Klangfarbenmelodie (СИ)

Тики невесело усмехнулся, замолкая на долгие несколько минут, в течение которых Уолкер пытался не казаться таким испуганным, ожидая ответа, и медленно понимал, что слишком желает положительного вердикта.

Почему?

Когда мужчина успел стать таким важным для него?

Когда приносил цветы, признаваясь в своих чувствах? Когда вытаскивал пулю? Когда трогательно сжимал ладонями его закутанные в перчатки пальцы, стремясь подбодрить? Когда провожал после каждого концерта сначала до остановки, а потом и до академии? Когда они разговаривали о музыке, и Аллен буквально расцветал от того, что вообще может рассказать об этом?

Тики смотрел на него внимательно, и от этого взгляда хотелось провалиться под землю — от такого жгучего, пронзительного, заставлявшему чувствовать стыд и неудобство.

Уолкер сглотнул, закусив губу и отведя взгляд, больше не в силах смотреть Микку в лицо, и мужчина, шумно вздохнув, растянул губы в ядовитой, но совершенно обречённой усмешке.

— Но только если ты не лгал всё это время.

Аллен вскинул на него потрясённый взгляд.

— Я не лгал, — прошептал он, вновь принимаясь заламывать пальцы в безуспешной попытке успокоиться.

Я впервые за эти долгие одиннадцать лет не лгал, а меня обвиняют во лжи.

— А я? — тихо выдохнул мужчина, роняя голову на руки глядя на него исподлобья. — А Неа? Впрочем… — он мимолетно скривил губы и закрыл глаза. — Наверное, я просто не могу смириться с тем, что девушка моей мечты оказалась парнем.

— Я не лгал тебе, когда был Алисой, Тики, — запротестовал юноша, вскидываясь и порываясь… что?.. — Господи, ну как тебе это доказать?! Ну… ну найдешь ты себе еще девушку своей мечты, ты же… — ты молод, ужасно красив и интересен как собеседник, но вряд ли с девушками ты так вдохновенно говоришь о музыке, так поговори со мной.

— Зачем тебе это доказывать? — Тики бросил на него исподлобья еще один нечитаемый длинный взгляд, окидывая лицо, шею, плечи, вынуждая… загореться?..

— Я не хочу, чтобы ты убивался по чему-то эфемерному, — Аллен вздохнул, сам поначалу не замечая, что подобно ребенку обиженно надул губы.

Он не хотел… чтобы Тики искал в общении с ним, в каждом взгляде на него, в каждом его жесте — Алису. Потому что Алиса, она была им самим.

Потому что Алиса — это то, что Аллен запер в себе, чтобы не подвергать опасности Неа.

Тики закатил глаза, недовольно фыркнув, и длинно взглянул на его ладони, заставляя юношу некомфортно поёжиться. Он не любил, когда на его руки смотрели, особенно, если знали, насколько одна из них уродлива.

— Ну давай, — наконец покровительственно пожал мужчина плечами. — Давай попробуешь доказать.

Как на напомаженных губах расцвела радостная улыбка, Аллен и сам не заметил — но он почувствовал такой подъём эмоций, такой ураган облегчения и предвкушения, что просто не мог не улыбнуться.

— Спасибо!..

Микк удивленно вскинул брови, все также не отрывая от него нечитаемого взгляда.

— За что?..

— За то, что ты дал мне шанс, — юноша поднялся и, так неловко и заламывая пальцы, в знак благодарности склонил перед Тики голову.

Тот махнул рукой.

— Иди уже. И давай быстрее, если домой собираешься.

Уолкер порывисто кивнул и поспешно направился в гримерку.

Он победил. Победилпобедилпобедил!

Может, еще только в одном бою, а не во всей войне, но это было уже началом. Потому что Аллен действительно не хотел терять Тики вот так просто и глупо. Еще глупее, чем его боялся потерять Неа, пожалуй.

Только Неа… он его не терял на деле, а Аллен вот — очень даже. И особенно остро он ощутил это, когда Тики не пришел на музыкальный вечер. Уолкер пел — и ощущал себя как будто в каком-то вакууме. Потому что потом… не с кем было обсудить слова песен и общий настрой музыки, а потом перескочить на каких-нибудь других музыкантов.

Говорить с Тики оказалось приятно и интересно, и теперь Аллен прекрасно понимал, почему его брат так дорожил дружбой с этим ветреным и легкомысленным, на первый взгляд, человеком.

Юноша стянул душный парик, с ностальгичной грустью наблюдая, как золотятся рыжие пряди на свету, и, длинно вздохнув, аккуратно надел его на куклу, обещая себе поухаживать за ним завтра после смены, после чего достал из сумки влажные салфетки для снятия макияжа и принялся смывать весь марафет, с обидой чувствуя, как вместе с краской будто бы исчезают и его сильные, яркие эмоции.

Он переоделся в школьную форму (самая обыкновенная: белая рубашка и чёрные штаны с пиджаком) и с неохотой взглянул на себя в зеркало.

Седой подросток с извилистой татуировкой на лице. Бледный, бесцветный, ледяной.

Алиса была яркой — с алыми губами, с румянцем, с блеском в серых глазах. Живая, подвижная, лукаво-ехидная.

Аллен же был её полной противоположностью — вечно холодный, невозмутимый, мрачный.

Уолкер иронично вздохнул, снимая ажурные перчатки (он всегда делал это в последнюю очередь), и, чтобы не дать огню обхватить голую ладонь, сразу же натянул плотные белые.

Здравствуй, Аллен. Ты как всегда уродлив и хмур. Добро пожаловать обратно в твою серую повседневность.

Юноша ядовито хохотнул, прикрыв глава (лёд уже по привычке покрывал его непробиваемым щитом), и вышел из гримёрки, попрощавшись со всеми и уже через несколько минут стоя рядом с закурившим Тики.

— А вот теперь ты лжешь, — коротко заметил тот, отщелкивая пальцем окурок в урну и тихо хмыкая. — Дурной ты клоун, Уолкер. Кончай с этим.

Аллен почувствовал, как губы — все еще слишком яркие для своего нормального цвета от прилившей крови после остервенелого стирания помады — растягивает улыбка. Улыбка Алисы.

Он вскинул голову, всматриваясь в отрешенно-спокойное лицо мужчины.

— Я постараюсь.

Тот отвесил ему щелбан и мотнул головой в сторону стоянки. Спустя пару минут они сели в машину, и мужчина завел мотор.

Ехали молча. Тики не смотрел на него, следя за дорогой, а Аллен, пользуясь этим, не обремененный разговором, искоса его изучал — плавные черты, удивительно сочетающиеся с достаточно резкой мимикой (Микк наверняка и сам не знал, как забавно иногда гримасничал от избытка чувств, когда говорил о чем-то), спокойная уверенность в скупых движениях… И этот взгляд. Неотрывный, пристально-нечитаемый взгляд. Так Тики смотрел, когда размышлял о чем-то, это Аллену было известно точно.

На самом деле… юноше было удивительно. И комфортно, пожалуй. Может, потому что он слишком привык к Микку за это время. К его вниманию, восхищению, взглядам. К совсем короткой дистанции, разделяющей их не только в машине, но и вообще.

Он не знал, зачем думает об этом, если хочет просто дружить с ним, но… ох, наверное, в этом есть все же какой-то смысл?

Вообще-то Аллен был благодарен Тики уже за то, что тот послужил причиной его разговора с братом. Возможно, не уйди Микк в загул (Аллен их слышал и видел — видел, каким заботливым жестом мужчина взъерошил Неа волосы), Неа не был бы к его возвращению так разбит.

Конечно, это плохо — думать так про депрессию брата. Про его страхи и призрака Маны, нависшего над ним подобно плотной ширме. Но Уолкер признавался, что именно поэтому не мог раскрыться ему. Не мог рассказать про самого себя, потому что Неа и так слишком много вытерпел.

И юноша, как бы сильно старший брат ни пытался его переубедить, так и не смог избавится от своей вины. Потому что именно он был началом всему этому. Именно из-за него всё покатилось к чертям. Именно Аллен испортил жизнь братьям.

Когда машина подъехала к дому, Тики заглушил мотор, вздёрнул со скрипом ручник, покрутил в пальцах ключи, но дверь так и не открыл.

Уолкер стеснялся выходить, потому что ему казалось, что мужчина хотел что-то сказать, и от этого было ещё более некомфортно. Между ними словно бы липкое напряжение повисло, и Аллен встревоженно сглотнул, желая провалиться сквозь землю.

Когда Тики заговорил, юноша дёрнулся от неожиданности, однако по какой-то причине боясь поднимать в его сторону взгляд.