Осень (СИ)

— Мы можем получить сейчас шоколадный пирог? — спрашивает Райли.

Я кивнула, поднимая ребенка и опуская его на пол.

— Вперед.

К моему облегчению, позже они удалились в свои комнаты, оставив комнату в тишине. Эмбри начал потирать глаза — верный признак, что он снова хочет спать. Часы пролетели; было уже почти семь часов.

— Хочешь принять ванну? — спросила его я.

— А? — Он приподнял бровь.

— Ванну, — кивнула я.

— А. — Он направился к лестнице, оборачиваясь каждые несколько секунду и смотря, иду ли я следом. С тихим смехом я подхватила его на руки и начала подниматься по лестнице, целуя его маленькие липкие щечки.

Дверь Эдварда была закрыта. Я слышала тихое бренчание изнутри. Мое сердце болело; мне хотелось пойти к нему. Может, после купания Эмбри пойду.

После долгого приема ванны, где мы использовали всю сотню игрушек, я открыла слив и начала вытирать Эмбри. Он извивался и кричал, пытаясь вернуться обратно в ванну.

— Прости, приятель. Время ложиться спать

— Нет-нет-нет!

— Да-да-да.

— Нет! — Он завизжал, оставляя всю свою игривость позади. Ух, иногда он такой непослушный.

— Прекрати, — сказала я, закутывая его в полотенце и поднимая. — Время купания закончилось.

— Закончилось? — повторил он печально.

— Закончилось.

— Нет!

Я вынесла его из ванной, морщась от того, как он начал громко плакать. Я как раз одевала его в пижаму, когда Эдвард присоединился ко мне.

— Нужна помощь? Я слышал, как он безобразничал.

— Думаю, он устал. Правильно?

— Похоже на то.

— Хорошо, так…

— Хочешь, чтобы я это сделал?

— Ты можешь уложить его спать?

— Я иногда играю для него. Ему это нравится.

Ух, мое сердце. Снова вернулась боль.

— Конечно, было бы замечательно.

— Хорошо, сейчас вернусь.

Я повернулась к Эмбри, который спокойно наблюдал за нами. Его лицо исказилось, когда Эдвард ушел.

— Он сейчас вернется, малыш, — пообещала я, обнимая его.

Потребовалось всего около девяти песен, чтобы Эмбри наконец заснул. Я сама уже засыпала на ходу. Комната была мягкой и тусклой, маленькие сцены океана плавали по стенам, и дождь опять начался, обеспечивая колыбельные Эдварда успокаивающим фоном.

Плюс, в кресле-качалке, в котором я сидела, были самые мягкие подушки…

— Белла.

Я резко проснулась, убирая волосы с лица.

— Он уснул? — прошептала я.

Эдвард кивнул, а затем вышел из комнаты на цыпочках. Я смотрела ему вслед, чувствуя себя спокойнее, чем была некоторое время. Он всегда имел великолепный голос, и его пение не помогало моему самообладанию.

Я подошла к кроватке и осторожно подтянула одеяло до подбородка Эмбри, затем убедилась, что радио-няня включена. Эдвард вернулся в свою комнату, когда я шла по коридору, но его дверь была открыта. Без задней мысли я тихо постучала и вошла.

Он сидел за столом и что-то писал. Наверное, еще одну песню. Он хорош в этом.

— Это было потрясающе, — произнесла я, зевая. — Спасибо. Я люблю, что ты… это делаешь. Уверена, твоей маме это тоже нравится.

Закатив глаза, он улыбнулся.

— Ей нравится.

Я кивнула, оглядывая комнату. Она была так же знакома мне, как и моя.

— Белла?

Я посмотрела на него.

— Ты все еще злишься?

— Нет.

— Ты любишь меня? — спросил он шутливо, но там был намек на уязвимость.

— Да. — Я села на край его кровати. — Сыграй для меня.

Глава 8. Раздражительность

Мы, как и много раз за прошедшие несколько лет, сидели напротив друг друга на кровати Эдварда, скрестив ноги.

Глаза Эдварда то открывались, то закрывались в зависимости от того, какую песню он исполнял, потерявшись в своем счастливом музыкальном мирке. Мой взгляд неотрывно следил за ним. А что ему еще делать? Я люблю смотреть на этого мальчика.

И я чувствовала себя в безопасности, как будто ничто не может коснуться нас.

Нахождение наедине с Эдвардом, когда делишься чем-то таким интимным, — одно из лучших ощущений в мире. Я думаю, что именно поэтому было так больно, когда он начал постоянно ставить какие-то другие дела выше совместных отношений в наших жизнях. Его жизни.

Одна песня заканчивалась — другая начиналась. Он исполнял известные композиции, песни, которые, как он знал, мне нравились. Я так хотела, чтобы мы могли остаться здесь, в этом пузыре. Никаких планов, друзей, ожиданий. Может, это было нездорово, но черт.

Вздохнув, я поерзала кровати и опустилась на спину.

Звуки замедлились и прекратились вовсе.

Я посмотрела на Эдварда. Он положил гитару на матрас.

— Не спи.

— Конечно, — сказала я. Именно поэтому он перестал играть? — Я няня, помнишь? Поэтому должна бодрствовать.

— Ты остаешься на ночь, помнишь? — в ответ произнес он. — Никто не ждет, что ты не будешь спать всю ночь.

— Тогда… какая разница, если я задремала? — спросила я, становясь раздражительной.

— Отлично. Хочешь, чтобы я ушел? — спросил он, и я поняла по его тону, что он опять готов стать придурком, говорящим с сарказмом. — Позволить тебе на некоторое время закрыть глаза?

— Учитывая, что это твоя комната, может быть, я должна уйти.

— Все равно.

— Все равно.

Я закатила глаза и села. Тихий момент закончился, оставляя нас в унынии.

— Я пойду вниз.

— Нет. — Он мягко толкнул меня назад так, чтобы я снова легла. — Оставайся здесь. Просто не засыпай.

Прежде чем я смогла заспорить, что, черт возьми, не сплю, он снова начал бренчать, на этот раз громко.

— Ты никогда больше не закрываешь глаза, когда я целую твои губы…

Я нахмурилась. Неужели это правда? Когда мы в последний раз целовались? Мы не…

— И нет никакой нежности в кончиках твоих пальцев, как раньше.

Глядя на него, я села. Это начинало звучать смутно знакомо, как…

— Ты с трудом стараешься скрыть это, детка… но, детка, детка, я уже знаю…

— Эдвард! — Хихикая, я пыталась ударить его подушкой, но он вовремя откатился вправо, начиная еще громче играть. — Твое прекрасное чувство ушло!

— Замолчи! — фыркнула я, бросив в него другую подушку.

— Ооо, прекрасное чувство…

Я накрыла голову последней оставшейся подушкой, позволив ему продолжить, не в состоянии бороться со смехом, потому что он становился все больше и больше мелодраматичным. Серия ударов и приглушенные крики с другой стороны стены сообщили нам, что Райли и Ройс были не слишком довольны шумом.

И, наконец, настала тишина. Подушка оторвалась от моей головы, и Эдвард оказался рядом со мной, его лицо — в дюймах от моего. Он был красным и слегка потным после своего исполнения.

— Ты дурак, — прошептала я, потянувшись, чтобы разгладить его брови.

— Дурак из-за тебя.

— И слащавый.

— Для тебя.

— Так что? Ты будешь действовать глупо каждый раз, когда мы будем расставаться, лишь для того, чтобы я простила тебя? Это кажется утомительным, — сказала я, перекатываясь на спину.

— Мы должны быть вместе, чтобы расстаться, чтобы ты потом могла простить меня, — проговорил он. — Так что это должно означать, что ты прощаешь меня сейчас, не так ли?

Я закрыла лицо руками.

— Почему мне кажется, что для тебя это шутка?

— Я знаю, что это не долбанная шутка, Белла, но какого черта я должен делать? Я… Я борюсь за наши отношения. Давай просто будем двигаться дальше. Пожалуйста. Прости. Я буду вести себя лучше.

Мое сердце скрутило, главным образом, из-за того, что он так сильно старается.

— Ты понимаешь, почему я была расстроена? Действительно?

— Потому что Розали поцеловала меня на балу.

— До этого. Ну же.

— Ты чувствовала, будто я тебя игнорирую.

— Я чувствовала, что мы были уже не парой, а больше похожи на…

— Корабли, проходящие мимо в ночи?

Это было то, что я чувствовала, но образы казались настолько смешными, фраза такой… Я не знаю… старой… что заставила меня хихикать.