Заставь меня жить (СИ)

Снейп смотрит на меня пару мгновений, смотрит внимательно, почти пытливо. Наконец, он встаёт и, скрестив руки на груди, медленными шагами начинает кружить по своему кабинету. Голова слегка запрокинута, взгляд теряется где-то под каменным потолком, а голос тихий и переливчатый.

- Она выделялась из большинства. Смешная, задорная, она в то же время обладала острым умом и поразительной серьёзностью. Могла часами напролёт рассказывать о какой-то несусветной глупости, а потом резко менять тему и рассуждать о причинах существования сквибов в волшебных семьях. Могла грустить, но не называть причин, бесконечно радоваться пятёрке по травологии, хотя была блестящей ученицей и отличные отметки – не новость для неё. И что самое главное – я не встречал более доброго человека, чем она. Это чувство распространялось на всех вокруг без исключения, порой даже на тех, кто совсем этого не заслуживал. Она умела находить хорошее даже в самом ужасном человеке. Рядом с ней мы все становились чуточку лучше…

Слова растворяются в небольшом помещении, оставляя после себя неописуемое чувство тоски. Я не сразу понимаю, что сижу, сжавшись в комок, а грудь сдавливает от недостатка кислорода – в какой-то момент я перестал дышать. Хрипло вдохнув, морщусь от жжения в глотке, невероятным усилием держу себя в руках, потому что последний случай, когда я дал слабину, не принёс ничего хорошего.

Зажмурившись на несколько долгих мгновений, медленно открываю сухие глаза и смотрю на Снейпа. Он стоит вполоборота в противоположном конце кабинета, склонив голову так, что за упавшими волосами не видно лица. Пальцы одной руки сжимают острый подбородок, другая рука служит подставкой для согнутого локтя. У меня сразу складывается впечатление, будто он забыл о моём присутствии.

Одно неверное движение – скрипит кресло – и с профессора тут же спадает временное оцепенение. Обернувшись, он хмурится так, словно не понимает, что я делаю в его кабинете. Потом, встряхнув головой, слишком быстро подходит ко мне, слишком резко склоняется над креслом, опираясь на подлокотники, вжимает меня своим пронзительным взглядом в обивку.

- Тебе много раз говорили, что ты похож на неё?

Я теряюсь. Задумчиво прикусываю нижнюю губу, затем неуверенно отвечаю, нервно теребя мягкую ткань на подлокотнике всего в двух дюймах от руки Снейпа.

- В основном только то, что я похож на отца.

Он возводит глаза к потолку, а потом произносит:

- Я не говорю про внешнее сходство, хотя то, что ты – почти его точная копия, за исключением глаз – это у тебя не отнять.

Я ещё больше запутываюсь.

- Откуда же мне знать… – скованно пожимаю плечами, ненароком задеваю его прохладные пальцы своими. – Со стороны виднее, но, отвечая на ваш вопрос: да, говорили, но нечасто.

- А ты не смей противоречить, потому что люди говорят правду. Ты унаследовал от Лили много чего хорошего.

- К чему вы клоните? – спрашиваю, потому что откровенно недоумеваю, почему он завёл разговор на эту тему.

Снейп терпеливо вздыхает, отрывает одну руку от подлокотника и мягко сжимает моё плечо, отчего необъяснимое волнение поднимается внутри меня.

- К тому, что заканчивай с копанием в самом себе. Ты слишком много анализируешь себя и свои поступки, пытаясь отыскать изъян. Поверь, причина кроется не в тебе, Гарри.

- А в чём тогда? – получается почти шёпотом, и то ли причина в том, что он каким-то образом догадывается о моём самобичевании, то ли в его ладони, до сих пор покоящейся на моём напряжённом плече.

- Причин много, и все они загадочны, но то, что они никоим образом не связаны с твоими личностными качествами – правда.

И как только ему удаётся вселять в меня непоколебимую уверенность в произнесённых словах? Хочется сказать: «Спасибо», но я опять-таки повторюсь в словах благодарности, не зная, как выразить всё то, что возникает в моих мыслях всякий раз, когда он не позволяет мне окончательно упасть духом. Я давно оставил все попытки понять, зачем он это делает, но всё же его неподдельный интерес не оставляет меня в покое.

Стоит мне вспомнить случай в библиотеке, из-за которого я и спустился в подземелья Хогвартса, как былая уверенность начинает стремительно таять, как пушистый снег под лучами весеннего солнца.

- Только мои друзья так не считают, – тяжело выдыхаю, опускаю глаза. – Они боятся меня. Нет, вы представляете? Меня боятся собственные друзья. И то, только потому, что неведомым образом лопнула стеклянная подставка как раз в тот момент, когда я испытывал чувство ярости.

Он замирает. Я не решаюсь поднять взгляд, потому что больше всего на свете боюсь, что увижу в тёмных глазах чувство, отдалённо напоминающее то, что читалось во взглядах друзей.

Кто угодно, но только не мой профессор.

- И давно это происходит?

В его голосе нет ни капли подозрительности или ещё чего-то, что могло бы насторожить меня. Чистый, ровный тембр.

- С того самого дня, как я пришёл в сознание, причём исключительно в тех случаях, когда я жутко зол.

Наши глаза неожиданно оказываются практически на одном уровне. Нет, Снейп не заставил меня посмотреть на себя, он каким-то чудесным образом понял, что сейчас я не приму насилия ни в какой, даже самой малой, форме. Он разворачивает стоящее рядом кресло так, чтобы сесть напротив меня, настолько близко, что мои прижатые друг к другу колени устраиваются между разведёнными ногами зельевара.

Но когда он подаётся вперёд, облокачиваясь на подлокотники моего кресла, когда прохладные ладони останавливаются на моих щеках, а острый взгляд прошивает насквозь…

Тогда я понимаю, что в моей, поистине, безумной голове крутится мысль об одном единственно-верном продолжении его действий. Мысль, по своей силе заглушающая все остальные, настолько яркая и всепоглощающая, что я не сразу улавливаю смысл сказанных профессором слов:

- Опиши подробнее свои ощущения до того момента, как лопнула подставка.

С каких, интересно, пор слова разлетаются в моей голове, не желая рождаться на свет под прицелом внимательного взгляда Снейпа?

Снейпа, который своей близостью так отчётливо напоминает мне недавний случай ночью.

Горло не желает расслабляться, поэтому речь получается несколько хриплая:

- Я испытывал злость…жуткую, сильную. Она такая непривычная, нехарактерная мне. Я никогда прежде не был в такой…ярости. Это чувство новое, чужеродное. Раньше его не было у меня, а сейчас… Я словно упиваюсь им, и это…пугает.

Чёрные брови Снейпа сдвигаются к переносице, взгляд на полминуты теряет свою концентрацию, словно зельевар уходит мыслями куда-то далеко, и в это время его пальцы зачем-то прощупывают мои виски, скорее неосознанно, чем с какой-то определённой целью.

Едва успеваю остановить себя от того, чтобы блаженно прикрыть глаза, потому что я просто не представляю, как это будет выглядеть со стороны. Вернее, очень даже представляю. Нет, лучше не представлять, иначе…

Никак не могу взять в толк, почему я становлюсь несобранным и жутко нелогичным человеком, когда Снейп рядом?

- Я не могу дать объяснения подобным метаморфозам в твоих ощущениях прямо сейчас. Думаю, мне надо посоветоваться с Дамблдором. Ты рассказывал об этом кому-нибудь ещё?.. Эй, Поттер!

Вздрагиваю, возвращаясь из губительного мира мыслей и чувств в мир реальный. Немного удивлённо выгибаю брови, пытаясь собрать воедино только что услышанные слова. Медленно качаю головой, поджав губы, и только потом отвечаю:

- Нет, не рассказывал.

И, прежде чем я успеваю добавить ещё что-либо, Снейп убирает свои чудесные руки от моего лица и начинает отодвигать кресло.

- Скажите, почему вы тогда поцеловали меня? Надеялись, что я не почувствую?

Он замирает от такого поворота разговора, но потом неопределённо ведёт плечами, и я больше склоняюсь к положительному ответу, при этом Снейпу немыслимым образом удаётся сохранить практически непроницаемое выражение лица, в то время как за своё я совсем не ручаюсь.

- Смысл тогда целовать человека, зная, что он не сможет отреагировать? – откровенное непонимание звучит в моём голосе, профессор хмурится и, наконец, отвечает привычным ровным тоном: