Ближе к солнцу (СИ)

Мне жаль, Баки, в отчаянии думает Стив, проваливаясь в сон. Слова кажутся такими никчёмными.

Чёрт возьми, как мне жаль.

*

Неделю спустя Сэм у плиты жарит яичницу, а Стив наливает им две чашки кофе. Ранний утренний свет падает на линолеум, тёплый, прозрачный.

Стив поднимает глаза и едва не роняет любимую кружку.

Баки замер в дверях, на лице настороженность, мышцы напряжены, как пружины. Он так и не побрился, не вымыл волосы, но на нём штаны и футболка ЩИТа, явно стащенные из стивова шкафа, и это огромный шаг вперёд после окровавленного, разбитого бронежилета и рваной чёрной толстовки, в которых он появился.

Стив ждёт. Сэм достаёт третью тарелку из шкафа.

Баки поднимает глаза:

— Стив?

Голос хрипит от долгого молчания, и Баки насторожен, как чёрт, но всё равно это самое лучшее, что Стив когда-либо слышал.

— Да, Баки, — отзывается он, и в этот раз его не поправляют. — Это я. Ты голодный?

Баки кивает.

*

Баки наотрез отказывается встречаться с психиатрами бывшего ЩИТа (пусть даже те были повторно проверены Фьюри после распада конторы), отчасти решительно не доверяя глобальным организациям, отчасти радуясь своему праву сказать «нет» как можно чаще.

Кроме того, Баки отказывается: обрезать волосы (он побрился, но только на своих условиях); носить футболку «1й фанат Железного Человека», любезно присланную Тони Старком; есть пищу с томатами (Стив подозревает в этом чистый каприз, ведь у Баки никогда не было проблем с помидорами); выходить на пробежку со Стивом и Сэмом (хотя часами тренируется в своей комнате, сам) и поливать блинчики кленовым сиропом.

Он неохотно общается с найденным Сэмом терапевтом и спит около трёх часов за ночь. Порой он просыпается от крика или рвоты, и Стив учится хвататься за щит – Фьюри достал его из Потомака – когда дверь его спальни открывается после полуночи: он уже не раз просыпался от металлической хватки на горле.

Но Бак никогда не заходит слишком далеко – его глаза расширяются, морок спадает, и он в ужасе шарахается с кровати. На следующий день он избегает Стива, не разжимая губ от стыда и ненависти к себе. Но никогда не уходит.

Стив невыразимо благодарен за каждый миг, что Баки остаётся. За каждый медленный, острый, болезненный миг, за каждый день, что Баки запирается в комнате, за каждую ночь, когда ни один из них не спит, за каждый раз, когда показывается Зимний Солдат, огрызаясь на русском.

Стив знает, как это больно. Когда бы он ни думал о годах между ними, о десятилетиях пыток и обнулений, запертых в мозгу Баки, о вещах, которых того заставляли делать, ему хочется уничтожить Гидру до последнего агента, голыми руками.

Он никогда не забудет, что прочёл в его папке, и никогда не простит тех, кто сыграл в этом хоть малейшую роль.

Но Господи боже, у него снова есть Баки, и он всё больше Баки с каждым днём. Стив даже не представляет, как мучительно всё это для него. Знает, как тому было бы проще уйти и не пытаться вспомнить, утонуть в онемении Зимнего Солдата навечно.

Это больно, и эгоистично, и он попадёт за это в ад, но Стив так рад, что Баки выбирает бороться.

*

Они переезжают в Башню Старка, для большей безопасности и близости к оставшимся Мстителям – оказывается, если ты хоть раз бился против пришельцев с Тони Старком, тот оборудует для тебя целый этаж в своём огромном небоскрёбе.

Когда Стив спрашивает об этом у Пеппер, та только вздыхает:

— Мы над этим работаем. А пока, кэп, просто прими это как комплимент.

Так он и поступает.

*

Стиву двадцать шесть, идёт 2014 и всё до странности, невозможно в порядке.

Никто не пытается захватить мир, терапия Баки проходит в основном довольно гладко. Он больше не чувствует ярости или боли, вспоминая о чём-то, – только прикрывает глаза, позволяя памяти пройти сквозь него.

Иногда он делится со Стивом, когда это память о Бруклине или войне, случай из детства или как они сражались бок о бок. Но чаще молчит – вспоминая лицо мишени, запах дыма и крови, тёмные углы и крыши городов, разбросанных по всему миру.

Стив принимает всё, как есть. Они оба так делают.

Тони предлагает Сэму обустроить в Башне собственный этаж, с тех пор, как они воспылали взаимной любовью, препираясь со Стивом в первые тридцать секунд знакомства. Сэм отклоняет предложение, сообщив, что, хоть и не собирается в ближайшее время возвращаться в столицу, предпочитает жить как обычный человек в обыкновенной квартире.

Тони отвечает:

— Отлично, как знаешь. Всё равно я уже израсходовал весь свой птичий декор на Хоукая.

Сэм закатывает глаза. Тони вносит его в защитную систему Джарвиса, чтобы тот мог появляться, когда хочет.

Стиву приходит на ум, что Тони был одинок очень, очень долгое время.

Они с Баки сваливают коробки и сумки в гостиной – у них так мало личных вещей, что перебраться удаётся в одну ходку – и пытаются обжиться в новом доме. Стив падает на кушетку с альбомом и кофе. Баки прямиком идёт в новую спальню и без единого слова мягко прикрывает за собой дверь.

Стив рисует шаткую пожарную лестницу ночью, сияющий огромный диск луны и еле удерживается, чтобы не дорисовать под ней Баки.

*

Как-то ночью, пару недель спустя, Стиву не спится; в два часа раздаётся стук в дверь. Он знает, это Баки, и по звуку металла о дерево понимает: тот стучал левой рукой; отчего-то это кажется важным. Стив босыми ногами шлёпает открыть.

— Привет, — бормочет Баки, потупившись. На нём пижамные штаны и одна из стивовых футболок, волосы собраны в хвост, во тьме он кажется странно маленьким и молодым. — Можно войти? Обещаю тебя не душить.

— Конечно, — Стив отступает, давая дорогу.

Баки садится на край его постели:

— Не мог уснуть.

— И я, — Стив неловко топчется в изножье кровати. Он так и не понял, сколько пространства оставлять Баки в эти дни.

— Ты светишься, — мягко говорит тот.

Стив мысленно перебирает все варианты контекста и ничего не находит:

— Что?

— Во всех его воспоминаниях, ты, в прошлом, — отвечает Баки. Порой он говорит о Баки Барнсе и Зимнем Солдате в третьем лице, Сэм считает, это ожидаемо. — В каждом воспоминании ты светишься.

— Я… не совсем понимаю, о чём ты.

Баки досадливо вздыхает, опираясь о колени локтями, чёрная тень в темноте.

— Знаешь, ты ведь в каждом его воспоминании, — шепчет он. — С тех пор, как он подрос настолько, чтобы помнить, он помнит тебя. Даже когда тебя не было рядом, даже когда он ушёл воевать, он думал о тебе. Иногда с ума сходил от беспокойства.

— Ты всегда слишком волновался за меня, Бак, — откликается Стив.

Баки как не слышит:

— И всегда… от тебя шёл этот свет, отражался от кожи, точно на тебя направили гигантский прожектор. Так он тебя помнит, ты весь золотой и улыбаешься ему. Каждый раз, — он поднимает взгляд на Стива. — У меня в башке слишком много тебя, и ты сияешь, как чёртово солнце.

Стив понятия не имеет, что сказать.

— Он всегда считал, что тебя не заслуживает, — продолжает Баки. — Даже когда вы были детьми, он знал, ты особенный.

— Я не особенный, — через боль в горле давит Стив.

— Ну, он был уверен. Только поэтому ты ещё жив.

Стив не знает, Баки сейчас о том, как вытащил его из Потомака, или о том, как спасал ему жизнь бессчётное число раз до войны и на войне, но в конце концов, это не так уж и важно. Результат не меняется.

Стив опускается на пол перед ним, обнимает за бёдра. Кладёт голову ему на колени и глубоко вдыхает, наполняя лёгкие его запахом, кондиционером для белья, шампунем и солоноватым оттенком кожи. Он помнит, как точно так же сидел в церкви сотни раз, костлявые коленки болели от жёсткого пола.