Морская прогулка (СИ)

— Старик, долго еще будем это терпеть? Чарльз высиживает яйца, а мы высиживаем Чарльза. Давай, ты его из дома выманишь, а я по-тихому куда-нибудь сбагрю это добро. Скажем, что смыло в море, — Шон нынче сидел дома в качестве няньки, пока Эрик хорошо проводил ночь вдали от пляжей, яиц и русалок.

— Тогда он пойдет в парк и притащит еще пяток таких, и мы тут проторчим еще два месяца. Пусть эти высиживает. Когда поймет, что ничего из них не вылупится, сразу же свалим отсюда.

Шон отхлебнул кофе, вздохнул и горестно подпер щеку рукой.

— Это разобьет ему сердце.

Об этом Эрик тоже думал. И хотя жажда оказаться правым была сильна в нем, как никогда, он не мог не думать о том, что будет, когда камни однозначно, совершенно точно, сто процентов, НЕ вылупятся. Сам Эрик о детях как-то не задумывался и уж тем более не стал бы выращивать каких-нибудь подкидышей. Быть учителем в школе — это одно, а вот быть приемным отцом — нет уж, ни за какие коврижки. Он и своих-то детей не особо хотел иметь, то есть хотел когда-нибудь, но не сейчас. Но для Чарльза это, похоже, было важно. Может, не быть отцом, а просто иметь связь с тем миром, который он оставил безвозвратно… Чарльз никогда не жаловался, не говорил, что хочет обратно, да и Эрик помнил, что жизнь русала там была не сахар: свои же чуть не убили его за помощь акуле. Мир людей нравился Ксавье, пусть он и не мог пока вписаться в него так, как нужно, но люди были куда терпеливей к мирным чудакам, вроде Чарльза, чем русалки к телепатам.

Только Эрик знал, что иногда он все-таки тоскует. По сестре, по морю, по свежей рыбе, которой не было на суше, по органам чувств, которых не было у людей. Он любил поплавать, и это доставляло ему столько же радости, сколько грусти. Человек не мог нырнуть надолго, не мог дышать под водой, не мог отплыть далеко от берега, быстро уставал, был медленным и неуклюжим по сравнению с русалкой.

— Хотя бы я могу плавать. А то превратись я в сухопутную птицу — и вообще не смог бы подойти к воде.

— Ты был бы сорокой.

— Почему?

— Потому что она, как и ты, тянет все блестящее себе.

— Эй! Я вовсе не тяну все!

— Я нашел у тебя под кроватью заначку из монет и украшений.

— Я не… Это случайно выходит! И вообще, почему ты рылся у меня под кроватью? Под твоей вот только грязные носки!

— А ты что там делал?

— Искал упавшие монетки!

— Ну-ну, все ясно с тобой, сорока.

Эрик распечатал письмо, убедившись, что Чарльз валяется на полотенце рядом с кладкой и никуда не ушел.

«Эрик, куда ты смотрел?»

Отличное начало письма.

«Чарльз очень любит детей! Из-за тебя он расстроится, акулы кусок!»

Рейвен — само очарование. Из-за него! Будто Эрик вбил в голову Ксавье эту дурость с яйцами!

«Хэнк сказал, что это не яйца русалок. Зачем ты позволил ему их взять? У тебя каменное яйцо вместо сердца!»

— Блядь, ну, охуеть просто!

Эрик швырнул лист бумаги на стол. Чарльз заварил всю эту кашу, а Эрик — мудак и во всем виноват!

— Что-то случилось?

Ксавье был тут как тут. Сияя, как начищенный пятак, ворвался в кухню вместе с морским бризом и шлепнулся на соломенный стул рядом с Эриком.

— О! Это же письмо от Рейвен! Что она пишет? — Чарльз схватил листок и рассмотрел буквы, прижал палец к бумаге и попытался читать. — «Э-р-и-к, к…»

На этом он застрял, поскольку знал, как пишется имя Эрика, но до буквы «у» они еще не дошли. Занимались понемногу алфавитом; Чарльз учился с охотой, но с большим трудом. Леншерр даже хотел бросить все: он слышал, что научить читать взрослого человека почти невозможно. Согласился только потому, что Чарльз очень просил, а в коттедже и вовсе делать было нечего: занятия, по крайней мере, отвлекали Эрика от раздражения, а Чарльза — от яиц.

— Она пишет, что Хэнк сказал, что это не яйца русалок, Чарльз.

Губы Чарльза тут же сжались в тонкую линию, и взгляд застыл. В комнате ощутимо похолодало.

— Они их даже не видели. И зачем ты написал об этом Рейвен, Эрик?

— Я отправил Хэнку фотографию этих камней…

— Яиц.

— …и он сказал, что это не русалочьи яйца.

— Эрик, мы это уже обсуждали.

— Чарльз, — рука Эрика легла поверх сжатого кулака русала. — Ты прав, я не морской зоолог и в русалках или рыбах не разбираюсь, но когда из них никто не вылупится, ты будешь расстроен. Ты живешь в мире фантазий, и возвращение в реальность будет болезненным. Я знаю, о чем говорю. Я твой друг и просто не хочу, чтобы ты наступал на те же грабли… В смысле, чтобы попадал в такую же ситуацию. Это так себе, знаешь ли, — он закончил криво, не желая вдаваться в подробности личного опыта и вообще жалея, что завел этот разговор.

Чарльз грустно улыбнулся.

— Я знаю, что ты волнуешься обо мне, потому что ты хороший человек… Да-да, прости, хороший мутант, Эрик, и хороший друг. А я часто доставляю тебе неприятности, потому что никогда не был в мире людей и веду себя, как дурак. Но я уверен, что они настоящие, — Чарльз подался вперед, и глаза его сверкнули тем же азартным огоньком, что и две недели назад, когда Эрик впервые увидел в его руках каменное исчадие ада. — Тебе просто нужно немного веры. В меня.

«И немного выпить», — подумал Эрик, глядя, как Чарльз с бутылочкой воды и яблоком уходит обратно на пляж. — «Это будут адские два месяца…»

Кто бы знал, что насильно отдыхать — это так тяжко. В минуты особой скуки Эрик даже жалел, что Шмидт не дожил до сегодняшнего дня: он бы просто сдох от смеха, глядя на то, чем занимается Эрик. Помогает Чарльзу переворачивать каменные яйца в мокром песке, например.

— Они тяжелые, а ты мог бы и помочь…

Вылазки в город были единственным развлечением здесь. Чарльз покидать пляж отказывался категорически даже на часик. Хотя Шон и подначивал Эрика на идею с выбрасыванием камней, тот пока не соглашался и хотел хотя бы просто вытащить зацикленную русалку вглубь материка.

— Меня и тут все устраивает, я не хочу уходить! И тем более я не брошу свою кладку, даже не надейся.

К концу пятой недели Эрик сдался и решил, что будь, как будет. Оставалось всего ничего, каких-то жалких три недели, и они уберутся с этого пекла.

Тем злополучным вечером, возвращаясь с последним яйцом с пляжа, Чарльз все-таки заплелся ногой о ступеньку. Услышав грохот и крики, Эрик подлетел с постели как ошпаренный и сам чуть не упал с лестницы, несясь вниз.

— Ты в порядке?

Чарльз сидел на ступеньках, одной рукой придерживая упавшее на пол яйцо, а другую прижимая к боку. На секунду сердце Эрика ушло в пятки: «Пулевое ранение, повреждение артерии, шок…» Но Ксавье, корчась от боли, помотал головой в ответ на его мысли и отвел руку. Кровь текла ручьем из распоротого о металлический крюк в стене предплечья, залила светлую рубашку, пол и брюки Чарльза.

— Сиди спокойно, сейчас перевяжу тебя.

— Сначала отнеси яйцо! — он попытался подкатить проклятый камень к ногам Эрика, но тот даже не среагировал, решив, что спорить себе дороже.

Похоже, крюк зашел глубоко и повредил крупный сосуд. Эрик опустился на корточки, туго заматывая руку русала, бледного и кряхтящего от боли. Они так и сидели на пороге дома, пока трясущимися руками Леншерр разрывал упаковку бинта и затягивал повязку. Кровь тут же пропитала все марлевые слои и закапала на пол.

— Рана глубокая, придется накладывать швы. Я вызову скорую.

— Врачей? Я не поеду в больницу! — Чарльз попытался схватить Эрика за штанину, но тот уже снял трубку. — Эрик!

— Хочешь истечь кровью и умереть на пороге, блядь? Ты совсем головы лишился!

Ксавье закусил губу, понимая, что спорить глупо. Умирать в его планы, конечно, не входило, но неужто люди были такими беспомощными без этих врачей и больниц…

— Тебе нужно накладывать швы, а я этого точно не сделаю. Вставай.

Они доплелись до дивана, где Чарльз мог усесться с большим комфортом, чем на полу. Он с беспокойством посмотрел в сторону брошенного яйца на перепачканных кровью досках и перевел взгляд на Эрика, принесшего ему стакан воды и упаковку сухого льда.