиотизмом, должно вымирать, – зло бросил Драко, ставя точку в разговоре.

– Малфой! – не очень убедительно прикрикнул на него Гарри, потому что с общей идеей был согласен: есть время, когда обман не только уместен, но и жизненно необходим, хотя такими резкими словами, конечно, бы не разродился.

Драко не обратил внимания, продолжая присматриваться-принюхиваться к уцелевшим склянкам.

– А это что такое? – он помахал перед Эвой кислотно-оранжевым составом, который ни на вид, ни на нюх оказался незнаком, этикетка, естественным образом, к склянке не прилагалась.

– Закрепитель ипостаси, – глянув на пузырек, ответила девушка. Она носила его исключительно до кучи – никогда не знаешь, что может пригодиться.

– Превращаться что ли не дает? – нахмурил брови Гарри.

– Скорее, помогает, – поморщилась Эва. – В простые дни оборотни контролируют превращения, ну худо-бедно, а в полнолуние у нас просто выбора нет. А зелье позволяет не превращаться.

– Что ж его все оборотни не используют? – удивился Гарри. – Ну, в смысле те, кто хотели бы.

– Наставник только недавно состав закончил, к тому же побочных эффектов пока много. Тошнит жутко и слабость в теле, будто пьяный, только к подвигам не располагает.

Драко совсем скис и, убрав склянку обратно, перекинул пояс девушке – раз уж на нее надели, значит, и держать у нее безопаснее. Другие склянки у Малфоя никаких чувств не вызывали: девушка носила в поясе все подряд, чего не делал ни один боевой волшебник. И как он только раньше не заметил. Наверное, не туда смотрел.

Злобно заскрежетал замок, в комнату вошел Ваня, прошествовал к тумбочке, поднял с нее кулон-волчицу, демонстративно навесил на Эву и велел ей по-русски:

– Идем.

Девушка чуть замешкалась: ужином ее уже попотчевали (Драко и Гарри свои украденные пайки тоже смолотить успели), так чего же Стоян хотел от нее теперь? Сердце похолодело. Никто, вообще-то, не задумывался, что ритуал проводится в какое-то определенное время суток и, хуже того, в наступившую уже ночь.

Но Эва мужественно поднялась с кровати и только у порога не выдержала, бросив умоляющий взгляд на Драко. В нем что-то дернулось и неприятно кольнуло в сердце. Он не верил. До последнего считал, что здесь какой-то подвох. Разум до сих пор не отбросил эту идею – ее уводят просто для вида, и взгляд этот тоже… Но на душе острыми коготками заскребли кошки.

На этот раз мы молча спускаемся вниз, в темноту, которой, впрочем, для нас обоих не существует. Мне не хватает смелости спросить: это конец? Сердце бьется в горле, трудно дышать, и голова от этого кружится, так что внизу лестницы без переломов я оказываюсь разве что чудом.

Может, только от этого я и решаюсь на безумие, подсказанное мне Драко. Ритуал полностью, наверное, не сорву (Настя говорила, что если осталась только последняя стадия, то дело почти гиблое), но подгажу Стояну знатно.

– Ванечка, – томным голосом зову я и касаюсь рукой его плеча.

Он оборачивается с раздражением и одновременно мукой на лице. Сделав уверенный шаг (пока вся смелость не испарилась) и поднявшись на цыпочки, я настойчиво приникаю к его губам. Ноль реакции. Мне страшно открыть глаза, чтобы понять: это он от степени офигевания или от безразличия? Ответ приходит полминуты спустя, когда Ваня сам жадно прижимает меня к холодной каменной кладке. Вот это страсть: гневная, животная, в которой, если уж не сожрать, так укусить точно хочется.

Внизу живота свинцом затягивается приятное и одновременно отвратительное отяжеление. И куда подевалась вся стеснительная осторожность Вани, с которой он обнимал меня три года назад? Когда он сгребает руками ягодицы и начинает целовать шею, я понимаю, что пора. Сдерживая дрожь в руках и убедившись, что умереть от отвращения к себе невозможно, тянусь к нему под мантию к брюкам. Как только мои пальцы смело касаются его паха, Ваня отпрядывает от меня.

– Что ты делаешь? – озадаченно и почти разочарованно спрашивает он.

– Я… – делаю к нему шаг, призывно провожу пальчиком по мантии, – я… Поцелуй меня…

Ваня отшатывается от меня, будто от прокаженной. Нервно усмехается, не веря. Вопрос только: мне или в то, что это происходит?