Klangfarbenmelodie (СИ)

Наверное, стол был единственным местом в комнате, где хоть как-то чувствовался след хозяина: с множеством ящичков, подставок с книжками и тетрадками, прибитыми выше полками, с аккуратно разложенными по столешнице стопками учебников, разных письменных принадлежностей и раскрытой нотной тетрадью, исписанной почти что до дыр какими-то заметками, партитурой, чёрточками и так далее.

И — Тики удивлённо замер — над столом, на стене, висели в застеклённых рамках от фотографий засушенные цветы. Те самые, которые мужчина дарил Алисе, влюблённый в неё без памяти и желавший показать это всей душой.

Камелии, тюльпаны и хризантемы, и этот чертов проклятый гладиолус.

«Я искренен».

Тики закусил губу аж до крови, совершенно не представляя, что ему с собой делать, куда ему себя деть, и поспешно отошел от стола, направляясь к кровати. Откинул покрывало подальше, осторожно сгрузил Аллена на прохладную простынь (юноша сразу же как-то поежился во сне и свернулся калачиком) и укрыл его до самой шеи.

Пусть уж хоть так не мерзнет.

Лампа распространяла по комнате рассеянный желтоватый свет, и мужчина вновь осмотрелся, отчего-то желая все это понять, ощутить, впитать… И снова натыкаясь взглядом на чертовы цветы.

Самое явное олицетворение своих чувств, которое по отношению к Алисе он себе мог позволить. Неужели Малыш… не насмехался над ним, а правда…

Что же тогда вообще им двигало?..

Тики испустил короткий вздох и потер лоб подушечками пальцев. И — обнаружил себя все еще стоящим у постели Аллена.

Который был Алисой.

Которой не существовало.

Микк зажмурился на секунду, а потом, проклиная себя за ненормальную привязанность и мягкотелость, осторожно взъерошил юноше волосы, зарываясь пальцами в пушистые седые пряди.

Почти как с Неа.

Только гораздо нежнее, пожалуй.

С кухни послышался запах еды, и мужчина поспешно отдернул руку, отворачиваясь и покидая комнату.

Комментарий к Op.10

Репертуар:

Postmodern Jukebox — Radioactive

========== Op.11 ==========

Аллен посмотрел в зеркало, на секунду улыбнувшись своему отражению — рыжий парик, напомаженные губы, чёрно-синее платье, — и вышел из гримёрки, аккуратно поправляя плотные бархатные перчатки. Ему постоянно казалось, что они могли вот-вот сползти и показать всем присутствующим его уродливые шрамы, а потому первое время приходилось ради подстраховки (просто ты грёбанный параноик, Уолкер) перевязывать их под рукавами, чтобы уж точно вдруг не спали.

Линали смеялась над этой привычкой, но последние несколько недель приносила ему перчатки на резинке, отчего юноша был несказанно благодарен ей.

В кафе собирался народ, люди рассаживались по столикам, Элиада расхаживала между гостями и принимала заказы, а Кроули за стойкой провожал её влюблёнными взглядами, и Аллен наблюдал за этим, понимая, что ужасно рад тому, что его вообще приняли сюда.

Примерно два года назад Уолкеру понадобились деньги, а просить у Неа было слишком стыдно, да и он хотел сделать сюрприз на день рождения, так что пришлось выворачиваться и искать подработку. И тогда ему помогла Линали: познакомила с Комуи, в кафе которого по счастливому стечению обстоятельств пропивал свою жизнь и прятался от Аниты Мариан. Понятное дело, Аллена взяли официантом, а когда освободилась вакансия повара спустя несколько месяцев, то и одним из поваров. Но поражало юношу всё-таки больше другое.

В зале стояло пианино.

А он ужасно хотел научиться играть на пианино ещё с детства. Начинал даже как-то ходить в музыкальную школу, пока Мана был жив, но потом Неа, погружённый в ужасную депрессию, запретил заниматься этим.

А тут на пианино играл Кроули, и мужчина был очень неуверенным в себе, но ужасно добрым, отчего сразу же заметил, какие голодные взгляды бросал на инструмент Уолкер. И — предложил учиться на нём играть.

Аллен просто не смог отказаться.

А несколько месяцев назад Кросс, как-то заметив его за игрой и пением, предложил помочь выплатить долги взамен на то, чтобы заниматься любимым делом на сцене.

Так и родилась Алиса.

Так Аллен и смог сбросить свою маску ледяной невозмутимости.

Миранда, наигрывающая что-то на виолончели, приветственно улыбнулась ему, махнув тонкой болезненной ладонью, и юноша поднялся на сцену, уже оттуда обведя взглядом зал.

Тики не было.

Неужели он и сегодня не придёт?

На самом деле, это было совершенно неудивительно. Просто… Аллен думал, что Микк хотя бы будет приходить и слушать его пение. Уолкер любил петь, а Тики так слушал его — так внимательно, так… понимающе. И смотрел так горячо и пристально, что… Аллен привык к этому взгляду, и теперь без него было неуютно.

И на пустой стол смотреть было неуютно тоже. На пустой — или занятый кем-то другим.

Но чаще пустой вообще-то, потому что… кажется, кто-то до сих пор его бронировал — и не приходил. Аллен мечтал, что это Микк, с которыми они так здорово говорили в последнее время, внимание которого было ненормально приятно. До такой степени, что юноша уже иногда задумывался о том, что это вызвало и что потом повлечет.

Конечно, это просто была жажда общения. Когда ты молчишь многие годы, не имея возможности говорить с кем-то о том, что тебе нравится, к чему испытываешь тягу — это естественно.

Напрягало Аллена только одно. Тики был влюблен в Алису, а юноша ею и был. И тогда… если думать рационально, то тогда влюблен Тики был в него.

И Уолкера это смущало.

Потому что это… ну… было странно. И стыдно.

Микк явно думал, что юноша с ним играл, забавлялся, издевался над ним, но ведь Аллен тоже был искренен. Правда, он был уверен, что мужчина отстанет от него спустя неделю-вторую, потому что знакомство у них было странное, завязанное лишь на том, что Тики хотел затащить Алису в постель, грёбаный бабник, а потому и юноша вёл себя максимально вежливо и равнодушно.

А потом ему вдруг стало известно, что Микк влюбился.

По сути, в него.

Но, если уж на чистоту, то в девушку со сцены, которая просто не давала ему.

И Уолкер чувствовал себя обманщиком. Ужасным обманщиком, который вообще-то был искренним, но всё равно лгал.

Аллен тяжело вздохнул — он разбил сердце Тики, прекрасно просто. Тот вряд ли проникнется симпатией к такому идиотскому замкнутому парню, который вечно в своих мыслях и переодевается в женские шмотки.

Первое время Уолкер стыдился этого: ему было неприятно надевать платья, а краситься так вообще — тихий ужас. И как женщины наводят марафет на лице каждый день? Но спустя несколько недель юноша привык — и Алиса превратилась во что-то… необходимое, чтобы вдохнуть полной грудью.

Аллен даже ловил себя на том, что ему вообще-то нравится притворяться вежливой и беззащитной девушкой. А потом выбивать каблуками дурь из некоторых идиотов.

Наверное, он был единственной певицей, которая одновременно работает и вышибалой.

Вдруг взглядом он поймал чёрную макушку, и внутри у него всё затрепетало.

Пришёл.

О боже, Тики всё же пришёл.

Мужчина вошел в зал, когда Аллен заканчивал петь первую песню за этот вечер. Осмотрелся, словно даже не думал, что его столик — юноша уже привык, что это всегда столик Тики — будет свободен, и только потом с удивлением заметил свое пустое место.

Как будто его ждали.

Аллен подозревал, что это расстарался кто-то из персонала, а может — брат Тики, Вайзли (Роад много про него рассказывала). И… на самом деле, Уолкер действительно ждал Тики.

Наверное, поэтому и смотрел на него совершенно неотрывно, когда тот занял пустое место и поднял на него глаза.

Правда, юноша тут же отвёл взгляд, чувствуя себя совершенно неудобно и смущённо от своего же поведения, и полностью погрузился в пение, полностью отдался своим эмоциям, отпуская их в свободное плавание.

Мана в детстве любил петь. У брата был мягкий красивый голос, и Аллен заслушивался, когда тот начинал исполнять романсы или колыбельные. Это было прекрасным воспоминанием: лёгкие звуки пианино, раскрытая форточка, гуляющий по комнате ветерок и Мана, поющий о чём-нибудь невероятно воздушном, о любви или дружбе.