Сладкая отрава (СИ)

– Я смотрю, у тебя и самого в запасе девять жизней, – язвлю я, вспоминая, как Хоторн потешался над тем, что мне неоднократно удавалось избегать смерти.

– Ты же не надеялся, что я преставлюсь раньше тебя, оставив Китнисс без защиты? – с презрением отвечает он.

Я завожусь с пол оборота.

– Китнисс не понадобится твоя защита! – выкрикиваю я.

– Теперь-то уж точно нет! Молодец Койн, что упрятала тебя во Второй!.. Аййй!!.. – из горла Гейла рвется крик, переходящий в болезненный стон.

Похоже, наш спор пришелся Прим не по вкусу, и она не нашла другого способа прервать перебранку, кроме как плеснуть немного зеленки на рану Хоторну.

– Больно же! – ревет он, на что девушка, невинно хлопает ресницами.

– Питу тоже больно, – заявляет она.

Хотя мне не понятен смысл ее слов – вряд ли Прим имела в виду мои повреждения после драки и падения, – однако Гейл, похоже, понимает намек и замолкает, бросив на меня уничтожающий взгляд.

– В его случае, муки совести справедливы… – бурчит Хоторн. – Он, между прочим, мог и убить Китнисс, – произносит он громким шепотом.

Я пристыжено молчу. Охотник прав – я не понимал, что творю. Было время, когда я мечтал о смерти Сойки… С силой сжимаю челюсти: противно признавать, что я действительно был угрозой для Китнисс. А может, и сейчас ей остаюсь??

– Гейл, пожалуйста, – чуть мягче говорит Прим. – Мы ведь обсуждали это…

Против воли, но я злюсь. Теперь и у этих двоих секреты от меня!? Время течет, люди меняются, а я все равно, раз за разом, остаюсь не у дел. За моей спиной плетутся интриги, звучат шепотки и замалчиваются тайны.

– Ну, поделитесь тогда уж и со мной, что вы там обсуждали?! – требую я.

Прим и Гейл переглядываются, Хоторн начинает говорить первым.

– Твои мозги, Мелларк, они ведь до сих пор не в порядке? – ехидно уточняет охотник.

Примроуз хмурится.

– Гейл Хоторн! Если ты сейчас же не прекратишь нападать на моего пациента, я буду вынуждена залить твою рану кислотой, чтобы отвлечь от Пита, – заявляет она.

Мы оба удивленно смотрим на нее, а Гейл неловко ерзает на койке, словно старается отползти от девушки, все еще склонившейся над ним.

– Ты не сделаешь этого! – говорит Хоторн, но в его голосе угадываются сомнения.

– Ты слишком добрая для этого, – невольно вставляю я свои пять копеек, хотя я тоже ни в чем не уверен. За годы, что я не видел Примроуз, она сильно повзрослела: изменилась и внешне, и внутренне.

Девушка прикусывает губу и закатывает вверх глаза, будто всерьез размышляет над тем, совершить ли ей злодеяние над охотником. Мы с ним оба молчим – выжидаем. Наконец, Прим мило улыбается и хитро говорит:

– Пожалуй, да, я добрая, – сообщает она. – Но не перегибайте палку, а то могу начать мстить обоим.

И я, и Хоторн дружно киваем, соглашаясь не скандалить при ней, хотя исподтишка все-таки обмениваемся с ним хмурыми взглядами.

***

В больнице я торчу уже неделю и от общества Хоторна мне просто некуда деться: так или иначе, но нам приходится общаться. Прим упорно отказывается даже слышать о том, чтобы расселить нас в разные палаты. Говорит, что ей так удобнее присматривать за обоими, только вот мне кажется, ее планы куда коварнее, но от того и менее осуществимы – помирить меня и охотника. Я не знаю «что» должно произойти, чтобы мы перестали ненавидеть друг друга.

Хотя… Бывают времена, когда он меня не раздражает. В какой-то момент у меня даже возникает сумасшедшая мысль о том, что мы с Хоторном могли бы подружиться, если бы все сложилось иначе: не стой между нами Китнисс.

Я часто думаю о ней: лежа с переломом на больничной койке, кроме как размышлять о жизни – и делать-то больше нечего. В чем-то Хоторн прав: он защищает Китнисс. Каждый раз, когда меня не было рядом или когда я был опасен для нее, – все, что делал Гейл, это старался уберечь свою… любимую?

– Порой я не могу разобраться в своих воспоминаниях, – однажды вечером говорю я.

В палате полумрак, за окном дождь: один из тех моментов, когда хочется делиться сокровенным. Гейл поворачивает ко мне голову, показывая, что слушает, о чем я говорю.

– Еще до войны, – продолжаю я, – когда Сноу опаивал Китнисс отравой… Я позвал тебя, чтобы ты… – слова застревают на языке, но Хоторн молча ждет, пока я соберусь с духом. – Чтобы ты стал первым мужчиной Китнисс. Правда или ложь?

Я не смотрю на охотника. Мне неловко и… страшно.

Некоторое время Гейл молчит. Я даже уже решаю, что он вообще ничего не скажет, оставив меня наедине с моими сомнениями, но Хоторн все-таки произносит:

– Правда, Мелларк. – Его слова медленные, тягучие, словно даются ему с большим трудом. – А потом я сказал тебе, что ты идиот, – добавляет он, подумав.

– Китнисс отказалась быть с тобой? – мне кажется, я перестаю дышать, пока жду ответа охотника.

– Да, – односложно отвечает он.

Мы замолкаем. Я стараюсь разложить в своей голове информацию, в которую очень хочется верить, но она постоянно искажается вспышками отвратительных воспоминаний. Сжимаю челюсть, стараясь сдержать голос, который твердит мне, что Сойка и Хоторн любовники, что я видел это, что я знаю! Знаю! Знаю!..

Неожиданно Гейл начинает говорить, быстро, страстно, словно боится, что если замолчит, уже не сможет продолжить.

– Хеймитч рассказал, что с тобой сделал Сноу. Это… гадко, но это не оправдывает тебя и твои поступки! И ты не заслужил того, как сильно Китнисс тебя любит! Я могу дать ей все, что она захочет, кроме одного: я никогда не буду тобой!

– Китнисс не любит меня… – еле слышно говорю я, нервно сжимая в ладонях простынь.

– Повторяй себе это почаще, Мелларк! – рявкает Хоторн. – Культивируй в себе ненависть к ней и тогда ты сможешь до конца жизни жаловаться на охмор и на то, какой ты несчастный и никем не любимый.

В его голосе столько тоски, что мне даже становится жаль Гейла. Он ведь тоже любит Китнисс… Стоп! «Тоже»? А я люблю Китнисс?

И эти слова Гейла о том, что Сойка любит меня. Я могу верить ему? Как такое возможно?

– Ты и Китнисс… Вы… – не могу спросить. Просто язык не поворачивается задать вопрос, но охотник, похоже, сам понимает, о чем я думаю.

– Никогда, Мелларк. Мы никогда с ней не были вместе, – сухо отвечает он, а я с облегчением прикрываю глаза. – Она выбрала тебя, но я совершенно не понимаю почему! Хотя… Все-таки у меня есть соображения по этому поводу.

– Поделишься? – спрашиваю я.

Гейл морщится, но все-таки говорит:

– Ты пожертвовал собой ради нее. Буквально отдал все, что у тебя было. – Горечь Хоторна так и плещется через край, очевидно, насколько ему неприятен наш разговор. – Наверное, только так и можно было заслужить ее любовь?

Смотрю в потолок и не знаю, что ответить охотнику. Его признание вызывает во мне такую бурю чувств, что я боюсь не справиться с ними. Перед глазами всплывают уже знакомые яркие картинки с интимной близостью Гейла и Сойки, а я жмурюсь, стараясь подавить их. Заменить, переписать, доказать самому себе, что они – ложь. Я знаю, что истина в других воспоминания – серых, мутных, но именно они правдивы.

Гейл, идущий по коридору отеля с расцарапанным лицом.

Китнисс, вся в слезах, забившаяся в угол спальни.

Ее дневник, который она дала мне прочесть.

Решение Сойки о том, что я буду ее первым мужчиной.

Ее признание в любви…

Я верю Сойке? Мне хочется верить! И все-таки какая-то часть меня боится обмана: Китнисс так долго не могла решить, нужен ли я ей, так что же изменилось?

***

Час назад меня, наконец, выписали из больницы. Гипс с руки убрали, царапины зажили. Я иду по дороге, которую за последние годы изучил вплоть до каждого камня, валяющегося на обочине. От каждого моего шага вверх поднимается пыльная туча, а кожу жжет от яркого солнца. На горизонте уже маячит серый дом, в котором я живу, но мыслями я все еще в палате, с Гейлом и Прим.

Несмотря на частые и неизбежные стычки с Хоторном, я все равно к нему привык, тем более, что сестра Китнисс, как могла, сглаживала острые углы между нами. Мне нравится Примроуз, она удивительная: начитанная, остроумная, смелая и, нельзя не отметить, очень симпатичная. С охотником сложнее. Наши отношения не перешли на уровень симпатий, но теперь мы, по крайней мере, не пытаемся убить друг друга. Даже больше, я проникся к нему уважением: Хоторн имеет твердые убеждения и не отступает от них.