Двадцать один год (СИ)

- Напиши об этом Краучу, девочка, - предложил Маккиннон. – Только не думаю, чтобы это кончилось хорошо для тебя и твоих родителей.

- Дядя Гордон, но ведь дверь в «Дырявом котле» наверняка заколдовал кто-то из людей Того-Кого-Нельзя-Называть, - Джеймс весело отрезал кусочек от жаркого. – Может, их даже было несколько. Так?

- Так. И более того, было несколько загадочных нападений: на магглов, пришедших с сыном-волшебником в Косой переулок, на магглорожденного чиновника, на братьев Уизли, когда они возвращались из бара в Хогсмиде… Они ведь считаются предателями крови. Да и Митчелл… Об этом не говорят, но его обвиняют также в сотрудничестве известно с кем.

- Слушайте, а почему никто не возьмет и не укокошит этого, которого не называют? –Джеймс разгорячился. Мать тихонько сделала ему замечание относительно речи, но только отмахнулся и продолжал. – Его сторонники – они же все слизеринцы. А значит, трусы. Пока они гадят под из-под его крылышка, но если его не станет, наверняка пришипятся.

- Джеймс! – уже громче одернула сына миссис Поттер – с тем же результатом.

- Говорят, - медленно произнес Сириус. – его нельзя убить совсем. Ведь уже пробовали, верно?

- Конечно же, - согласился мистер Поттер. – Его очень сложно выследить, но пару раз удалось. Увы… Закончилось все плачевно для наших сотрудников.

Джеймс нагло усмехнулся и вдруг посмотрел в глаза Лили.

- Спорим, когда вырасту, я стану тем, кто убьет этого нашего безымянного? Спорим, Эванс, а?

- Будет забавно, если убью его я, - ответила Лили, просто чтобы не оставаться в долгу.

Расхохотались все, даже печальный Дункан. Миссис Поттер, смахнув слезы с глаз, послала девочке умиленную улыбку.

- Какая милая шутка. А вообще давайте уже сменим тему. Меня угнетают разговоры о политике. Чиновники, политики, фанатики – все они просто бесчеловечны. Почему какие-то абстрактные идеалы должны быть мне дороже семьи? Из-за политики матери теряют сыновей, жены мужей, - она запнулась и договорила дрогнувшим голосом. – А сестры – братьев.

Уже после Марлин расскажет Лили, что у миссис Поттер –в девичестве Дореи Блэк – был любимый брат. Когда ей было двенадцать, а ему одиннадцать, отец, окончательно убедившись, что сын – сквиб, вышвырнул его на улицу и выжег с древа. Дорея, повзрослев, пробовала навести справки о судьбе её дорогого Мариуса, однако ничего не вышло. И вот, разозлившись, она вышла, отчасти из мести родителям, за гриффиндорца Карлуса Поттера. Те были в ужасе, но у них не было даже повода выжечь дочь: Поттеры, несмотря на общую репутацию либералов, не сделали ничего, что поставило бы их в один ряд с предателями крови вроде Уизли. Дорея со временем полюбила Карлуса крепче, чем до свадьбы, но о вынужденной разлуке с братом и его вероятной гибели забыть так и не смогла.

После обеда вся компания отправилась гулять по саду; Марлин наконец выпросила брата вытащить лодки. В одну уселись он сам с сестрой и Лили, в другую – Эммелина на веслах, Мери у руля и Алиса. Взрослые и младшие дети расположились на берегу.

Дункан греб, засучив рукава; узкие крепкие мускулы напрягались на его предплечьях, на лбу выступила легкая испарина. Лили, покачиваясь, полулежала на носу, иногда кончиками пальцев касаясь воды, рассматривая стрекоз, звеневших и блестевших в лесном зеленоватом полусвете. Когда плыли мимо зарослей кувшинок, Марлин потребовала остановиться и принялась рвать цветы. Дункан позволил сестре собрать букет, потом прогнал лодку немного подальше, к кубышкам, и нарвал, как он посмеялся, «лилий для Лили». Лили с удовольствием вплела цветы в волосы и намочила рыжие пряди, став, по заверению подруги, «точь-в-точь сиреной». Дункан наблюдал за девочками, и было видно, как темные глаза светлеют – оттого стало и радостно, и еще острей его жаль. На берегу Джеймс и Сириус, весело крича, вместе с близнецами Вэнсами запускали бумажного змея. Лодка Эммелины, Мери и Алисы застыла посреди озера, девочки негромко о чем-то говорили. Сестренка Вэнс, Маделайн, тихо сидела рядом со взрослыми.

По возвращении гости прошли в широкий, почти пустой зал с большим зеркалом и банкетками по краям. Люси включила патефон, полились задорные скрипичные трели. Гости выстроились в два ряда.

-Будет шотландская джига, - весело шепнула Марлин.- Напрягаемся. Это тебе не вальсы.

Подруга посылала дерзкую улыбку ставшему напротив Сириусу, а Лили подавила смущение от того, что перед ней оказался Джеймс Поттер. Нарочно или нечаянно он встал именно здесь – кто знает? Танцевал он, впрочем, хорошо, и так как Лили немного путалась в пышной длинной юбке, не торопился. Правда, когда, как полагалось по танцу, положил ей руку на талию, стало щекотно, и пришлось вывернуться, чтобы не испугать смехом других гостей.

Несколько дней мелькнули, как стрекозы в солнечных лучах. Словно только вчера Лили вошла в хмурый, но оказавшийся вольным и славным дом Маккиннонов, а сегодня Дункан уже аппарировал с ней в Коукворт, на её улочку. Лили не аппарировала прежде ни с кем, и должна была признаться, что ощущения были не лучше, чем от перелета с порталом, разве что длились меньше. У калитки Дункан поцеловал её в щеку – как сестру, и девочка с трудом удержалась, чтобы не попросить его писать ей. Ей вдруг остро захотелось к его душе, к его тайне, и столь же остро она поняла, что не будет допущена к заветному – никогда.

А родной дом встретил запахом печенья, гордыми глазами отца – он смог значительно улучшить ситуацию с больными туберкулезом – и неприятным известием о семье Северуса. Его мать на днях попала в реанимацию.

- Многочисленные переломы, - рассказывал отец. – Она сказала, что упала с лестницы. Поэтому папашу твоего дружка не арестовали.

- Да, у них в доме есть лестница, - припомнила Лили.

- Дурочка! – Роза с досадой ломала пальцы. – Падение – обычная отговорка женщин, покрывающих домашнего тирана. Вот уж идиотки! Да если бы меня не то что пальцем тронули, а сказали грубое слово, я немедленно бы ушла.

- Да, а им как будто безразличны даже страдания их детей, - вздохнул отец. – Знаешь, дочка, когда твой приятель навещал мать, я пытался отвести его на больничную кухню, чтобы его покормили там. Что ты думаешь? Пока уламывал повариху, его уже и след простыл.

- Не завидую девочке, которая когда-нибудь выйдет за этого Северуса замуж, - мать заваривала кофе. – Слишком уж он горд, а гордость одного всегда унижает другого. Да и наследственность у него… Ничего не знаю о матери, но и отца достаточно. Дети алкоголиков слишком часто сами начинают пить, а дети тиранов издеваются над своими женами и детьми.

Лили было неприятно такое слушать, но она не спорила, интуитивно понимая, что мама права. Насчет гордости так точно.

========== Глава 20. Справедливость ==========

Северуса Лили после приезда не видела еще три недели. Сперва он неизвестно где пропадал, а снова навещать опасный и заразный Паучий Тупик откровенно не хотелось; затем сама девочка умудрилась в разгар лета слечь с простудой. Северус, пока она хворала, приходил однажды к Эвансам. Лили спала, её не стали будить, а его не пустили дальше порога.

По правде говоря, ей пока не слишком-то хотелось видеть друга. Конечно, жаль, что у него такое несчастье – но о нем думать не хочется, в мыслях и без того сумбур. То Джеймс Поттер вертится перед глазами, подпрыгивая в джиге (только бы Сев не узнал, что Лили танцевала с Поттером на празднике, иначе упреков не оберешься), то встает в сознании грустное лицо Дункана. То хотелось приласкать грустного человека – то снова лететь в танце с озорным мальчишкой. Лили, захлебываясь в мыслях, спасалась книгами. Мама разрешила доступ к своим любимым авторам, и девочка обложилась томиками Агаты Кристи. Рассказы были ей малоинтересны, она сразу бросилась на романы, и первыми оказались «Пять поросят».

Честно сказать, сюжет показался ей сложным. Лили пока не совсем понимала, что неприличного в том, чтобы натурщица жила в доме художника. Она не понимала толком, и кто такая любовница, чем мужчина с ней занимается, как, впрочем, и чем он занимается с женой. То есть… Жена – это более-менее ясно: как мама для папы. Они живут в одном доме, она рожает ему детей, готовит, стирает, выслушивает и поддерживает. А любовница живет отдельно, мужчина просто приходит к ней, они гуляют и целуются – но готовить ему или терпеть его плохое настроение она не обязана. Словом, любовнице достается приятное без неприятного; в этом есть несправедливость, за это и осуждают.