Тёмный лорд (СИ)

— Андрей и Петр, — Риддл саркастически посмотрел на Люси. В ее темно-синих глазах было написано разочарование. Зато рыжеволосая Лесли Инн послала ему улыбку. Том улыбнулся в ответ. Они не были друзьями, и все же Лесли никогда не задирала Тома и улыбалась ему при встрече.

— Что же, верно, мистер Риддл. Мисс Стюарт, может, Вы поясните разницу между вероучением английской и римской церкви?

— Ммм. наверное… Там, где Спаситель пришел к….

Маленькие пальчики девочки стали лихорадочно листать Библию. Том усмехнулся. Люси после чтения глянцевых журналов строила из себя «настоящую леди», часами крутясь у зеркала и отрабатывая походку, а вот Библия ей упорно не давалась.

— Скверно, — нахмурился священник. — Мистер Риддл?

— Мы не признаем приоритета Петра над другими апостолами. — От волнения большие глаза Тома поблескивали влажным бирюзовым светом.

— Верно, — кивнул священник. — Думаю, можем перейти к чтению Евангелия от Марка. Мисс Стюарт, вы сейчас же подготовите рассказ о Рождении Спасителя.

Испуганная Люси уставилась в Библию. Лесли что-то зашептала подруге. Том вздохнул. Люси, как и все, нуждающиеся в подсказке, казалась ему полным ничтожеством. Внутренний голос подсказывал, что пришло время задать давно мучивший его вопрос. Том сначала попытался прогнать прочь эту мысль, но затем, решившись, поднял руку.

— Да, мистер Риддл? — удивленно спросил отец Джером.

— Простите, сэр… Почему мы почитаем апостола Петра, если он трижды отрекся от Спасителя?

— Том, — священник с отчаяньем посмотрел на него. — Ну почему Вы всегда так категоричны? Почему Вы так категорично судите обо всем?

Упреки Тома в категоричности были коньком отца Джерома. Однако сегодня старик по-настоящему рассердился. Сзади раздался смешок. Том обернулся. Бренда Бэкки, отбросив густые каштановые волосы, толкнула длинным пальчиком Билли Стаббса и что-то зашептала им с Джеймсом Биггертом.

Том с яростью посмотрел на библейскую страницу. Если бы смеялись Люси, Биггерт или Волей, он ограничился бы ответной колкостью. Но Бренда! Ее Риддл по-настоящему ненавидел. В детстве она частенько приходила посмотреть на избиения Тома. У Бэкки, кроме того, были телохранители десяти-двенадцати лет. Они вырывали у маленького Тома рождественские или пасхальные конфеты, и Бренда демонстративно поедала их, сидя на краю стола и болтая тонкими ногами. Том пытался мстить Бренде, подбрасывая слизней в ее серые форменные туфли. За это покровители Бэкки били Тома так, что он по нескольку дней валялся в лазарете.

— Риддл, что Вы натворили? — голос пастора вывел Тома из забытья.

Взрыв хохота сотряс класс. Том потерянно осмотрелся, затем перевел взгляд на деревянный стол и только тут понял, что произошло. Страница Евангелия, на которую он со злостью смотрел, была разорвана пополам.

— Вот черт, — прошептал Том. Порвать страницу священной книги было слишком большой провинностью, чтобы ее спустили с рук.

— Не представляю, Риддл, как Вы это сделали. — Лицо отца Джерома покраснело. — Нет, это неслыханно! Я сообщу миссис Коул.

— Сэр… я не хотел… — злость прошла, и Том чувствовал, как к сердцу подкрадывается холодок страха.

— Вы соображаете, что говорите, Риддл? — Тому казалось, будто отец Джером захлебнется от ярости. — Урок окончен, — добавил священник под восторженный гул сирот. Не глядя на Тома, он благословил класс и пошел к двери.

*

За обедом Том ловил на себе ехидные взгляды. Почти все однокашники, кроме тихони Эрика Волея да доброй Лесли Инн, были в предвкушении его неизбежного наказания. От злости Том быстро поглощал безвкусный суп из разваренных овощей.

— Риддл, — бросила на ходу Марта, молодая помощница миссис Коул, — в шесть зайдешь к директору. — Том грустно посмотрел ей вслед. Думать о предстоящей порке не хотелось, и он решил перед наказанием навестить лавку мистера Барнетта.

Покончив с холодным чаем, Том быстро спустился к выходу и пошел по размокшему гравию дорожек. Уход из приюта не поощрялся, но дети свободно выбегали через боковые ворота. Хуже было другое. Сиротам не полагались зонты: их выдавали, когда они шли на церковные праздники или в воскресную школу, поэтому старые зонты, выброшенные в мусорный ящик своими бывшими владельцами, находились и чинились всеми приютскими детьми. После долгих мучений Том сумел криво пришить заплатку к дырявому черному зонту, подобранному им пару недель назад. Раскрыв свою немудреную поделку, он побежал по улице.

Через десять минут Том мчался мимо продуктовых лавочек. Xозяева, предусмотрительно выставив на улицу фрукты, прятались от дождя. Маленький ресторанчик был пуст: официант-индиец раскладывал накрахмаленные скатерти и салфетки. Том перебежал перекресток и остановился возле магазина с восточными фигурками. В дубовую дверь было встроено резное стекло с рисунком индийского бога Шивы. Том стукнул дверным молотком и стал терпеливо ждать.

Владелец лавки Оливер Барнетт был из тех, кого принято называть «настоящим джентльменом». Высокий и темноволосый, он носил изящные очки на мясистом носу. Неестественно большой живот придавал хозяину оттенок старости, хотя на деле ему едва перевалило за сорок.

— А, привет, Том, — мистер Барнетт давно привык к этому странному ребенку.

Подойдя ко входу, он зажег керосиновую лампу, а затем, ссутулившись, стал медленно подниматься по стертым ступенькам. Том последовал за ним. Через некоторое время он оказался возле знакомого окна, выходящего не на улицу, а на мощеный дворик. Возле старого камина стояло неопрятное кресло; на стене тикали часы в виде черного эллипса с желтыми символами римских цифр.

— У Вас прохладно, — поежился Том, оглядывая бронзового Будду. Ему казалось, что статуэтка всегда радовалась его приходу.

— Никак не накоплю на камин, — пожаловался хозяин. — Только печка. А так, все, как и прежде, — мягко пошевелил он губами.

Том не улыбнулся. Он всегда чувствовал, когда люди лгут, и сейчас мистер Барнетт точно врал. Нахмурившись, он последовал за хозяином в небольшой холл по скрипучим доскам. Тому казалось, что даже доски в этом магазине скрипят иначе, чем на пыльных лестницах в приюте.

— Идем, Том, я покажу тебе кое-что интересное, — улыбнулся хозяин, когда мальчик повесил, наконец, на крюк свой видавший виды сизый плащ. Швы в его карманах были настолько порваны, что вряд ли их смогли бы зашить даже в старом ателье на Риджент-стрит.

Они пошли мимо стеклянных витрин с восточными безделушками. Том весело кивал им, словно радуясь встрече со старыми друзьями. Увлекшись, мальчик чуть не пропустил стоящий в одном из стеллажей фарфоровый сервиз. Том пригляделся и едва сдержал возглас изумления: на темно-синих тарелках, чашках, масленке, блюдцах и чайнике были изображены маленькие макаки и большие обезьяны с посохами.

— Страна обезьян… — прошептал Том.

— Да, это «обезьяний сервиз» из Тайбэя. Но у меня сегодня другая новинка, — мистер Барнетт указал на стеллаж в дальнем углу. — Взгляни — не пожалеешь, — легонько потрепал он мальчика за плечо.

Сгорая от любопытства, Том подошел к небольшому черному серванту. На средней полке стоял серебряный поднос с семью чашечками. Каждая из них была величиной с наперсток и испещрена непонятными черными значками.

— Что это? — выдавил, наконец, потрясенный Том.

— Это, — мистер Барнетт поправил очки, — чашечки для саке. Саке, — улыбнулся он, — японская рисовая водка. Ее подают в чаше, а затем разливают на семь чашечек. Ведь семь — число, приносящее удачу…

Том, как завороженный, смотрел на витрину. В этой таинственной Японии было много цветов, карликовых деревьев и людей в белых одеждах со странным названием «кимоно». Каждая из этих чашечек будто хранила запах цветущих белых вишен — японцы называли их «сакуры». От самого этого слова веяло далеким сладковатым ароматом. Том не знал, были ли люди той страны счастливы. Но он точно знал, что там не было миссис Коул, запаха квашеной капусты и рассыпавшихся стиральных порошков.